Пожар - Джеймс Келли

В конце концов он ушел из кухни. Женщины, открывшие Коттедж Прилежания, сделали все, что могли, но в душную июньскую ночь там все равно не хватало воздуха. Комнаты стояли затхлые и душные. Успех сидел на крыльце, пока его не загнали внутрь полчища игольчатых жуков. Он включил вентилятор в окне спальни и бросил рюкзак на кровать. Что из одежды найдется у него для такой жары? Люнг вытащил футболку, но та все еще пахла дымом. Швырнул ее на кровать и грустно засмеялся. Он же теперь дома. Может надеть свою собственную одежду. Успех открыл шкаф и достал шорты, которые Утеха купила ему на день рождения, и тонкую голубую рубашку. Штаны оказались свободными и соскользнули к бедрам. Он похудел, сражаясь с огнем и даже лежа в госпитале. Слишком много горя. Одним пирогом тут не обойтись.

Потом, против воли, Успех подошел к шкафу Утехи и открыл его. Никогда не понимал, почему она оставила все вещи, когда ушла от него. Может, планировала вернуться? Или просто полностью отвергла их жизнь вместе? Он ничего не тронул, просто посмотрел на ее нижнее белье, черное, голубое и серое — для нее пастельных тонов или рисунков не существовало. Свернутые носки, блузки без рукавов, аккуратно сложенные рубашки, тяжелые рабочие брюки, легкие свитеры. А на дне шкафа — зеленые пижамы из материи с «черного» рынка, такой легкой, что они сами спадали с Утехи, стоило ему только подумать об этом.

— Не совсем то, что носит жена фермера, — произнес Успех, просто чтобы слышать голос. Гнетущая тишина домика подавляла его. — По крайней мере эта жена.

Теперь, теряя Утеху, Успех вдруг понял, что единственной его семьей был отец. Ему пришло в голову, что в Коттедже нет воспоминаний об отце. Он представил себе Дара в гостиной большого дома, библиотеке или дремлющим перед видеофоном. Одного, всегда одного.

Успеху стало нехорошо. Он зашел в ванную, ополоснул лицо холодной водой. Ему стоит снова жениться, иначе он закончит так же, как отец. Попытался представить, как целует Колокольчика Велез, проникает рукой под ее блузку, но не смог.

— Тук-тук, — раздался из гостиной женский голос. — Твой отец сказал, что ты вернулся.

Рада Гэнди.

— Подожди минутку.

Успех вытерся полотенцем. Когда он выбрался из спальни, на его лице расцвела улыбка. Он был благодарен Раде Гэнди за спасение от тишины и собственного мрачного настроения.

Она была маленькой, немного полноватой, с разлетающейся копной волос восьми разных оттенков серого цвета. С крупными ровными зубами и открытой улыбкой. Зеленое летнее платье открывало морщинистую кожу широких плеч и рук. Несмотря на тяжелый фермерский труд, она до сих пор была свежа, как спелое яблоко. Многие женщины в Литтлтоне заменяли Успеху мать, когда он был ребенком, но Рада Гэнди значила для него больше всех. Ему пришлось немного наклониться, чтобы обнять ее.

— Преуспевающий. — Она чуть не задушила его в объятиях. — Мой дорогой мальчик, ты вернулся.

— Спасибо, что открыла дом, — сказал Успех. — Но как ты все нашла?

Она пахла лилиями, и он вдруг понял, что она надушилась только для него.

— Маленький дом. — Рада отступила, пропуская его. — Совсем немного места.

Успех изучал ее. За десять месяцев, с тех пор как они виделись в последний раз, она постарела лет на пять.

— Достаточно просторный, особенно для одного.

— Мне очень жаль, Преуспевающий.

Увидев печаль на ее лице, Успех понял: она что-то слышала. В конце концов, она была фактографом деревни. Наверное, ему должно быть легче, раз Утеха всем дала понять, что хочет развода, ведь он хотел того же. Но вместо этого почувствовал лишь пустоту.

— Что она сказала тебе?

