Единственно верный - Лариса Петровичева

— Кто из вас Андрей? Иди сюда!

По толпе прокатилась волна ропота. Дело действительно было неслыханным — забирать на строительство скорбного разумом человека всей деревне показалось кощунством.

— Да он же дурачок! — воскликнул мельник. — Юродивый!

— Побирается Заступника ради!

— Глупенький!

— До чего дошли — Заступникова человека обижать!

Грег молчал, прекрасно понимая, что тут ничего не поделаешь. К строящемуся храму и так начнут стекаться убогие и юродивые со всего Аальхарна: кто-то кормиться за счет паломников, кто-то пророчествовать и грозить: наверно, и местный дурачок окажется там же. А работать его все равно не заставишь, поэтому Заступник с ним, пусть и дальше сидит в Кучках на кучке. Инквизитор поманил владетельного сеньора и поинтересовался:

— Что же ты, вредитель, убогого как нормального записал?

Боох пожал плечами и кивнул в сторону белесого инквизитора, карманы которого приятно позвякивали золотом. Белесый подморгнул Грегу, и тот вздохнул:

— Эх, зараза… В другое время бы я тебя…

Бооху подумалось, что в другое время и в другом месте он так бы прихлопнул чернявого, что и мокрого места бы не осталось, но вслух, владетельный князь, разумеется, ничего не сказал и только смиренно опустил голову. Грег спрятал указ и списки в карман плаща и крикнул:

— На сборы час!

Толпа заколыхалась, распадаясь на отдельные группы. Кто-то пошел собирать в долгий путь друзей и соседей (теплая одежда в преддверии будущей зимы, небольшой запас еды на самое первое время, мешочки с лекарственными травами и порошками, кое-какие инструменты), кто-то остался, чтобы посмотреть, как будущие строители собора будут садиться в повозки и отправляться на Сирые равнины, чтобы трудиться днем и ночью и в закономерном итоге очень быстро умереть. Вполне довольный Грег подошел к Бооху и посоветовал:

— Убогого запиши как пол-человека. Весной к вам еще заедем.

И инквизиторы подались в храм — наступало время утренней молитвы.

Будущих строителей храма провожали со слезами и воем. Ясно было, что этих людей все видят в последний раз. С двумя семейными отправлялись жены и дети: Грег подумал и решил, что так будет даже лучше: баб всегда можно пристроить как поварих или лекарок, а что строителям надо будет есть и лечиться — в том сомнений не было. Наиболее практичные селюки уже прикидывали, что к весне можно будет наложить лапу на оставленные дома и имущество: все равно никто из уходящих с инквизиторами и армейцами сюда не вернется — замерзнет зимой, отравится дурной пищей, надорвется от непосильного труда — да мало ли какая смерть может настигнуть человека вдали от дома, а вот добру пропадать не надо. Уходящие это прекрасно понимали и, усаживаясь в инквизиторские повозки, давали остающимся последние указания:

— За домом последи, а печка дымит…

— Свиньюшку-то корми, не забывай…

— Курочек можешь себе взять, а лошадку не тронь…

— Смотри, я вернусь! Если что пропадет, пеняй на себя!

На площадь вышел отец Грыв с крохотным ларцом, в котором хранилась реликвия — мощи святого Анта Странника. Он поднял ларец над головой и нараспев произнес:

— Сохрани вас Заступник, и дай вам силы, и осени своей милостью, чтоб вы начали, продлили и завершили дело во Славу Его.

При этих словах по толпе снова прокатились всхлипывания. Грег, которому за сегодня уже до смерти опротивели пафосные сцены, лихо вскочил на свою лошадку и махнул рукой возничим:

— Поехали!

Протяжно заскрипели колеса, и повозки покатили с площади.

Андрей встретил их по пути с рыбной ловли. В небольшом темном озерце неподалеку от деревни, водились крупные сонные куши — покрытые тяжелой, черно-золотистой чешуей, они казались выкованными из старой бронзы и были удивительно вкусными, если изжарить их на масле. Масла у Андрея, разумеется, не было, однако похлебать горячей наваристой ухи он всегда был не прочь и частенько ходил к озеру — там у него было запримечено местечко, где куши клевали особенно хорошо и жадно. Вот и сегодня он проснулся еще до рассвета и отправился на рыбалку. Теперь у него была Несса, и заботиться приходилось и о ней тоже.

Иногда Андрей вспоминал сыновей и Ингу, задаваясь вопросом, думают ли они о нем. Отречение было обязательной и формальной процедурой, но невозможно ведь вычеркнуть человека из жизни и памяти, тем более любимого и любящего человека. Каково им там живется, в идеальной стерильности Гармонии? Кем стали сыновья? Старший, Мишка, помнится, хотел податься в художники, занимал призовые места на молодежных конкурсах, а стена в его комнате была увешана грамотами и медалями… А младшему Диме хотелось пойти по стопам деда: мальчишка играл в космические корабли и представлял себя отважным капитаном… Ведь прошло уже десять лет, думал Андрей с какой-то внутренней пустотой. Где они? Кем стали? — и мучительно добавлял: — Помнят ли меня, или отречение было для них вовсе не пустым звуком…

Нессе было тринадцать. Через год ее бы выдали замуж за какого-нибудь вполне достойного человека, но у вдовы нашли овечьи сердца. Когда прежде такие хорошие и добрые соседи поволокли мать к отцу Грыву, Несса сделала правильные выводы и бросилась бежать — ничего хорошего от мужиков с вилами и факелами ей ждать не приходилось. В лесу она умудрилась заблудиться, свалилась в какой-то овраг и разодрала ногу, так что, когда Андрей увидел ее возле своей избушки, она едва не падала от страха и потери крови.

Что-что, а зашивать раны бывший главный врач Московского Военного гарнизона умел в любых условиях и едва ли не голыми руками. Мастерство не пропьешь, думал он с гордостью, пальцы помнят все… От страха и удивления Несса даже утратила дар речи, хотя потом ее словно прорвало, и она засыпала Андрея вопросами, главными из которых были «Кто ты такой? Колдун? Лекарник?» Разумеется, Андрей снова прикинулся тем дурачком, которым его знала вся деревня, и Несса мигом создала собственную версию. Выходило, что Андрей был великий лекарник Бората, который в свое время служил самому государю и мог вылечить все болезни на свете. Борату все любили и уважали, но случилось так, что один из колдунов позавидовал его доброте и таланту врачевания и оклеветал доброго лекарника перед государем и инквизицией. Борату схватили и привезли в тюрьму, но он стал горячо молиться Заступнику, и тогда кандалы его упали, а сам Борату перенесся на много-много лиг от темницы. Только случилась беда: он забыл все, что знал до этого, и перестал быть лекарником.

— Поэтому ты и живешь дурачком, — закончила Несса свой рассказ. — Ну хоть живешь, и то хорошо.