Ночь Cтилета-2 - Роман Канушкин

Она не видела никого из своих близких. К ней запрещен допуск посетителей? Пока она находится в реанимационном отделении? Что ж, вполне возможно.

Только ответить на эти вопросы что-либо определенное Вика не могла.

Эта женщина, ее сиделка…

Она сказала про автокатастрофу. И еще она сказала, что «было плохо.

Сейчас уже все плохое позади».

Впервые с того времени, как Вика выплыла из темноты и из тумана, ее сердце кольнуло неожиданное сомнение: действительно ли все плохое позади?

Несмотря на то что боль становилась приглушеннее, туман все-таки продолжал стелиться над морем. Более того, Вика вдруг поняла, что появилось новое ощущение: она ждет этого тумана. Этот туман не просто впитывает и уносит боль, он заглушает кричащий в ее голове голос: «Что с детьми? Что сейчас с моими детьми?! Они говорят, что все в порядке. Но почему нет никого, кому бы я смогла поверить, что с ними все в порядке?»

Туман, милосердный туман растворял все вопросы, все звуки, уносил боль. И еще он дарил сны. Про маленького и счастливого краба, нашедшего себе убежище.

Была автокатастрофа. Но она выжила. Наверное, она находилась в коме или в бессознательном состоянии. Может быть, она бродила по полям, с которых не всегда возвращаются. Она не помнила всего этого. Это было не важно.

Действительно значимым являлось лишь одно. Она вернулась. И больше не было пустой сферы, по краям которой существовали бессмысленные кусочки реальности.

Туда, где поворачивался калейдоскоп и с хрустальным звоном перебирались стеклянные бусы, упали ее горячие слезы.

Климпс-климпс.

Упали горячие слезы.

Что с моими детьми?

В мире остался этот единственный вопрос. И все остальное теперь будет подчинено лишь ему. Видимо, этот вопрос всегда существовал, всегда жил за этими стеклянными климпс-климпс. Именно этот вопрос был тем единственным живым огонечком, который забрезжил на кладбище бессмысленных осколков. Именно этот вопрос не позволил ей сойти с ума за эти несколько месяцев, когда высохли слезы. Когда не стало Лехи и когда поворачивался калейдоскоп, пока в один из дождливых вечеров она не сумела справиться с управлением автомобилем.

Что-то случилось с тормозами?

Это все не имеет значения.

Пока.

Что с моими детьми?

В мире остался этот единственный вопрос. И все остальное теперь будет подчинено лишь ему. В том числе и желание знать, что сейчас с ней происходит.

Она попала в автокатастрофу. Она выздоравливает. Но происходит и что-то еще.

А потом приходил туман, и все сомнения оказывались глупыми, ненужными стекляшками, которые лучше всего взять да швырнуть в море.

Но она еще не помнила очень многих вещей. В том числе и того, что ей бы сейчас весьма и весьма понадобилось.

Ей принесли чашку горячего протертого супа. Впервые. Она лишь взглянула на него — еда не вызвала у нее никаких ощущений.

Ее левая рука от кончиков пальцев до плеча лежала в гипсе. Так же как и левая нога, поднятая на подвесе. Она не знала, в каком именно месте переломы.

У нее было внутреннее кровоизлияние, так ей сказали. По всей видимости, не все в порядке было с тазобедренными суставами. И со всей правой половиной: плечо, ключица, ребра были закованы в панцирь из гипса. Она не знала, было ли у нее сотрясение мозга, но полагала, что скорее всего это так — без подобной мелочи не обойтись.

Она хотела говорить с лечащим врачом, она не понимала многих медицинских терминов.

Разрыв внутренних органов… Это означает внутреннее кровотечение?

— Хватит задавать вопросы, — сказала ей сестра-сиделка, и Вика с удивлением уловила в ее голосе раздражение.

Ее кормили с ложечки. Точно так же, как она кормила своих близнецов, подхватывая с подбородка ложкой стекающую пищу.

Про ее сестру-сиделку можно было сказать, что она была не очень крупной, но ширококостной женщиной лет пятидесяти с жидкими светло-русыми и в отдельных местах тронутыми сединой волосами. Да этим и ограничиться, если бы…

Если бы она не обладала отталкивающе-гладкой, словно восковой, кожей лица, из чего могло следовать, что она значительно моложе, чем выглядит, и еще каким-то странным выражением капризности в широко расставленных глазах.

Хватит задавать вопросы.

Она походила на увядшую старую деву, принесшую себя в жертву неведомому сектантскому культу, но, как позже удалось выяснить Вике, она таковой не являлась.

Однако в двух вещах — и уже очень скоро — Вике пришлось убедиться: ей не нравилась ее работа. Ей не доставляло ни малейшего удовольствия ухаживать за Викой. И она была сильной, очень физически сильной женщиной.