Рада Гэнди лишь покачала головой:

— Вам двоим нужно поговорить.

Он хотел было настоять, но потом раздумал.

— Садись, Гэнди. Принести тебе чего-нибудь? Есть сидр. — Он потянул ее к дивану. — И пиво из корнеплодов.

— Нет, спасибо. — Рада кивнула на свою украшенную деревянными бусинами сумочку, которую он теперь заметил на валике дивана. — Я с причастием.

— Правда? — Успех почувствовал укол разочарования. — Тогда ты здесь только по делу?

— Я здесь по многим причинам, всех ты не знаешь. — Она игриво хлопнула его по руке. — И поддерживать души в единении — это зов сердца, а не долг, мой дорогой мальчик.

Она уселась на диван рядом со своей сумочкой, а он устроился в дубовом кресле напротив. Том самом, что когда-то было его единственной мебелью во всем доме.

— Надолго к нам? — Рада вытащила три курильницы и поставила на стол из вишневого дерева, который Утеха заказала из Провиденса.

— На неделю. — Успех видел коллекцию курильниц Рады Гэнди, но не слышал, чтобы три использовались для двух человек. — Присоединюсь к отряду в лесу Клойса. Это будет легкая работа — просто наблюдать за ростом деревьев.

Нет, все-таки три — это слишком. В конце концов, он принимал причастие довольно часто с другими пожарными.

— Мы не ждали тебя так скоро. — Она вытащила из сумочки алюминиевую коробку с печатью Совершенного Государства. — Ты приехал не в поезде.

— Нет.

Гэнди выбрала из сумки квадратик причастия, поднесла его ко лбу, кончику носа и губам, поместила на край курильницы, взглянула на Успеха, но ничего не сказала.

— Только «нет»? — спросила она наконец. — И все? Успех вручил ей кувшин со спичками, хранимыми специально для ритуального единения.

— Это ведь отец просил тебя узнать?

— Я стара, Преуспевающий. — Рада криво улыбнулась. — И заслужила право быть любопытной.

Она проделала все то же самое со вторым квадратиком причастия.

— Да. Но он действительно хочет знать.

— Как обычно. — Рада положила в курильницу третий квадратик. — Но ведь все понимают это стремление души Дара.

Она выбрала спичку и чиркнула ею. Теперь настала очередь Успеха ждать.

— Ты разве не собираешься спросить меня о поезде?

— Собиралась, но, раз ты что-то скрываешь, не буду. — Рада поднесла огонек, и квадратики мгновенно загорелись. Масло в них пылало ярко-желтым огнем. — На самом деле мне все равно, Успех. Я просто счастлива, что ты вернулся живым и здоровым. — Она задула огонь, оставив причастия тлеть. — Проведи побольше времени с нами.

Успех смотрел, как курился дым в неподвижном воздухе дома. Потом, чтобы угодить Раде Гэнди и восстановить связь с деревней, он наклонился вперед и глубоко вдохнул. Дым, наполнивший ноздри, сначала оказался едким, но был легче и намного слаще, чем удушающий смог пожаров. Усевшись обратно в кресло, он ощутил тонкие акценты: дрожжевой аромат пекущегося хлеба, легкий запах свежеспиленного дуба и намек на аромат солнечного света, который можно ощутить, снимая сухую рубашку с бельевой веревки. Почувствовал, как дым причастия наполнял голову и проник в душу. Как всегда, он приобщал Успеха к драгоценной земле и дому, где его семья начала новую жизнь, к аккуратной ферме Люнгов, родному поселению и, конечно, к женщине, любившей его больше, чем это когда-либо удавалось его родной матери. Привязывал к суровому отцу, который не мог помочь Успеху, к честному Хитрецу Саватди и щедрой Лепестку Бенкльман, забавному Воле Самбусе, стойкой Мире Тоба и ко всей семье Велез, которые всегда были столь щедры к нему. И да, даже к его дорогой Утехе Роз Джорли, которая его покидала, но все равно оставалась жительницей Литтлтона.