Царствие благодати - Йорген Брекке

Но цирюльник искал встречи с почтенным медиком не из-за книг или слухов о богатстве его библиотеки. Мессер Алессандро прославился еще кое-чем: он препарировал трупы. И если верить молве, видел внутри мертвецов такое, чего до него человеческие глаза еще не видели.

Тем не менее план цирюльника все-таки касался одной из книг мессера Алессандро. Не какой-то определенной, нет, а просто случайной книги — той, которую мессер Алессандро решит взять с собой, отправляясь на утреннюю прогулку.

Солнце еще не взошло, и только самые суматошные из городских петухов уже принялись кукарекать, а цирюльник и мальчик, лежа в своей кровати на постоялом дворе, уже знали, что и сегодня мессер Алессандро выйдет на обязательную прогулку и возьмет с собой книгу. Они наблюдали за ним два дня подряд, а кроме этого, справились у людей, обретающихся там же, где и мессер Алессандро. Им сказали, что после завтрака он всегда выходит пройтись. И каждый раз в руках у него книга. Он держит ее бережно, будто идет об руку с молодой девушкой, сказала торговка, продающая овощи у моста через канал, на углу дома мессера Алессандро.

Цирюльник заранее нашел подходящего мальчишку. Его собственный мальчик на это не годился, цирюльник не хотел с ним расставаться. Ведь они связаны невидимой нитью, и никому не под силу ее разорвать, часто говорил он малышу. Они должны оставаться вместе, по крайней мере пока счастье не найдется.

Поэтому он договорился с одним из попрошаек, промышляющих на площади Святого Марка. Венецианские мальчишки-попрошайки — все сплошь воры и мошенники, и не они одни. В этом городе никто не упускает случая околпачить приезжего: плутуют с деньгами торговцы, брадобреи, хозяева постоялых дворов. Но пострелята, которые сначала клянчат, а потом ловкими пальцами выуживают монеты из карманов и кошельков, принадлежат к числу самых бесполезных, и потому их ненавидят даже больше, чем несчастный еврейский народ, который год назад начали по ночам запирать за стенами Новой Плавильни[14]. А уличных мальчишек попробуй запри. Спутник цирюльника уже знал, как тот умеет находить подход к диковатым мальчишкам. Вот и на этот раз чернобородому потребовалось совсем немного времени и серебряных монет, чтобы уговорить маленького попрошайку оказать ему услугу.

— А вам правда надо, чтобы он меня увидел и пустился вдогонку? — переспросил мальчик, когда цирюльник рассказал ему, что требуется сделать.

— Правда-правда. — Цирюльник дал сорванцу еще одну монетку. — Надеюсь, у тебя проворные ноги.

— Еще какие, — сказал мальчик, хватая денежку.

— А расскажи еще раз, что у нас внутри? — попросил мальчик. На завтрак у них были оливки, сыр и черствый хлеб. Он до сих пор помнил ту ночь в немецких краях. Они жили в хижине на окраине города, и однажды вечером цирюльник вернулся, волоча за собой мертвую ведьму, которую сам же казнил на рассвете, бросив в реку. Вылавливать казненных утопленников тоже входило в его обязанности. Только на этот раз он не повез ее из города, чтобы сразу зарыть под церковной оградой возле кладбища. Вместо этого он целый день прятал ее в лесу, а вечером принес труп в их лачугу. Если бы кто-нибудь его увидел, цирюльника самого утопили бы или даже сожгли заживо. Так что он отправил мальчика в постель, а сам всю ночь провозился с мертвым телом, довольствуясь светом двух сальных свечей. Мальчик притворился спящим, но из кровати все равно почти ничего не было видно. Зато он слышал, что происходит в комнате: и хрустящий звук ножей, кромсающих кости, и трупную вонь, которая с каждым часом делалась все сильнее. Никогда раньше мальчик так остро не ощущал себя живым. На следующий день, когда ведьма наконец упокоилась на задворках церкви, откуда рукой подать до преисподней, он спросил цирюльника, зачем тот ковырялся в трупе. Зачем, рискуя жизнью, заглядывать в человека? На самом деле, спрашивая, мальчик заранее знал ответ.

— Я должен был своими глазами все увидеть, — ответил цирюльник. — Ведь там внутри — целый мир.

Ведьму похоронили не всю. Цирюльник оставил себе ее кожу. Выделанная, она до сих пор лежала на дне его мешка.

Сидя в комнате на венецианском постоялом дворе в полумраке, цирюльник неторопливо разжевывал хлеб. Мальчик заметил в его черной как смоль бороде первые седые волосы. Взгляд был по-прежнему ясен, но на лице появилось выражение тяжелой усталости, которое исчезало только в моменты наивысшего воодушевления, как наутро после разрезания ведьмы.

