Мерцвяк - Мацвей Богданович

Вот и сейчас, он и два его помощника зашли к Степану, епископ перечитывал "нечистивому" мужику ветхий завет, но только тот услышал начало, громко выдал: ''Катись ты к чёрту со своими Иисусами!'’

Ответа не было слышно, только громкий крик Степана, звон цепей и падающие капли, разбивающиеся об каменный пол. После него "слуги Христа" зашли к Ипостасье — той самой цыганке — и снова тихий шепот, шума не было, только плач вперемешку с криками и стонами. Теперь открылась дверь Ратибора. Вошел он — высокий, жилистый, гладко выбритый старик, в белом балахоне, немного запачканный снизу кровью. Один помощник стояли у двери, его черная мантия обильно были смочена потом, кровью, слезами, а лицо выражало высшее удовольствие жизнью. Голос епископа звучал плавно, монотонно, заклинающее.

— Готов ли ты принять Бога нашего в своем сердце?

— Нет.

— После казни, когда твой дух отправиться на небо, ты будешь мучатся множество веков. Этого ли ты хочешь?

— Моя душа вернется к Чернобогу, а после уже, когда он насытиться моими байками, отправит меня обратно сюда. И вот тогда — не жить ни тебе, ни твоему роду.

На лице старика появилась улыбка. Он резко схватил некроманта за волосы и чуть поднял. В этот момент вернулся второй "слуга божий".

— Жаль, что до твоей казни так мало времени. Но я еще успею искалечить твое грязное тело, — волосы выскользнули из рук, а Ратибор упал на пол. — Отрубите ему кисть.

— А какую, ваше благородие?

— Леву ти праву?

— Левую, правой будет креститься.

Епископ отошел к двери, пока двое помощников сковывали мертвяка. Он с наслаждением смотрел на слабый поток крови и улыбался, слушая как рвутся мышцы и как пила работает по кости.

***

Боль от культи начала успокаиваться только ночью. Слабый лунный свет освещал соломенную подстилку, с которой некромант и наблюдал за черным звездным небом. Но, к его удивлению, что-то заслонило свет. В маленькую щель меж решетками втиснулось три шарика, они тихо засеменили к нему.

— Батько…

— Живой…

— Фу-у-ух…

— Чего вам? — он повернулся на бок и стал рассматривать своих подопечных. Из-за святой земли все трое выглядели очень уставшими, ослабшими. Бесы тяжело дышали, а из их пяточков выходил серый дым.

— Мы нашли его…

— Помощника…

— Колдуна Зорана… Он уже летит, хозяин…

— Идите от сюда!

Бесы устало прошагали к решетке, сделав башенку, они вылезли из камеры.

— Без руки вам даже лучше!

— Только не помрите!

— Еще немного, батенька!

Ратибор устало вздохнул, а чуть позже крепко уснул. На рассвете каждому заключенному поставили стакан вина и кусок сухого хлеба, помощник епископа лишь говорил:

— Каб душа легчей вышла — причастись.

Ратибор отпил немного вина и сплюнул жидкость на пол. Язык жгло, от запаха потемнело в глазах. "Неужто всё вино такая дрянь? Ладно, хотя-бы есть хлеб". Усевшись на подстилку, он начал трапезу. Крошки сыпались на одежду, на подбородок с редкой щетиной, на пол, заполняя собой щели.

За окном слышался какой-то шум: что-то тяжелое тянули по земле, причем не одно и не пару.

— Давай тяни, Фома, нужно кострыще делать!

— Молчи, Балда, помоги лепше!

"Видимо раньше казнят, чем четвертуют. Даже здесь они слово не держат. Христьяне — одним словом", — так слушая шум с улицы он просидел несколько часов, пока не послышался топот в коридоре.

— Выводите их к кострищам.

Солдаты зашли в камеры, особо не церемонясь они сковали руки и ноги заключенных, а уже после, подгоняя пинками, выводили узников на церковный двор. Грязные, искалеченные и разбитые люди предстали перед светом божьим, впервые за несчетное количество дней.

— Вперед к колодежу! — надзиратель пару раз ударил Степана указывая вперед, остальной строй двинулся за ним.

Трава чуть щекотала босые ноги, а там, где лежала тень от церкви, умывала росой. Как только все трое подошли, один из надзирателей начал наполнять ведра водой, а второй срывал обноски с исхудавших тел. Когда узники оказались полностью нагими на каждого вылили по два ведра святой воды. Надзиратели с нескрываемым возбуждением рассматривали цыганку, как свора кобелей засматривается на текущую сучку. Скрыться от похотливых глаз не помогла даже белая накидка, которая сразу же прилипла к мокрой груди предательски выводя соски, её формы заставляли «святых» грешников давиться слюной. Когда же тела некроманта коснулась вода он завопил, кожа начала слезать лоскутами. Испуганные стражники быстро накинули на него рубаху, но та вмиг стала алой, а после начала чернеть.

— Вперед на площадь!

Девушку поставили впереди, а последним шел Ратибор. Любуясь гадалкой, стражники старались не смотреть лишний раз на колдуна, от одного его вида становилось тошно и сердце сжимал природный страх от понимания, что нечисть реальна. Там, где еще осталась кожа появились волдыри, он более не издал и звука, — уже не было сил — только еле передвигал ногами, которые попеременно схватывала судорога.

Вот уже и видно городскую площадь. Уличные торгаши обзавелись в своих лавках новыми псалтырями, молитвенниками и различными оберегами от сглаза, порчи, болезни и прочь. Где-то продавали сладких петушков да булочки, что вызвало еще большее любопытство со стороны сладкоежек и, конечно же, детей. Прямо в центре, окруженные лавками, стояло три кострища. Высокие столбы сосны крепко воткнутые в землю, внизу которых находились кучи хвороста, для быстрого разгула пламени. Напротив их стояла маленькая платформа с архиепископом.

— Вот и они, дети мои! Грязные нечистоверцы, которые и слышать не желают о Боге нашем. Единственный способ спасти их черные души — сожжение, во славу всевышнего. Только пламя очистит их бренные тела и сможет отправить на вечныя муки в котлы Дъябловы! Помолимся же вместе за души этих заплутавших вшивых овец, ведь только христьяне могут поступить так благородно и щедро! Не смотрите, что все они искалечены, ведь такая плата за помощь их божков, которые заберут все, до чего сможет дотянуться их лапа. Только этот обряд вырвет их обратно в белый свет!

Епископ затянул молитву, которую верующие быстро подхватили, не знающие же люди отошли назад, наблюдая за действом. Всех "нечистивых" привязали к столбам, и, как только были проверены веревки, из церкви вышел Прошка с горящим факелом — огонь был взят с церковной свечи, светившей рядом с библией семь дней.

— Пали, Прошка, нещади их. Помни, ты делаешь доброе дело! — подбадривал один из помощников.

Юноша со страхом подошел к цыганке, на ее смуглом лице была лишь горькая улыбка, от которой пробежали мурашки. Под впечатлением он зажег все три холмика