Радуга - Алексей Талан

— Заставить людей свернуть с выбранного ими пути практически невозможно. Человек — идеальная машина убийства, — голос немного отдает железом, как будто говорит робот. Я молчу.

— Я хочу, чтобы ты понял. Чтобы мы не меняли — все останется неизменным. Человека не поменять.

— Это плохо?

— Ты знаешь, я не могу сейчас вспомнить изначальную программу, и, даже не хочу. Просто мы боремся со следствиями, а не с причинами — это все равно, что лечить неизвестную болезнь, раз за разом ставя неверный диагноз.

Мне очень страшно хотелось спросить, чью программу он имел ввиду. Я сжимаюсь, и падаю в пропасть. А там — совсем не страшно. Летя в пустоте, где нет точек опоры — можно делать что хочешь.

Я очнулся в каюте. В согнутом положении и неловкой позе. Я разогнулся и сделал два шага. Спина нестерпимо болела — наверное, я пролежал так очень долго. А в кают-компании за это время никто из команду не появился. Я посмотрел на камень, как на бомбу за медленного действия, а потом протянул руку и положил еe на камень, инстинктивно боясь обжечься, и готовый в любой момент отдернуть еe. Мир вокруг завертелся, а потом все залило красной пеленой. Я был внутри камня, в самом его центре. Я смотрел на мир сквозь щелочку замочной скважины. Мысли пришли не сразу, а где-то через минуту, а потом я смог читать его, как книгу.

Из медицинского отсека донесся стон — и я сразу же побежал туда. Миша лежал, опутанный проводами, и умирал. Мы заплатили непростительно высокую цену, выполняя то, что должны были. Потому что цель никогда не может оправдать такие средства. Я ничего больше не мог сделать, но вкалывал обезболивающие, регулировал настройку медицинского кибера, работающего нас остатке батарей, и уходил — потому что не мог находиться рядом. Я больше не думал ни о чем — я сошел с ума. Нам немного не повезло. Когда мы подходили к Солнечной Системе, мы попали в мощный метеоритный поток, поразив самые основные системы катера, и деформировав часть оболочки. Корабль висел в пустом пространстве, с почти полностью отключенными системами. Теперь у нас осталось лишь одно — безумная надежда. Нам стало страшно. Не потому, что мы сидели уже пятый день на дрейфе, с полностью отключенными генераторами. Не потому, что в темноте нам было неуютно. Нам было неприятно осознавать то чувство безысходности, которое нас теперь окутывало. Органы чувств так сильно обострились, что мы могли чувствовать друг друга, даже не говоря ни слова. Сегодня у нас кончается еда, и мы решили все включить. Все генераторы и все системы корабля. По крайней мере — это глупо. Вот так вот сидеть и прятаться. Наверное, это наша ущербная гордость. Когда человек может что-то такое, чего не могут остальные — ему начинает казаться, что он лучше, что он стоит на голову выше остальных. Главное — не забывать, что это не так. Темнота рождает сумасшедшие идеи. Мы решили захватить яхту, обычную прогулочную яхту, и попробовать дойти. По крайней мере, у нас должен быть шанс. Я иду в рубку и включаю, на полную мощность, расходую последние запасы энергии сигнал СОС.

