«Мир Приключений» 1977 (№22) - Николай Коротеев

Старший лейтенант Русаков и в самом деле был до воины учителем, но насчет Кольки поговорить с ним Никифоров не успел и сейчас боялся, как бы штурман не отказался. Но тот согласно кивнул и сказал:

— Конечно, с удовольствием. И сам я кое-что вспомню. Войне-то скоро конец, пора и о мирных делах позаботиться.

— Все-таки думаешь уходить с флота? — обиженно спросил Барабанщиков. — А я надеялся, что останешься.

— Нет, это решено раз и навсегда. Их вот учить кому-то же надо.

— Их и охранять кому-то же надо. Или ты думаешь, что после войны уже не понадобится?

— Может, и понадобится, только у каждого свое дело есть. Одним служить, другим детей учить.

Должно быть, они продолжали какой-то свой давний спор, и Никифорову это не понравилось: командир будто совсем забыл о его просьбе и не ответил на нее. Семен стал думать, как вернуть разговор в прежнее русло. И придумал.

— А я с вами не согласный, товарищ старший лейтенант, — сказал он Русакову. — Ну, фашистов мы разобьем, это уж точно. А сколько еще у Советской власти врагов останется? От них тоже страну нашу и ребятишек оберегать придется. Может, даже пуще прежнего, чтобы такое, как с Колькой, не повторилось.

— Верно, Никифоров, — одобрил командир.

— И с вами я не совсем согласный, товарищ капитан третьего ранга, — ответил ему Семен.

— Вот тебе раз, — удивился командир. — В чем именно не согласны?

— В том, что рассуждаете вы правильно, однако не до конца.

— То есть?

— Вот вы говорите, что и после войны землю нашу охранять понадобится. Это верно. А вот кто ее охранять будет? Я так полагаю, что мы с вами. А что касается товарища старшего лейтенанта Русакова, то пусть он детишек учит. А нам с вами молодых матросов учить придется. А кто они будут, молодые-то матросы? Да вот такие теперешние парнишки, как Колька. По возрасту это его нонешние ровесники, а через пяток лет им по семнадцать — восемнадцать стукнет.

— Допустим, — согласился Барабанщиков и уже нетерпеливо спросил: — Однако я не пойму, в чем ты со мной не согласен?

Никифоров оценил и эту нетерпеливость командира: и так уж надолго разговорились, а дел у Барабанщикова невпроворот. И Семен постарался преодолеть свою врожденную крестьянскую обстоятельность и неторопливость и заговорил поспешно и сбивчиво:

— Да вот из этого какая картина выходит: таким, как Колька, потом цены не будет… Ненависти к врагу в нем хоть отбавляй. А обучить морскому делу — это легче, чем научить врага ненавидеть… Понятно я объясняю?

— Понятно, — сказал командир и посмотрел на Русакова, тот согласно кивнул.

Никифоров не замедлил воспользоваться их общим согласием и уже решительно сказал:

— Вот и выходит, что Кольку юнгой надо оставить.

Барабанщиков неопределенно пожал плечами, посмотрел на штурмана и с сомнением сказал:

— Не знаю. Я готов отпустить раньше Русакова, чем подвергать мальчишку опасности.

И тут, совсем неожиданно для Никифорова, Русаков с несвойственной ему решительностью сказал:

— Пусть остается, Сергей Георгиевич. Дело тут не в просьбе Никифорова и всего экипажа, а в самом Кольке. Он хочет остаться, это ему сейчас нужно.

ФЛАГ НА ГАФЕЛЕ

Спустившись с мостика, Никифоров пошел на полубак покурить. Хотя он и был доволен разговором с командиром, но судьба Кольки так и осталась нерешенной; даже если капитан третьего ранга Барабанщиков поддержит его просьбу, неизвестно, согласится ли командир дивизиона — человек суровый и требовательный, неуступчивый во всем, что касается уставов и наставлений. Конечно, но уставам Кольку никак нельзя держать на корабле даже в мирное время, тем более — когда идут боевые действия… Да ведь та же война и порушила этот порядок, теперь вот и в пехоте появились сыны полков и кое-где на кораблях приютили мальчишек, правда повзрослее Кольки, но какая разница — тринадцать лет или пятнадцать?..

— Что такой невеселый, Семен? — спросил матрос Тихонов, тоже сменившийся с вахты и заглянувший на полубак покурить. — Домой ведь идем, в базу.

Раз Тихонов говорит, что идем в базу, значит, и верно в базу, радисты всегда узнают всё первыми. А Тихонов все еще надеется, что его семья отыщется. Может, и не погибли мать с женой, хотя дом и разбомбили, — а вдруг их в это время там не было! Тихонов пишет письма всем родным и знакомым и ждет не дождется, чтобы на берегу получить ответы на них. Пожалуй, зря надеется: мать-то у него больная была, параличная, куда она могла уйти из дому?

— Теперь у нас с тобой один дом — вот этот корабль, — ответил Никифоров, давая радисту прикурить от своей цигарки: спички на корабле берегли пуще хлеба.

— Это так, — согласился Тихонов. И, как всегда, ушел в себя, отчужденно глядя куда-то вдаль, за горизонт.

Так, молча, они докурили, бросили окурки в стоявший на полубаке обрез и направились было в кубрик, но тут с сигнального мостика крикнули:

— Самолеты, правый борт — пятьдесят!..

Над кораблем тотчас же взметнулась тревожная трель колоколов громкого боя, Никифоров и Тихонов бросились к трапу и уже через несколько секунд были на своих боевых постах.

Сверху, с сигнального мостика, Никифорову хорошо был виден весь корабль, ощетинившийся стволами пушек и пулеметов. С дальномерной площадки лейтенант Дроздов выкрикивал резкие, как удар хлыста, слова команд, послушные этим командам стволы одновременно поворачивались в сторону носа, и Семен сначала не понял, почему они смотрят в нос, когда самолеты противника справа. Однако, глянув назад, на кильватерную струю, сообразил, в чем дело. Эсминец, увеличив ход и чуть накренившись на левый борт, разворачивался навстречу самолетам, чтобы уменьшить видимую ширину и снизить вероятность попадания бомб.

Семен отыскал взглядом самолеты — совсем крошечные черные точки над темневшим неподалеку островком. Их становилось все больше, и вскоре небо над островком было усыпано ими, как Колькино лицо веснушками. Постепенно они увеличивались и проступали отчетливее. Самолеты шли прямо на корабль на высоте около тысячи метров.

Загрохотали тридцатисемимиллиметровые автоматические пушки — казалось, кто-то забегал по железной крыше. На пути самолетов один за другим вспухали небольшие, напоминающие кусочки ваты облачка разрывов. Они ложились довольно густо и кучно, однако самолеты благополучно проскочили первую завесу и неумолимо приближались.

Горохом рассыпались пулеметные очереди, и почти тотчас же в уши ворвался противный, все нарастающий свист. Семей инстинктивно втянул голову в плечи и ухватился за поручни. Корабль вздрогнул, точно испуганный конь, и метнулся в сторону. Вдоль левого борта метрах в двадцати пяти один за другим встали три огромных султана воды. Они поднялись выше мостика и, опадая, окропили его брызгами. «Мимо», — облегченно вздохнул Семен, следя за удаляющимися самолетами. Теперь уже можно было различить ядовито — зеленую окраску их тонких осиных фюзеляжей. Вот они накренились на правое крыло, начали разворачиваться, и тотчас Семен услышал за спиной звонкий Колькин голосок: