Главный детский доктор. Г. Н. Сперанскому посвящается… - Алексей Овчинников

Конечно, мои детские воспоминания очень слабо характеризуют тот страшный период в жизни нашей страны и нашей семьи, каким была Великая Отечественная война 1941–1945 годов. Поэтому в этой главе я хочу привести выдержки из дневника моего деда, умного 70-летнего человека, хорошо понимающего и трезво оценивающего окружающую его реальность. В них отразилось его настроение в разные периоды этого тяжелого времени. Итак, цитирую: «12 октября 1942 года. Как ни тяжело то время, которое мы переживаем, однако происходит так много событий и явлений, которых никогда до сих пор не было, да и по всей вероятности не будет, что трудно удержаться, чтобы не записать хотя бы ничтожную часть того, что видишь, читаешь и слышишь.

Хотя мне как врачу полагалось бы начать с анамнеза, но боюсь, что это заведет меня очень далеко, а потому перейду прямо к событиям текущего времени. Сегодня 478-й день войны, ужасной войны, какой никогда не было за время существования мира, и хотелось бы верить, что никогда и не будет, но этого утверждать никак нельзя: люди людьми и останутся. Культура создает для них только лучшие, более утонченные, более высокой техники средства для проявления своих звериных наклонностей. Я прочел повесть, написанную Яном (Янчевским) «Нашествие Батыя» [30] обо всех тех ужасах, которые творили татары в то время, об уничтожении всех жителей городов, сжигании дочиста «стольных градов», казнях послов и т. д., но все это бледнеет перед тем, что происходит сейчас и что производится одной из самых культурных наций во имя ложно понимаемого национального чувства, а по существу той же Батыевой психологии, стремлении к власти, необузданного честолюбия. Оно – это честолюбие – использует животное чувство рядового человека, которому пообещают лакомый кусок, которым питается другой человек другой национальности. Может быть, когда-нибудь наступит такое время, когда психика настолько разовьется, что это, теперь особенно чтимое чувство национальности, станет простым пережитком. Нужно верить в это, нужно воспитывать в детях любовь к человеку, а не к нации…

18 октября 1942 года. Был на даче. Опять новые, небывалые картины. Вышел из дому в 5 ч 40 мин утра, чтобы попасть на поезд 7 ч 02 мин. Полная темнота. Троллейбус не ходит. Дошел до трамвая, с пересадкой добрался до вокзала. Частый, довольно сильный дождь. Стоянье под дождем за билетом в огромной очереди. Все нервничают, бранятся между собой. Несомненно, можно отметить озверение у публики, собирающейся толпой. Эта примитивная борьба за существование, которой теперь наполнена жизнь, к которой устремлены все интересы, заставляет во всяком соседе видеть врага, который раньше тебя ухватит кусок, раньше тебя получит билет и т. д. «Оттащи эту девчонку, что она лезет без очереди… Военный, у вас есть своя очередь, зачем нам мешать…». Сейчас самые важные люди – это милицейские. Они решают всё и всем распоряжаются. И их масса. Давка в вагоне туда и оттуда была отчаянная. Нельзя ездить по воскресеньям. Плохи, по-видимому, у нас дела на фронте, но газетные сообщения абсолютно не достоверны, что создает ещё худшее, какое-то гнетущее настроение… Нервы напряжены, поэтому у всех амплитуда колебаний настроения громадная, люди легко переходят от уныния к радости и опять – бухв яму отчаяния. Кульминационным пунктом такого состояния является паника… На даче с удовольствием покопал землю и поделал кое-какие дела, но все вертится в голове: «А может быть, это я зря делаю, не придется этим пользоваться…». Если так дать себе распуститься, то можно дойти действительно до меланхолии.

21 октября 1942 года. Получено письмо от Сережи. Это принесло большое облегчение, а то беспокойство начинало уже влиять на настроение, которое у нас с Лизой продолжает ещё быть довольно беспечным. «Без-печным» и в том смысле, что у нас нет печи, не на чем готовить, так как газ горит плохо, на плитке электрической скоро запретят (лимит!). Мы мало проявляем энергии в смысле подготовки к зиме. Сегодня был П. Л. Капица. Большой физик-изобретатель. Интересно его отношение к действительности сегодняшнего дня: он считает, что нужно мириться с тем, что на каждом шагу встречаются препятствия, непременно кто-то мешает, с кем-то нужно бороться, но бороться нужно, а не ворчать все время, как Винтер. И я с ним согласен… Наши дела на фронте неопределенны, Сталинград, по-видимому, держится. Моздок тоже, но сильные бои и неудачи у нас южнее: после нескольких дней боев мы отдали Нальчик. По-видимому, немец нащупал, что там защита слабее и бросил туда большие силы. Эта подвижность, маневренность у них представляет несомненно драгоценную способность. Как пойдет он дальше? Есть ли достаточно у нас сил, чтобы прекратить дальнейшее продвижение к Орджоникидзе и к Грозному? Нужны не только силы, но и укрепления, а это у нас делается медленно.

Из событий внутренней жизни нельзя не остановиться на объявленном сегодня учреждении специальной комиссии по учету тех зверств, разорений и убытков, которые причиняют немцы. Правильная идея, но нельзя сказать, чтобы удачно был подобран состав комиссии. После председателя тов. Шверника на первом месте стоит академик Н. Н. Бурденко. Мне приходится иметь с ним дело по Ученому совету НКЗ СССР. Года два тому назад он оглох, причем оглох так, что он не слышит того, что сам говорит (поражение центрального характера), затем год тому назад у него был инсульт, после которого он потерял речь. Последняя восстановилась только отчасти, так что он говорит совершенно иногда не те слова, которые надо, или произносит их так, что понять невозможно. Голова у него работает, но трагедия заключается в способе выражения мыслей. А писать он почему-то не любит. Я не понимаю, когда Бурденко, например, может поспеть делать ещё что-нибудь, если он будет активно работать в такой комиссии? Участие А. Н. Толстого, думается, тоже не очень веско для нас, по крайней мере, знающих его как алкоголика. Гризодубова тоже не фигура для такой важной комиссии. Интересно участие в ней Николая – Митрополита Киевского и Галицкого. Это, очевидно, нужно для масс, для американцев.

30 августа 1943 года. Большой перерыв в записи. Чем объяснить этот перерыв? По существу, я не могу его объяснить. Сначала было некогда, затем… что-то мешало; потом стало безразлично, перестал вспоминать о тетрадке. Несколько раз хотел, но откладывал, как ответы на письма. В конце концов получился этот большой перерыв. Каких только событий ни произошло за эти 10 месяцев! Это ведь ещё 300 дней войны. За это время на фронте многое изменилось. Во-первых, Сталинград не пал, как об этом объявляли немцы, а наоборот: в то время, как там шли уличные бои, немецкая армия под командованием Паулюса, которому Гитлер присвоил уже звание маршала, по-видимому, за успешное наступление и взятие Сталинграда, оказалась отрезанной, окруженной нашими. Немцы не могли прорвать кольцо окружения и после значительного времени сопротивления были частью уничтожены, частью взяты в плен. Германия под Сталинградом потеряла убитыми и погибшими от мороза 140 тысяч человек, взятыми в плен – больше 90 тысяч человек. Среди пленных более 20 генералов! Количество трофеев громадно. Одним словом, полный разгром этой армии! После этого началось наше наступление и откатывание, можно сказать, бегство немцев. Мы очистили весь Кавказ, Кубанскую область, взяли обратно Ростов-на-Дону, часть Донбасса, Харьков. Немцы, однако, задержались в Таганроге и в Тамани. Краснодар тоже был освобожден от захватчиков. Получив подкрепления или строгий приказ, немецкие войска опять захватили Харьков. Наступил период затишья, так как с весной передвижения армий и орудий стало затруднительным. В это время наши союзники, которые в Африке терпели неудачи, тоже подготовились, разгромили армию Роммеля и погнали её вдоль побережья на Запад, занимая области и города один за другим. В конечном результате через несколько месяцев Африка была освобождена от немцев и итальянцев! Эти два успеха очень подняли наше настроение. Нами было предпринято наступление на отдельных участках, и немцы были выбиты из ряда центральных областей: изо Ржева, Великих Лук, было прорвано кольцо, окружавшее Ленинград, который таким образом получил возможность сообщения и проезда за продовольствием уже не через Ладожское озеро, а по суше.

Наконец наступили июнь и июль месяцы. Немцы вновь начали наступление у Белгорода и на юг от Орла, чтобы срезать выступ по линии Орел—Курск—Белгород. После упорных боев они потеряли убитыми, ранеными и взятыми в плен около миллиона человек и не только ничего не добились, но прекратили наступление; инициатива перешла в наши руки: мы заняли Орел, Белгород, наконец, 23 августа Харьков, и сейчас идут бои уже южнее и западнее Харькова. Сегодня взят Таганрог, и там немецкая армия окружена и уничтожается! Со стороны союзников второго фронта нет. Им, конечно, выгоднее, если немцы и мы в жестокой борьбе ослабим друг друга. Хотя они с помощью американских войск, которые высадились в Африке, и помогли англичанам очистить её от гитлеровцев и итальянцев, завоевали остров Сицилию. Таким образом, Средиземное море находится всецело в руках союзников, итальянский флот уничтожен. Италия под угрозой полного разгрома и выхода из войны. Муссолини ушел от власти, которая находится всецело в руках короля. Фашистская партия в Италии уничтожена. В городах Италии забастовки, миллионы с требованием прекращения войны и т. д. Там надо ждать больших событий. Во всех покоренных Гитлером странах происходят восстания, диверсии, истребление фашистов и т. д. Все это, конечно, приближает нас к концу войны, но его ещё не видно. Борьба за Украину будет, конечно, упорной; если не произойдет какого-либо взрыва изнутри в Германии, она может протянуться долго. Думается, что наша победа обеспечена. За эти месяцы мы выучились воевать, снабжение наше военное сделалось высоким. Мы уничтожаем много танков, даже типа «Тигр», массу аэропланов. Вообще уже не отступаем перед немцами, а бьем их даже без 2-го фронта. С союзниками мы, по-видимому, не очень в ладах. Сменили больших послов – Литвинова (США) и Майского (Англия) на более мелких. Это политические события.