К чужому берегу. Предчувствие. - Роксана Михайловна Гедеон

день ездит верхом по Елисейским полям, будто принц какой-то в прежние времена… Ах, деньги, деньги! Нынче они всесильны. Человек, который владеет капиталом в тридцать миллионов, может позволить себе почти все.

— Так Тереза Тальен нацелилась на эти тридцать миллионов? — спросила я чуть иронично, поднимаясь из-за стола.

— Вы попали в точку, мадам! Конечно, теперь Бонапарт изгнал ее из света, и она может показаться обществу на глаза лишь в коляске на пути в Лоншан, но ее плодовитость может оказать ей добрую услугу. Если у нее родится сын от банкира, думаю, она завоюет титул госпожи Клавьер.

— Да ведь она же замужем, — возразила я изумленно.

— А для чего нынче существуют разводы? Тем более, что бедняга Тальен до сих пор не вернулся из Египта…

Я узнала от Розы уже многое и решила прекратить разговор, от которого, честно говоря, меня слегка подташнивало. Ее рассказ обрисовывал омерзительные нравы недавней властной верхушки, и я теперь даже не удивлялась тому, что у генерала Бонапарта не сложились отношения со всей этой продажной камарильей.

Ясно, что Баррас и Клавьер, известные авантюристы и казнокрады, легко находили общий язык с Терезой Тальен, по правде говоря, прожженной шлюхой, которая была на содержании у каждого, кто мог много платить за ее красоту, и ввела жуткую моду на платья в виде прозрачных кисейных рубашек, едва прикрывающих тело и обрисовывающих при движении игру мускулов на ягодицах. Все они, вместе взятые, были какой-то гнусной отрыжкой революции, и выглядело вполне закономерно, что генерал Бонапарт пытается вышвырнуть их на задворки света. Я даже готова была испытывать благодарность к нему за то, что он ставит их на место.

— Благодарю вас за беседу, Роза. Однако время идет, и нам нужно заняться делом, ради которого я приехала.

— Вы абсолютно правы, мадам. Пойдемте… Не скажу, что я очень сильна в нынешнем римском крое и этрусских вышивках, но я приготовила для вас чудесные ткани, а еще… а еще человека, которого считаю необыкновенно талантливым. Вы сами в этом убедитесь.

Да, мадемуазель Бертен не скрывала, что вдохновение нынче редко ее посещает, и что, несмотря на возвращающуюся в Париж роскошь, сравнимую даже с королевскими временами, ее собственная звезда портнихи может и закатиться. Нынче она держалась на плаву благодаря покровительству Талейрана, прежней славе модистки Марии Антуанетты да еще помощи нескольких молодых дарований, которые еще только надеялись пробиться наверх.

— Господин Леруа, моя правая рука, — представила она мне тщедушного, щегольски одетого приказчика лет тридцати, в котором я не без удивления узнала одного из парикмахеров, прежде служивших в Версале. — Он изобретает фасоны, которые вскоре завоюют Париж. А если Париж — значит и Европу…

Роза провела меня в глубины своего заведения, наполненные самыми разнообразными материями. Львиную долю среди них занимали, конечно, модные нынче индийские муслины и египетские кашемиры, ценящиеся чуть ли не на вес золота, однако довольно было и бархата, и перкаля, и батиста, и шелков. Ткани вообще стоили очень дорого, и стоимость бального туалета доходила до трех-четырех тысяч франков, не считая украшений. Один только модный теперь тюрбан или ток[11] стоил две сотни штука… и я невольно удивилась, услышав от Розы, что Талейран заказал для меня не одно бальное платье для приема в Нейи, а целый гардероб.

— Монсеньор говорил о дюжине нарядов, — сказала Роза, — включая вечерние, утренние и даже дорожные… К счастью, наш Леруа изготавливает отличные токи, и нам не придется обращаться к Шарбонье[12], на этом мы сможем сэкономить.

— Я умею не только делать, но и накалывать токи перед балом, — добавил Леруа с лукавым видом, — недаром в Версале я сделал столько причесок, мадам!

«Однако Талейран действительно богат, — мелькнуло у меня в голове. — Такой гардероб будет стоить не менее тридцати тысяч!» Честно говоря, я была ошеломлена подобным поворотом событий и не знала, стоит ли мне ввязываться во все эти приготовления. Зачем столько платьев? Для чего Морис все это готовит? Думает, что я останусь в Париже надолго, до самого лета? Хорошо бы, если б это было сопряжено с таким же решением Александра… в противном случае я еще ничего не решила…

Однако Леруа и Роза смотрели на меня выжидающе и с большой надеждой, поэтому я сказала, пытаясь скрыть замешательство:

— Вы делали раньше только прически, сударь… почему вы уверены, что можете создавать наряды?

В ответ Леруа быстро набросал мне на клочке бумаги силуэт одежды, которая, как он считал, подошла бы мне для выхода в Нейи, — рисунок включал богатой фактуры платье с овальным вырезом и роскошно драпирующийся шлейф, а Роза поднесла мне отрез шелка, при виде которого у меня невольно засверкали глаза.

— Поглядите, мадам. Разве это не чудо?

Это была ткань необычного цвета — не красного, а скорее ягодного, сочно-брусничного, мягкая, благородная, чуть рытая, и, безусловно, запоминающаяся. Я бы даже сказала, что никогда прежде не видела такой… разве только…

Роза поймала мой взгляд:

— Да-да, на портрете Марии Антуанетты материя — почти такая же… И это хороший выбор. Подруга королевы должна появиться в новом свете по-настоящему величественно.

Я представила себе, как ослепительно будет выглядеть платье, сшитое из подобной ткани… Оно пойдет мне, без сомнения, на мне всегда выигрывали такие цвета — ягодные, вишневые, алые. В вишневый туалет я была облачена в день представления ко двору Людовика XVI. В этом же наряде меня запомнит весь Париж…

— Мы оттеним эту ткань шлейфом благородного серого цвета, — вкрадчиво добавила Роза, будто читая мои мысли. — Это будет незабываемый туалет. Вы так красивы, мадам. Какой-либо другой даме, блеклой мышке, я бы ничего подобного и не предлагала…

Что-то глубоко женское и поэтому непобедимое, неподвластное логике и рассудку воскресало во мне, когда я слушала такие слова, касалась пальцами этой ткани и представляла себе весь мой возможный гардероб. А когда Роза показала мне искрящиеся, самых разных оттенков крепы и муслины, из которых она намеревалась нашить мне утренних платьев, сердце у меня окончательно дрогнуло и я поняла, что не в силах отказаться от этого шанса блеснуть красотой.

«Тем более, что это может пойти на пользу Александру, — убеждала я себя мысленно. — Этот несносный гордец может не соглашаться со мной, но чем больше влиятельных связей я заведу в Париже, тем большее влияние смогу оказать на его судьбу… Ведь он же еще ждет чего-то, не уезжает из столицы. Значит, перспектива бежать в Англию не очень-то прельщает его и Кадудаля…»

В суматохе снятия мерок и выбора тканей Роза Бертен