Мы вернулись, потому что не могли иначе. Все это было не зря, потому что Радуга до сих пор ярко сияла на планете, колыбели человечества, по имени Земля. Давно всеми позабытая, но единственная, кто не позабыл ни о ком. Закон — лишь новая игра для человечества. Те, кто еe придумал, не подумали всего об одной маленькой детали — решение должно быть у любой задачки. Нас подталкивали к принятию решения. У нас был ключ ко всему, ключ к тому, что мы называем. Что мы не произносим просто так. Потому что даже у самого маленького и простого слова есть смысл, потому что любое наше действие — лишь маленький кусочек мозаики в бездне мироздания. Мы устали жить в мире без красок. Мы вернулись, чтобы раскрасить мир. Этого не понять и не объяснить. Просто ты в один день просыпаешься и понимаешь, что если ты сегодня не изменишь свою жизнь, то так и останешься навсегда на одном и том же месте, и больше у тебя никогда не будет шанса сдвинуться с мертвой точки. Ты чистишь зубы, смотришь на себя в зеркало и живешь дальше, забыв об этой мысли, потому что набраться сил и что-то изменить у тебя не хватает смелости. Ты бежишь от самого себя, делая черный кофе на завтрак и идя на работу по пустому городу. Ты знаешь, что когда ты проснешься, ты снова вспомнишь сегодняшний день, и ничего не сможешь изменить. У нас было совсем мало времени. Наши сны — это контакты, и нас просят там сделать одну простую вещь — изменить человечество. Кардинально его поменять, навязать законы этики и высшей морали. Идя вперед и ловя ветер губами, чтобы успеть понять, что он нашептал, ты думаешь только об одном, о том мгновении, которое соединяет прошлое и будущее, служит заветной ниточкой, по которой тебе предстоит пройти. Ведь когда больше ничего нет, не остается ничего, о чем можно было бы мечтать. И я сжимаюсь в маленькую-маленькую раковину, прячусь туда от всего мира, потому что понять — значит простить, но я не хочу понимать. Я хочу сражаться до конца, я хочу, чтобы они поняли — так с нами нельзя, ведь мы не просто животные, клонированные черт знает сколько лет назад, не просто бездушный программный код, реализованный в виде дискретных импульсов — нет. Мы живы. Потому что пока мы думаем, пока мы дышим, пока мы идем — мы есть. И мы будем идти до тех пор, пока не дойдем. Разве могут те, кто не оправдал надежд, вот так вот целеустремленно идти вперед, тычась лбом об стенку, не в силах решить простейшую задачку. Разве можно вот так вот просто махнуть рукой и переделать весь код, оставив для виду одно и то же название. Суть меняется в корне. Этот проклятый камень. Я не могу ничего с собой поделать, мне кажется, что я не в силах принять это решение, потому что слишком велика его тяжесть и слишком велика ответственность, и слишком двойственно чувство, которое просто невозможно преодолеть. Это все равно, что спрашивать: «по совести, или по закону»? Если мы не внесем активатор в область Радуги, то мир исчезнет. Испарится. Сработает подобие программного кода, и, когда таймер сбросится на ноль, мир перестанет существовать. Я снова стал впадать в равнодушное ко всему состояние, а потом уснул. У нас есть еще десять часов, а потом все начнется. Потом уже будет поздно. Мы собираемся в кают-компании и начинаем выполнять комплекс упражнений, сначала по отдельности, а потом все вместе, постепенно перестраиваясь в тройку.

Я сейчас так далеко отсюда, что даже и не вспомнить откуда я вообще взялся. Но что-то тянет меня домой, как магнит. И я не могу сопротивляться этому. Я могу лишь верить, что когда-нибудь, я, наконец, смогу поверить в то, ради чего я живу сейчас. Я закрываю глаза и на мгновение передо мной проносится вся моя жизнь, но я не боюсь этого, потому что я знаю, что она еще не закончена. Горечь разочарований, и сладкий вкус побед. Всего того, что я пропустил, и всего того, что еще только будет. И я поднимаю руку, потому что прошло время сидеть у реки Леты — пора действовать, чтобы продолжать идти вперед. Я даю команду. И яхта, с пятью наивными связанными туристами, закрытыми в каютах, совершает посадочный маневр. Яхта приземляется, сверкая на солнце новыми амортизаторами. Когда в воздух перестает подниматься пар от посадочного покрытия, открывается люк и выезжает трап. Я медленно и чинно выхожу из корабля, нас всего трое, но чтобы спасти этот мир — хватит. Но