— Много крови, — коротко заметил цирюльник. Немногословие означало, что разговаривать он не расположен.

— А берется кровь из печени, так ведь? — не отставал мальчик.

Цирюльник кивнул.

— А оттуда поднимается к мозгу?

Цирюльник снова кивнул, не прибавив ни слова.

— А душа живет в сердце, разве нет? А Бог тоже там живет?

— Бог живет везде. — Мальчик наконец его расшевелил. — Бог пребывает во всех четырех телесных соках, даже в черной желчи, именуемой меланхолией. Есть Бог и в печени, и в почках, и в сердце. Но все же люди говорят, будто сила жизни — в крови. Когда на поле битвы умирает раненый солдат, он умирает потому, что из ран вытекла вся жизненная сила. Но из этого не следует, что его покинул Бог.

Печень, почки, сердце. Эти слова звучали для мальчика как имена ангелов, божественных созданий, которых он никогда не видел. В то же время он твердо знал: вещи, которые так называются, принадлежат этому миру, они есть у каждого из нас внутри и каким-то неясным способом дают нам жизнь.

— Я уверен: человек должен разобраться в Божьих творениях. Только так мы сможем до конца познать самих себя, — произнес цирюльник. Слушая его, мальчик чувствовал, как ему повезло. Его нашел один из умнейших людей своего времени. Ему многое предстоит узнать, и настанет день, когда он тоже сможет все увидеть своими глазами и, может быть, узнает больше, чем написано во всех книгах, вместе взятых. Именно это хотел сказать цирюльник, когда объяснял, зачем они ищут мессера Алессандро — этот врач знает больше, чем написано в книгах. По крайней мере так говорит о нем молва. Человек, о котором ходят такие слухи, был бы в опасности везде за пределами Венецианской республики, в которую входит и Падуя со своей знаменитой школой и многочисленными врачами. Но в Венеции и Падуе дышится куда свободнее, чем в большинстве других мест. Цирюльник рассказывал, что здесь вскрытия разрешены законом и каждый год тела одного мужчины и одной женщины после виселицы поступают в распоряжение медиков, чтобы самые ученые из них могли обогатить свои знания о человеческих внутренностях. Венеция не боялась папского гнева. Он обрушивался на нее и прежде, но больше не внушал страха.

— Ну вот, — цирюльник отправил в рот последние крошки хлеба, — пора идти. На крышах домов на той стороне канала уже играет солнце. Скоро наш дорогой доктор отправится на свою обязательную прогулку. Сегодня мы во что бы то ни стало должны при этом присутствовать.

Как и договаривались, уличный мальчишка ждал их в том месте, откуда можно хорошо видеть входную дверь мессера Алессандро, — у моста на другой стороне канала. План был прост: как только они заметят, что медик вышел из дому, мальчишка бросится к нему через мост, а цирюльник со своим маленьким спутником пойдут вдоль канала до следующего моста, и если все пойдет как задумано, снова встретят там сорванца. План этот увенчался успехом.

Указательный палец мессера Алессандро медленно, ласково скользил по корешкам книг, стоящих на маленькой полочке у двери в библиотеку, — удобные маленькие книжечки Альда Мануция. Собственно библиотека была забита свитками пергамента и пухлыми томами, которые он собрал во время своих путешествий. Книги Мануциуса, как любовно называли типографа его ученые друзья, стали даром признательности за то, что мессер Алессандро позволял ему свободно пользоваться своей библиотекой и брать из нее книги, которые тому хотелось бы переработать и опубликовать.

Палец остановился на томике Платона, который Мануциус немного некстати посвятил папе Льву X. «Зато сегодня он будет кстати», — с черной двусмысленностью подумал мессер Алессандро. Он позволил своим мыслям обратиться к дому в Падуе и к трупу, который его там ждет. Естественно, если растяпа Пьетро справился со своей работой на пустоши за городом. Твердо на это рассчитывать нельзя. Медик уже давно решил, что Пьетро надо найти замену. Слишком уж часто слуга допускает ошибки, особенно когда ему поручают найти труп. Пьетро так и не научился правильному обращению с мертвыми телами — случается, он забывает крепко-накрепко привязать их к телеге и они сваливаются в канаву, теряя по дороге некоторые части. А бывает, пугается сторожей на кладбище и возвращается вовсе с пустыми руками, а ведь казни происходят не каждый день. Да и во время самого вскрытия помощи от него не много, поскольку с ножом он обращается неумело.