Девять дней в мае - Всеволод Непогодин

    И вот Небеседин решил расспросить об этой затее своего приятеля скульптора Чечеленко, также недолюбливавшего либералов. Чечеленко и открыл тайну памятника Ойстраху. Отец заслуженного скульптора Украины Салмановского в свое время вылепил на заказ прижизненный памятник Никите Хрущеву. Старший Салмановский получил аванс, а когда закончил работу, то ценителя кукурузы сняли с должности генсека и памятник стал никому не нужен. Хрущев и Ойстрах были внешне похожи. Оба лысые, упитанные, щекастые, круглолицые. После смерти отца и Ойстраха младший Салмановский чуть видоизменил лицо Никите и присобачил ему скрипку. Памятник Ойстраху уже фактически был готов, а все собранные деньги хотели разворовать Херснимский сотоварищи. Небеседин бесцеремонно заявился в мастерскую к Салмановскому, сфотографировал Хрущева со скрипкой и выложил снимок в фэйсбуке со своими пояснениями. Разгорелся скандал, сбор средств тут же приостановили. Херснимского вызвали в прокуратуру и хотели возбудить дело по статье «Мошенничество», но он откупился и не сел на скамью подсудимых.

    Начитавшись либеральных мерзостей Небеседин стал собираться на Куликово поле, где должен был состояться традиционный воскресный митинг. Всю весну в последний день недели в 14-00 у дома профсоюзов собирались русские патриоты. Они хотели быть услышанными официальным Киевом, но власть не обращала на их требования никакого внимания. Они выступали за бюджетную реформу, федерализацию и придание русскому языку статуса государственного в Украине. Хунта лишь арестовала вожака Куликова поля Антона Давыденко и не думала считаться с мнением русской Одессы. Спецслужбы получили полный список подписей под требованием реформ. Всех подписантов вызывали на допрос в здание областного управления службы безопасности Украины на Еврейской улице и проверяли на предмет причастности к диверсионным группам. На русских активистов спешно фабриковались дела об измене Родине, хотя их Родиной были Советский Союз и Россия, но никак не Украина. Вениамину не раз предлагали поставить свою подпись под требованием реформ, но он все время вежливо отказывался. Небеседин знал, что в Украине оставлять автограф можно лишь в ведомости на получение заработной платы.

     Так как джинсы и футболка были запачканы кровью после субботнего инцидента, а гладить вещи Вениамину не хотелось, то он облачился в спортивный костюм одесской «Барселоны», подаренный ему Бондарем. Серое питерское небо было редкостью для майской Одессы, но четвертого числа оно пришлось кстати. Палящее солнце не сочеталось с траурным настроением горожан. Небеседин не стал брать зонтик и пошел на Куликово поле, несмотря на моросящий дождик.

     У входа в дом профсоюзов толпились люди всех возрастов. Субботняя разгневанность сменилась воскресной печалью. К колонне здания был прислонен черный щит с надписью белыми буквами «Помним Хатынь» и крестом.

- Пустите нас внутрь, ироды окаянные! – женщина преклонного возраста обращалась к милиционерам, преграждавшим путь внутрь.

    Всем было трудно привыкнуть, что уничтожен помост, с которого вещали политики. Вместо снесенного помоста ораторы становились на ступени у входа в дом профсоюзов и по очереди бурчали в барахлящий мегафон. Речи были нечленораздельные, разобрать что-либо было трудно.

- Поеду в село, возьму ружье и перестреляю всех бандеровцев к чертовой матери! – вслух произнес обросший щетиной мужик лет сорока, скорее всего нетрезвый.

    Желающих попасть внутрь дома профсоюзов становилось все больше. Толпа напирала, но милиция удерживала позиции. К ментовскому начальнику подошли переговорщики из числа активистов русского движения. Беседа продолжалась недолго, и милиционер разрешил всем желающим пройти внутрь. Вениамин не решился ломиться вместе с толпой. Он был морально не готов бродить по столь страшному месту. Дождь усилился, Небеседин сделал глубокий вдох и зашел в дом профсоюзов через крайнюю дверь справа. Магазинчик с канцелярскими принадлежностями в вестибюле особо не пострадал. Аккуратные стопочки тетрадей лежали на стеллажах. Никто не мародерствовал.

     В вестибюле было черным черно. Людям приходилось переступать через груды обугленных досок. Никто ничего не говорил. Все ужасались увиденному. Стояла гробовая тишина.

