Русалки Обводного канала - Виктория Лисовская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так задача милиции – спасать и защищать! – попытался оправдаться Александр.
– Так мы и спасаем, кого можем, – устало добавил капитан. – Все, Сашка, не дури, давай закрывай папки, хватит искать того, чего там нет.
– Но я сам вчера что-то в воде видел, пытался спасти одного товарища, да не смог, – понурил голову молодой милиционер.
– Выловили сегодня утром твоего товарища… уже ближе к железнодорожному виадуку. Жуткое дело. Но никаких сомнений: с Боровского прыгал. На Обводном тут больше и неоткуда, – покачал головой Спицын.
– Выловили? – Глаза у Ильина заблестели. – А можно узнать, какие у него травмы?
– Травмы? Так он утопленник, задохнулся, ясное дело. Из травм, я читал по сводкам, гематомы, синячки вроде на ногах у него. Так он, пока падал, мог о решетку удариться, или это посмертные синяки, его в воде всю ночь гоняло!
– Синяки на ногах? – оживился Александр. – Вот оно! Его снизу за ноги на дно тянули, потому я не мог его вытащить!
– Кто тянул? Ты что, окаянный? Совсем, что ли? – Георгий Палыч уставился на молодого сотрудника с удивлением. – Может, тебе больничный взять, Сашок, а то ты что-то уже не то говоришь!
Но Александр не слушал капитана. Закрыв папки, он бросился к выходу, чтобы встретиться с медсестричкой Любочкой и рассказать о своих новых открытиях.
Санкт-Петербург. Октябрь 1893 г. Меблированные комнаты на реке Мойке
Дома Аристарх Венедиктович в расстроенных чувствах даже отказался от сытного перекуса, чего с ним никогда ранее не случалось, и сразу же приказал Глафире организовать горячую ванну с солями и травами, чтобы наконец смыть с себя невыносимый запах нищеты и безнадеги, витавший в бараках под номером девяносто один.
Вещи дородной Степаниды сразу же были сброшены в дальний темный угол с указанием, чтобы «Глашка немедленно сожгла все это тряпье, и если она когда-нибудь вспомнит, как он бегал в бабской юбке, то он с нее шкуру живьем сдерет!».
Глафира молча улыбалась, решив не вступать в полемику с голодным хозяином.
Оставив его отмокать в горячей ванне, приготовив на столе сытный перекус, чтобы порадовать хозяина после ванных процедур, Глафира попросила соизволения сбегать на рынок за фруктами, а сама, захватив вещи Анфисы Савицкой и Степаниды и переодевшись в неприметный старый плащ, снова заказала извозчика на Ямскую улицу.
Нет, не стоит думать, что Глафире не хватило на сегодня опасных приключений, она совсем уж не получала никакого удовольствия от встреч с хулиганами Обводного канала, но, как считала храбрая горничная, она просто обязана была вернуть вещи Анфисе, ведь, кроме дранного тулупчика, верхней теплой одежды у Савицкой не было, а оставить вещи себе – значит обречь мать четверых детей на воспаление легких со стопроцентной вероятностью.
В этот раз Глафира действовала умней, она, крадучись в сумрачных тенях домов, ступала бесшумно, обходя все подозрительные компании на своей дороге. Ни Якоря, ни Лешая на пятачке у парадной дома девяносто один уже не было, и Глаша, вспомнив направление, отправилась в гости к Арине Калашниковой, у которой должна была остановиться Анфиса.
Конечно, время было не для визитов, тем более к приличным людям, но выбирать не приходилось, ведь одежда нужна была Савицкой уже в ближайшее время. Октябрь в этом году выдался холодный, ветреный, а какие сюрпризы преподнесет завтрашний день, оставалось только догадываться.
Спросив случайного прохожего, Глафира все-таки нашла комнатку во флигеле, который снимала семья инженера Калашникова.
Дверь открыла, как ни странно, не хозяйка, а старшая дочь Анфисы, белобрысая, грязная, с большой царапиной на щеке пятилетняя девочка.
– Здрасти, а вы к кому? – серьезно спросила девочка.
– Привет, тебя как звать? Твоя мама Анфиса еще здесь? – Глаша достала из кармана большое красное яблоко и отдала ребенку.
Та улыбнулась до ушей и, хрумкая угощением, ответила:
– Меня Машкой зовут, а мама и тетя Арина тут сидят, разговаривают.
– Веди меня к ним, они будут рады, – предложила Глафира.
– Хорошо, тетя, а вы добрая! Не то что некоторые, – добродушно ответила Маша, догрызая яблоко.
– А кто некоторые?
– Да почти все, – философски пожала плечами малышка.
– И мама? И тетя Арина?
– Мама нас любит, хотя бьет, конечно, куда ж без этого. С нами по-другому никак нельзя, – продолжала размышлять о жизни Маша. – А тетя Арина другая, она вроде как добрая, но знаете, – девочка понизила голос, – я ее боюсь, у нее глаза злые. И бормочет часто че-то непонятное. А у вас глаза добрые, тетенька, дайте денюжку! – лукаво улыбнулась девчонка.
Глафира от всей души расхохоталась, было заметно, что Маша не в первый раз проделывает такие фокусы.
– Слушай, Маша, я тебе дам денежку, но ты мне все про папку своего расскажи. Идет?
– Идет! – Маша открыла грязную ладошку и выразительно указала, куда денежку скидывать. – Только батя мой умер ужо, так что рассказывать нечего.
– Я знаю, что он умер. Но когда жив был, то какой он человек был, что делал? – вежливо спросила Глафира.
– Какой человек был? – Ребенок задумался. – Да я и не знаю, он только вечером приходил, пьяный всегда, с мамой бранился и спать ложился. А какой он человек, я и не знаю, – бесхитростно ответила Маша.
– А тебя обижал он?
– Он всех обижал, но мамка защищала, сама подставлялась, а рука у него тяжелая. Ну, он так воспитывал, наверное, – уточнила Маша.
– Хорошо, про это понятно. А когда он пропал, то мамка твоя что делала?
– Ну как что? Сначала все как обычно, а потом искать ходила и нас посылала. Митька в кабак бегал, спрашивал про батю, я с Марфой ходила в чайную, на Можайке искали, там пьяницы обычно ошиваются, думали, может, батя тама, – рассказывал ребенок.
Глафире стало до глубины души жалко эту маленькую девочку, которую с раннего возраста обижали взрослые, которая среди пьяниц должна была искать своего батю.
– Не нашли там?
– Не-а, потом мама и Арина в больнице его нашли, говорили об этом, я слыхала.
– А скажи, мама или тетя Арина – кто мыл полы в вашей комнате?
– Полы? А их че, мыть надо? –