для начала, мы его должны победить. Корабль приземляется в порту Жемчужный, один из самых космопортов Средней Азии. Я выхожу на площадку и вдыхаю свежий ароматный воздух, такой, каким я не дышал уже давно. Я вижу вдалеке огни машин, слышу шелест винтов садящихся вертолетов. Конечно, они все уже знают. Конечно, они уже здесь. Я иду через все поле и вижу группу людей, наверное, уже везде сидят снайперы, наверное, они все уже давно в сборе. Эту группу помогал комплектовать, наверное еще я сам. Тот, который был. Один из последних. Но пришло время. Принимать решения и действовать, потому что ты уже не можешь иначе. Тебя просто несет по инерции, и все быстрее, и быстрее. Они не будут меня уговаривать, когда я пересеку невидимую черту — сколько же там, ах да — пятнадцать метров — критическое расстояние, а потом — все. Я на миг останавливаюсь и ловлю жадно раскрытым ртом прохладу, я раскидываю руки и силюсь обнять объем вокруг меня. Я хочу им упиться, я хочу стать им. Как все-таки хорошо — это ведь Земля. Асфальт под ногами начинает мелко дрожать, и иллюминаторы корабля в трех шагах от меня покрывается легкой паутинкой трещин. В темном небе постоянно мигают звездочки — это или спутники, или звездолеты. Маленькие — это легкие бесшумные катера, вроде моего, их почти невозможно засечь, побольше, желтого цвета — это крупногабаритные лайнеры, мощные большие машины, а еще где-то там, вдалеке крутятся гигантские орбитальные станции, и там живут миллионы людей, и все они зависят друг друга. Порви одну ниточку — и все упадет. А еще, где-то там, где уже и не разглядишь за суматошным мельканием — холодным безразличным светом горят звезды. Там, куда мы разучились стремится. Те, в кого мы разучились верить. В том месте, куда мы отказались идти. Потому что мы разучились боятся, мы стали боятся самого страха и мы сдались перед неведомым. Мы забаррикадировались в своей Галактике и боимся высунуть носа даже на метр. Мы боимся самих себя, друг друга, как звери в маленькой плотно запертой клетке. Главное — это не разучится мечтать, даже тогда, когда кажется, что все уже потеряно. Даже тогда, когда умерла надежда — нам остается только одно — мечтать. И глупо было бы не использовать этот шанс. Пятнадцать метров — три секунды быстрого бега. Я слышу чьи-то голоса, усиленные мегафонами, чьи-то крики, всеобщую суету. Все-таки, пожалуй хватит, прошло уже четыре. И я делаю шаг. Когда срабатывает Закон, это означает, что бой уже начался. И все равно с кем, даже если с самим собой. Он срабатывает моментально, пробегая еле заметной волной. Они еще не успевают сообразить. Я всматриваюсь в их лица — это те, кто никогда не видел законников. Это те, кого набрали из десанта прошлой осенью. Произвели в элитные войска. Они — не поверят, они — не умеют. Я в своем праве. Я иду и смотрю на испуганные лица, на суматошно убегающих людей, на брошенные в суматохе вещи. Они знают — пощады не будет. Потому что Закон никогда не включается вхолостую, потому что я — в своем праве. И я пришел, чтобы пройти. Я иду сквозь людей, сквозь металл и яростный холод, и лишь блеск звезд на клинке моего меча — единственное, что напоминает мне зачем я здесь. Я просто иду, никого не замечая. А люди вокруг меня — протяни руку и дотронься. А я иду. Я не обращаю внимания на выехавших боевых роботов, на наставленные трубы излучателей. Я иду. Шаг за шагом, протаскивая зону Закона вперед, задевая дома и машины. За окнами гаснет свет, я смотрю, как понуро опускаются застывшие было в боевой готовности роботы, еще минут пять — и я уйду. Вот только я не знаю, насколько хватит моего Закона. Закона, который бездействует, в конце концов, кого я обманываю. Закон — он не знает пощады. Я знаю, что сейчас мобилизованы все войска в Средней Азии, приведено в состояние боевой готовности все, что придумали в военных лабораториях, самое страшное. Вот только все это — от того, что страшно, потому что Закону не может противостоять ни одно единственное известное мне средство. Я закатываю глаза от невыносимой боли. Я борюсь. С Законом. Как могу, изо всех сил. Я ухожу, протягивая за собой шлейф темноты. С каждым моим шагом город погружается во тьму. Зона Закона движется вместе со мной. Такого еще никогда не было, но так есть, значит, все правильно. Идя по грязному асфальту, заглядывая в лицо