Суп оказался горячим. Вика думала, что вряд ли справится и с парой ложек, но, к своему удивлению, съела все. Ни капли пищи не попало на слюнявчик.

Сестра вытерла ей рот, подбородок, внимательно посмотрела в глаза.

— Спасибо, — проговорила Вика, пытаясь через силу улыбнуться этому взгляду.

— На здоровье, — ответила сестра, но таким тоном, которым скорее благодарят за предложенную сигарету.

Была и еще одна странность. Она представилась Аллой — просто Алла — и просила звать ее именно так. Не по имени-отчеству, Алевтиной Сергеевной, учитывая разницу в возрасте и специфику их взаимоотношений, а именно Аллой.

— Не Аля и ни в коем случае не Алевтина, а только Алла. Постарайтесь запомнить. — И снова на миг в ее влажные глаза вернулось выражение какой-то пугающей капризности.

Именно в эту минуту Вике впервые в голову закралась мысль, что, возможно, она находится не совсем в больнице.

Она спала. И снова видела сон про краба. Только на сей раз крабом была она сама. Она сама являлась маленьким и беззащитным существом, закованным в панцирь из белого гипса. И ей надо было укрыться. Ей надо было найти надежную защиту. Там, снаружи, в тумане, растворяющем боль, притаилась маска из трепещущих простыней, маска-вход в расщелину, в темную пустоту провала.

Климпс-климпс.

Она проснулась среди ночи. И с ужасом поняла еще одну вещь.

Спасительный туман, уносящий боль, не возвращался. А она так ждет его. Она ждет его уже не только из-за боли, но из-за самого тумана.

Она чувствовала себя плохо. Очень плохо. И туман не возвращался.

На следующее утро, когда она проснулась совсем разбитой, ей впервые дали таблетки. Накануне порция горячего супа пробудила ее замеревший организм, однако во рту осталось лишь ощущение горечи. Некоторое время назад ей было лучше. Когда она лишь на несколько минут выходила из своего сонного полузабытья, ей было значительно лучше. Были силы, короткая вспышка, потом возвращалась боль и она проваливалась в туман. Сейчас она словно встала на стартовую линию, которая должна привести ее к финишу — ее нормальному состоянию, но дорога в реальность будет мучительной. Это означало, что она медленно выздоравливает. Ее организм, прежде затопляемый болью и милосердным туманом, начал восстанавливаться, и впереди ее ждут все тяготы, свойственные выздоравливающему организму. Возможно, все это будет не скоро, она еще бесконечно слаба и приступы немыслимой боли, от которой спасает лишь туман, все еще царствуют над ней, но факт остается фактом: она выздоравливает. Бог миловал ее. Шея и позвоночник остались целы, следовательно, ей не суждена неподвижность, и она пошла на поправку.

Ей продолжали колоть ранозаживляющее, глюкозу и витамины группы «В» для поддержания работы сердечной мышцы, но ей принесли таблетки. Что-то для сосудов головного мозга. Еще один недуг: афазия или амнезия — словом, потеря памяти. Вика — чемпион по части недугов. Еще — поливитамины. И какие-то бирюзовые продолговатые капсулы. Болеутоляющее.

— Как оно называется? — спросила Вика у сестры-сиделки, запивая капсулы водой. Алла и поила, и кормила Вику со своих рук. Теперь она будет еще давать ей таблетки.

— Нарозин, — ответила Алла.

— Никогда не слышала о таком, — произнесла Вика.

— Еще бы… О вас заботятся.

— Кто?! — быстро спросила Вика.

— Выздоравливайте, — сказала на это Алла с какой-то отстраненной и одновременно настойчивой интонацией.

— Кто? — повторила Вика, но Алла уже направилась к входной двери. — Но постойте… Что с моими детьми?! — Эту фразу Вика почти выкрикнула.

— Не надо кричать, вы не у себя дома, — спокойно произнесла сестра-сиделка. И, будто бы выдавая Вике приз за дальнейшее хорошее поведение, добавила:

— С ними все в порядке.

— Но когда я смогу…

— Выздоравливайте, — перебила ее Алла.

— Но почему?.. Почему мне не дают возможности…

Однако сестра уже закрыла за собой дверь. Щелчок… Климпс.

— Когда, когда я смогу? — произнесла Вика, глядя на дверь светлого дерева, затворившуюся и теперь молчаливо неподвижную. — Когда… когда?

Все. Ее силы быстро кончились. Она моментально опустошилась. Осталось лишь чуть-чуть влаги. Поэтому еще раз пришли слезы. Уже во второй раз. Воля отступила. Но и страхи тоже. И все это сначала растворилось в слезах. О-оп, Вика теперь любит поплакать… Все это сначала растворилось в слезах и постепенно, словно кто-то медленно подкрадывался к ней, становилось таким безразличным, потому что продолжало растворяться в этом влажном тепле и дальше.