   Вениамин поднялся по центральной лестнице на второй этаж. Перила оплавились. От оконных рам не осталось ничего. Ему приходилось переступать через груды черных обгоревших вещей, не поддававшихся идентификации. На втором этаже он увидел сидящую на корточках женщину с повязанным на голове платком. Она поставила в перевернутую солдатскую каску длинную тонкую свечку и молилась. В коридоре на втором этаже Небеседин увидел во многих кабинетах выбитые двери, за которыми были решетки. В пятницу спасавшиеся от пожара и фашистских карателей русские патриоты вынуждены были играть в страшную угадайку – выбиваешь дверь и надо, чтобы за ней не было решетки с замком. Вениамин завернул в один из кабинетов, чьи окна выходят прямо на площадь. У окна валялся деревянный щит с наклейкой «Одесской дружины». В кабинете был порядок. Лишь старый телефон с циферблатом упал на паркетный пол, давно не знавший циклёвки и лакировки.

      Потом Небеседин зашел в кабинет, чьи окна находятся с торца здания. Там все было вверх дном. Разбитые горшки с кактусами, разломанные столы, раскуроченные стулья, сорванные шторы. Подоконник был усеян бумагами. Вениамин сообразил, что утром видел на записях в интернете, как с этого кабинета в пятницу через окно эвакуировались люди. В коридоре он наткнулся на старушек, сооружавших мемориал из икон и хоругвей. Он поднялся по боковой лестнице на третий этаж и сразу же увидел перед собой засохшую лужу крови. Трупов уже нигде не было, иначе бы милиция не пустила зевак внутрь здания. Вениамин заглянул в одну из открытых дверей и увидел, как типичные офисные труженицы второй свежести впопыхах забирали документы со своих рабочих мест. Было понятно, что дом профсоюзов отныне гиблое место, где никто не захочет арендовать помещения.

     Небеседин наткнулся возле центральной лестницы на взрослого мужчину с двухлетним малышом на руках. Вениамин не мог понять, зачем нужно тащить с собой ребенка в братскую могилу русских патриотов. Он с недоумением посмотрел на недальновидного отца и, закашлявшись, спустился вниз. Вениамину тяжело дышалось в выгоревшем здании. Небеседин не смог находиться внутри дома профсоюзов больше пяти минут. Уже на выходе он заметил в мусорной урне каску с символикой «Правого сектора».

    Народ прибывал на площадь, несмотря на дождь. Пенсионерка умело обращалась с планшетом, ловко переключаясь с российских телеканалов на новостные порталы и обратно. Старикам не оставили другого способа получать информацию без налета киевской пропаганды. За видеооператором украинского национального канала по пятам ходили возмущенные одесситы и высказывали свои претензии:

- Уроды! Вы не показываете правду людям! Все перевираете по указке ваших заокеанских кукловодов! Пошел вон отсюда, гнида бандеровская! Убирайся по-хорошему пока по морде не получил! Скотина поганая, как тебе не стыдно лгать народу?!

     Трое шустрых молодых людей ловко забрались на подоконник на первом этаже и прикрепили большой российский триколор. Небеседин сразу узнал этот флаг России размером три на восемь, который патриоты несли по центральным улицам города 10 апреля на день освобождения Одессы от фашистских захватчиков. Собравшиеся на площади встретили триколор продолжительными аплодисментами, и принялись скандировать «Россия! Россия! Россия!». Каждое русское сердце на Куликовом поле учащенно стучало при виде триколора на первом этаже дома профсоюзов. По могучим голосам патриотов было понятно, что русские не собираются капитулировать на радость разбушевавшихся украинских националистов.

    Барахливший мегафон исчез. Вместо него ораторы стали вещать в микрофон, подключенный к усилителю и колонкам. Слово взял депутат облсовета от коммунистической партии Роман Байков. Он был одет в черный кожанный пиджак и напоминал чекиста двадцатых годов прошлого века.

- Во-первых, я хочу сказать, что нам всем надо взять себя в руки. Во-вторых, я обещаю, что мы обязательно восстановим наш сожженный палаточный лагерь на Куликовом поле. В-третьих, я уверен, что мы добъёмся наших неоднократно озвученных целей. И еще мы будем добиваться того, чтобы погибшие в доме профсоюзов были похоронены прямо тут на Куликовом поле у мемориала борцам за власть советов, - патетично произнес Байков.

     Горожане поддержали слова Байкова аплодисментами и одобрительными возгласами.

- Все на Преображенскую к зданию городской милици – не допустим отправки в суд наших арестованных! – прокричал в микрофон Байков и люди начали формировать пешеходную колонну.