бездонному черному небу я понимаю, что следующий шаг будет последним. Я внутренне собираюсь и отпускаю его. Закон уходит. Резко и неотвратимо. И сразу же мощная волна, шума и плюющиеся огнем оружия. И все это — по мою честь. Но Закон ушел, оставив свой последний козырь — маленький кокон, который рассосется через минут пять, значит времени у меня еще много. Под моими ногами — расплавленный камень, над головой — рваное небо. И больше некуда идти. Либо вперед, либо назад. И я иду, боясь обернуться, потому что знаю — мне тогда не зачем будет идти вперед. И я иду. Подошвы оставляют нечеткие следы на оплавленном и горячем камне, как будто идешь по кипятку. Еще двести метров. Совсем чуть-чуть. На одном дыхании — ну же. Я уже не замечаю, как бегу. Как оскальзываюсь, как теряю равновесие, но падать нельзя. И я бегу изо всех сил. А потом я все-таки падаю, и уже на земле я вижу, как большая, огненно-красная ракета чертит в небе свою дугу. Я чувствую как мне в тело впиваются невидимые потоки излучений. Все, это конец. Сзади, маленькими незаметными звездочками, финишируют капсулы. Обычные десантные капсулы, они даже применяются в качестве спасательных в обыкновенных пассажирских кораблях. И вдруг во всем теле становится так легко, что я понимаю — я дойду. Дойду и сделаю. Потому что другого пути уже нет. И все становится очень понятным и простым. Я бегу, потому что Радуга еще далеко, а позади меня стоят мои боевые товарищи, гордо подняв головы. Они пришли, чтобы я смог, чтобы дать мне времени. Это безумный шанс, но я обещаю, что буду бороться до последнего и изо всех сил, до последней капли крови и до последнего хриплого вздоха. Пока я есть — я буду. Идя по тропе из собственных убитых желаний, ступая по траве зеленого цвета, идя вперед, надеясь, что впереди все будет только самое хорошее: По-другому нельзя. Потому что идя вперед, ты думаешь только о том, что будет, о том, что будет не с тобой, а я с теми, с кем будешь ты. Потому что это слишком тяжело, знать, что с тобой будет в следующую секунду, и поэтому ты следишь за теми, кто будет стоять завтра рядом с тобой. Ты узнаешь об этом из маленьких черточек и строчек, но ты знаешь, что все, что будет впереди — все зависит только от тебя. Только от того, о чем ты мечтаешь, закрыв глаза и уставившись бессмысленно пьяными глазами в небо. Ты смотришь на звезды, и тебе кажется, что они мигают тебе своими далекими огоньками, и тебе становится очень весело и ты безудержно хохочешь, усмехаясь в лицо тысячелетней звездной пустоте, смотрящей на тебя снисходительно и укоризненно. Каждая новая строка приходит ниоткуда — она на кончиках твоих пальцев — она лишь электрический импульс. Ты даже не можешь понять, что перед тобой, ты лишь утапливаешь пальцы в податливые клавиши и жмешь их еще и еще. Ты не можешь остановиться, потому что препятствия не существует. Ты победил их давным-давно. В своих снах и грезах, мечтая о космических приключениях и целуя девушку в ночной тишине. Ты — это вся планета, ты везде, и лишь бренная плоть не дает тебе ощутить всю сущность мироздания, и тогда ты закрываешь глаза, делаешь усталый вид и идешь спать, потому что ты боишься, что еще чуть-чуть и не останется тайн, ты откроешь самую последнюю из них, и ты никогда больше не сможешь мечтать. И понимаешь, что все, что у тебя есть — это лишь мечта о том, что будет, когда-нибудь, в какой-нибудь волшебной стране, за семью морями и семью землями. И ты устало закрываешь глаза, мечтая о том, чтобы сегодняшний сон был о ней. О прекрасной и красивой, о той, которая держит тебя за руку и пристально смотрит тебе в глаза, и ничего не говорит, потому что слова здесь излишне, потому что говорить уже не о чем, потому что все уже было решено. И тогда ты ломаешь безмятежный покой. Ты рвешься вперед, туда, где ждет она. Ты сначала идешь, а потом бежишь со всех сил, ты мчишься сломя голову, не думая ни о чем. Тебе кажется, что реальность изменилась, тебе кажется, что ты уже в другом мире, но самом деле, ты здесь, на том же самом месте, в темной южной ночи, и шепчешь одни и те же слова, просто ты уже не здесь, и когда ты их говоришь, сама ночь томно вздыхает и посылает тебе свой поцелуй. И тогда ты замолкаешь, но всего лишь на мгновение, чтобы начать заново, еще более страстно и яростно, потому что то, к чему ты стремишься, еще далеко, и, чтобы завоевать это, ты готов пожертвовать собой, прыгнуть в лавину, утонуть в обжигающей горячей лаве, лишь бы взять еe за руку, и ощутить еe дыхание у себя на щеке. И тогда ты проснешься и подойдешь к своему окну, выглянешь из него, посмотришь на еще спящий город и закроешь окно. Потому никому не дано идти туда, откуда обратной дороги нет, только тому, у кого хватит сил, чтобы сломать прочно сидящие на нем оковы цивилизованного мира. И тогда ты выйдешь в ночь и вдохнешь полной грудью еe пряный аромат. И ты задохнешься, и голова пойдет кругом. И тогда ты поймешь, что каждое мгновение, каждый день и каждый час были ради нее, что больше нет в мире ничего сильнее, что ни один наркотик не подарит тебе такого упоительного вкуса, потому что ничто на свете не может быть сильнее любви, всепоглощающей, и всесильной. И ты сделаешь шаг навстречу ей, перешагнешь грань между мечтами и реальностью, каждым своим действием и каждым своим вдохом претворяя их в жизнь. И больше ничего не останется в этом мире такого, чего бы ты не смог понять. Ты станешь ярким светом и лучом в космическом пространстве. Ты будешь лететь навстречу яркому свету, сквозь сумрак и мрак, сквозь долгие годы и дни, но ты дойдешь, и пнешь камень времени, попавший тебе под ноги и вопрошающе посмотришь наверх, потому что ты пришел, чтобы забрать то, что по праву принадлежит тебе. То, что оставалось здесь навсегда. Твою мечту о синем небе и белых облаках, о красивых закатах и крутых горах, потому что с ней все это возможно, потому что, забирая еe, ты попадаешь туда, откуда звезды падают с небес, туда, где можно ходить босиком по мокрому песку и смеяться в лицо уходящему дню, так как ты знаешь, что следующий будет только лучше. Потому что когда ты вместе с ней, тебе не страшно. Потому что, целуя еe в горячие терпкие губы, ты понимаешь, что твоя мечта пришла и держит тебя за руку, дерзко усмехаясь в глубине своих бездонных глаз. И тогда ты веришь в то, что она здесь, стоит у твоей кровати и смотрит на тебя, и ты открываешь глаза навстречу новому дню. Потому все, что ты должен сделать — это поверить в свою мечту. Я, с усилием мотаю головой, избавляясь от наваждения, и тянусь к Радуге — чуть-чуть, еще немного, не замечая, что все вокруг уже давным-давно замерло, и больше не надо куда-то торопиться. Каждый шаг — это преодоление самого себя, перешагивание через преграду, и каждый раз — все труднее. Я иду и смотрю вокруг — как это легко — всего лишь поверить. В то, что вокруг — это все не настоящее, это все — как игрушка, которую можно взять в руки и повертеть. К этому надо идти долго, сразу ничего никогда не получится. Надо пройти свой Путь до определенной вешки, после которой все будет по-другому. Я не верю, что у всех путь может чем-то различаться. Разве что дорога у кого-то с поворотами и ухабами, а у кого-то другого — она прямая, как железнодорожные пути. Но он у всех один. Конечная станция всегда одна и та же. И лейтмотив — бороться и искать, найти и не сдаваться — характеризует Путь настолько, насколько можно. А потому что иначе нельзя, падая надо вставать, не борясь — невозможно поверить. Это — как закон сохранения энергия. Не затратив усилий — ничего не получится. И поэтому каждый путь можно пройти совсем по-разному. Но мы живем здесь все, лишь чтобы перейти вперед. Это — как полигон, по которому нас гоняют, заставляя плясать под чужую песню и играть в чужие игры. Нас заставляют победить. Нас упорно тычут носом в цветные картонные стены вокруг нас, а мы упрямо идем мимо. Ведь это так легко — приподнять шторку и подсмотреть то, что происходит за кулисами. Там, где нас еще нет, там, куда нас приглашают. Я уже совсем запутался и не могу решить, что мне делать дальше. Я ведь почти дошел, добрался. Дополз, доковылял, порою спотыкаясь, но упрямо, как танк едущий вперед. Я вернулся, потому что здесь осталась девушка, которую я люблю. Я понял, что весь мир вокруг меня — не больше чем испытание, и чтобы пройти один из его этапов надо научиться делать что-то очень важное и простое: Главное — это помнить, и никогда не забывать, главное — это нести в сердце ту искру, которая не дает сорваться, которая держит тебя в ежовых рукавицах. Главное — это не забыть, с чего все началось и не предавать самого себя по истечении пяти-десяти лет, оставаться верным тем придуманным рамкам, которым ты клялся у алтаря вечности, и обещал не приступать ни за что, и идти только вперед, чтобы всегда хватало смелости и упорства совершать следующий шаг, и, несмотря на трудности, всегда делать правильный выбор. В этом и заключается наша жизнь. В том, какой еe сделали мы, той, в какую мы заставили поверить себя и окружающих себя близких людей. И хотя бы перед ними надо сохранять остатки когда-то железной воли и делать волевое лицо и ухмыляться с гордо поднятой головой. И тогда в тебя верят, даже тогда, когда ты сам уже опустил руки. И ты идешь, по старой привычке щелкая пальцами, подавая знаки и команды, отдавая приказы, которым невозможно ослушаться, но на самом деле ты знаешь, что все, что у тебя было, ты оставил там, под прошлогодним снегом и упавшими осенними листьями. Я как будто смотрю на себя со стороны, а все, что я есть сейчас — это заученные на уровне инстинктов приемы, когда все отработано до автоматизма, и нет ни капли от меня — всего лишь машина, и единственное, на что меня хватает — это удерживаться на той части сознания, которая позволяет мне идти и не падать. Идя сквозь лавину воспоминаний, и поднимаясь огненным фениксом из тлеющего пепла, мне хотелось только одного — чтобы все это закончилось как можно быстрее, чтобы можно было сказать, раз и навсегда — я больше не преступлю эту черту, потому что я — человек Новой Эры, человек, изменивший других. Наш Закон — это не что иное, как средство эволюции, еe инструмент, которым она строит новую жизнь. Чтобы мы могли пройти дальше. Так далеко, чтобы захватывало дух, лишь от одной мысли, потому что еще ни разу у нас не было такой возможности превзойти себя. Что будет, если я не дам людям такую возможность. Нет, мне не жалко, просто немного обидно от того, что они получат все просто так, ничего не делая, не прикладывая к этому никаких усилий. Вот только стоит мне дойти до Центра Радуги — и все сбудется. Все, как я мечтал, все, как было задумано. Потому что все мои мечты — это не что иное, как программа, которую я должен буду исполнить. Но ведь никому не дано право вот так вот претворять свои мечты в жизнь, ломая при этом, наверное, чужие. Мне кажется, что если люди получат то, что их кардинально поменяет — вряд ли это что-то изменит. Просто все станут вежливыми, и полюбят смотреть по вечерам на закат, споря об этом о прелюдиях к Пятым симфониям. Но ведь, они же не смогут преступить черты, ведь правда? Если человек сам не сможет преступить, за него это никто не сделает? Это все будет напоминать обыкновенную религию, которую насадили варварским племенам, и следуют еe канонам только не потому, что осознают правила этики, а потому, что так надо, под угрозой могущественных богов. Но с другой стороны, другого выхода не было, человечество просто бы уничтожило само себя, оно бы перестало существовать. И я должен подарить людям новую эру, подарить просто так, без всего. Конечно, это совсем не честно. Вот так вот, дарить им это. Ведь Сеятели кривят душой — невозможно менять человека, оставляя неизменным его сердце. Весь мир станет совсем другим. Я убью то, что было, всех людей на планете и в самых далеких уголках Галактики — все, что было рассыплется на атомы. Мир откроет глаза и проснется уже совсем другим. Осталось два шага — протяни руку — и реальность станет другой. А вокруг полно людей, со всей планеты, они сейчас смотрят визоры и срочные сводки новостей. Потому что они не знают, что может случиться, когда я активирую Центр Радуги. И они боятся меня как огня. Когда смотришь на море, на вечерний закат, ты думаешь только о том, кто сидит с тобой рядом. Потому что другого мира уже нет. Реален только тот мир, который ты держишь за руку. Я нервно сглатываю и отрешаюсь от всего. Я должен. Ради всех, ради Кристи. Ведь те планы, которые мне показывали Сеятели — они были реальны. При ином исходе человечество умрет — а я всего лишь мессия, искупитель всех грехов, ведь мне даже умирать для этого не надо — просто взять и нажать на кнопку. Можно даже не нажимать, а, наверное, мысленно попросить. Я делаю шаг, и весь мир замирает. Рука немножко дрожит — пускай, не каждый день приходится дотрагиваться до Центра Радуги. Радужный туман окатывает меня со всех сторон, и я уже ничего не вижу и не слышу, как будто в ушах — одна вата.