Германо-польская война - Даниил Проэктор

...Его уничтожение на западном берегу Вислы, будет едва ли возможно... (подчеркнуто нами. - Д. П.)

2. В связи с этим ставятся следующие задачи: группа армий "Север" быстро продвигается 3-й армией через Нарев, чтобы воспрепятствовать планомерному созданию обороны реки, и далее развивает наступление через Буг в направлении Варшава - Седлец, чтобы свернуть с севера фронта на Висле...

Группа армий "Юг", одновременно с уничтожением группы "Лодзь", препятствует созданию обороны на Висле... 14-я армия наносит удар через Сан в общем направлении Люблин...

Дальнейшая оперативная цель: охват остатков польских главных сил восточнее Вислы" (подчеркнуто нами. - Д. П.){106}.

Несмотря на все усилия немецко-фашистской авиации, ей не удалось полностью сорвать стратегические перевозки польской армии. Более того, эффект воздействия с воздуха против железнодорожной сети был в целом невелик{107}.

В области политических отношений первые три дня войны означали переход от мюнхенского курса мирного времени к политике "странной войны" - военному варианту той же мюнхенской политики. Гитлер стремился в эти дни политическими средствами оттянуть вступление Англии и Франции в войну и выиграть время для возможно более глубокого продвижения своих войск в Польше.

Утром 1 сентября Гитлер выступил с речью, в которой сказал: "Германия не имеет никаких интересов на Западе"{108}. В те же часы Бек обратился к Парижу и Лондону: польское правительство уверено, что "...может рассчитывать на немедленную помощь союзников"{109}. Однако Боннэ немедленно ответил, что без согласия парламента ничего сделать нельзя, но что парламент соберется лишь 2-го{110}. Французское правительство ухватилось за предложение Муссолини созвать мирную конференцию{111}, которая, как телеграфировал Боннэ в Рим, позволит "достигнуть всеобщего умиротворения"{112}. Опять жаргон и дела Мюнхена! Но Бек в 21:30 заявил французам: "Речь больше не идет о конференции, а о том, чтобы союзники дали совместный отпор и сопротивлялись наступлению"{113}. Тем временем английский посол вручил Риббентропу ноту: английское правительство без колебаний выполнит свои обязательства Польше, если Германия не отведет с польской территории свои войска.

Беспокойство поляков росло. Утром 2-го польский посол в Париже настаивал на немедленном выступлении Франции, но получил ответ, что парламент "соберется сегодня после обеда".

Наконец парламент собрался. Речь Даладье разочаровала Варшаву - премьер говорил только о французской обороне и о том, что "ни один француз не поднялся бы, чтобы вступить на чужую землю"{114}. Но речь и убедила Гитлера, что его расчеты верны. Через несколько часов Англия и Франция передали в Рим о своем стремлении к немедленной подготовке мирной конференции. Боннэ сообщил Галифаксу, что Франция не готова вступить в войну: эвакуация городов не начата, железные дороги забиты туристами, в случае воздушных атак могут быть большие потери{115}. Теперь у Гитлера не оставалось и тени сомнений. Он подхлестывал армии, наступавшие в Польше.

Глава III.

Борьба в центральных районах Польши и заключительные сражения

1

Объявление Англией и Францией войны Германии 3 сентября 1939 г. было неизбежной реакцией на гитлеровскую агрессию против Польши. Поступить по-иному правящие круги Англии и Франции не могли. Они слишком хорошо понимали, что еще раз отступить - значило бы потерять международные позиции и престиж, уже достаточно подорванный Мюнхеном, добровольно признать Германию победительницей в империалистической борьбе и гегемоном в Центральной Европе, сразу же оказаться в числе второразрядных держав. Это привело бы также к серьезному подрыву экономического и политического могущества британского и французского империализма. Война была объявлена, тем более что для этого не ощущалось недостатка в благородных мотивах, и первым среди них было выполнение обязательств перед Польшей. Однако очень скоро выяснилось, что союзники меньше всего намерены вести открытую борьбу с врагом{116}.

Вступление в войну Англии и Франции приободрило поляков. Возникли надежды на поворот в ходе событий, которые, как теперь стали предполагать в Варшаве, смогут войти в русло, предусмотренное первоначальными стратегическими планами.

Полякам было что попросить у своих союзников. Прежде всего требовалась немедленная поддержка авиацией.

Вечером 6 сентября польский посол в Париже по поручению из Варшавы передал французскому министерству иностранных дел ноту, в которой выражалось мнение, что в Германии война воспринята народом с ясно выраженным пессимизмом. Поэтому, по мнению польских руководителей, надлежит сделать все, чтобы "нанести удар по моральному состоянию врага". Для этой цели предлагалось: "...1) Провести против территории Германии операцию военно-воздушных сил союзников, которая в результате энергичных бомбардировок военных объектов убедила бы население в том, что союзники ведут войну активно, и вызвала бы панику в центрах.

2) Прорвать хотя бы в двух пунктах линию Зигфрида с целью ликвидации мифа о ее неприступности...

3) Провести хотя бы небольшой морской десант на германское побережье"{117}.

Вскоре после того как эта нота оказалась в стенах французского министерства иностранных дел, польскому послу был вручен ответ: "Завтра, а самое позднее - утром послезавтра будет проведена сильная атака французских и английских бомбардировщиков против Германии, которая, может быть, будет распространена даже до тыловых построений на польском фронте"{118}. На первых порах поляки большего и не ждали, Но в Варшаве никто не знал, что в тот же день командующий французской авиацией генерал Вюильмен заявил на совещании у Гамелена, что в обстановке общих германских успехов на польском фронте отправить в Польшу несколько подразделений французской авиации было бы слишком рискованно. Прошло два дня, а ожидаемые бомбардировщики не появлялись ни в германском, ни в польском небе. На конференции 8 сентября во французском Главном штабе с участием премьера Даладье все пришли к выводу, что не может быть и речи о направлении в Польшу каких-либо подразделений французской авиации. Гамелен в своем выступлении заявил: "Если решимся на бомбардировку целей, не носящих военного характера в полном смысле этого слова, то есть других целей, кроме самих войск... то это вызовет со стороны Германии немедленную реакцию, которая может серьезно затруднить наше сосредоточение"{119}. Через сутки, отвечая на очередную просьбу польских представителей о помощи, штаб Гамелена прямо заявил своим союзникам, что до окончания сосредоточения французская армия не предпримет никаких активных действий. Черчилль пишет в своих мемуарах: "Французское правительство просило нас воздержаться от воздушных атак на Германию, утверждая, что они вызвали бы ответные атаки на их промышленные предприятия, лишенные защиты. Мы удовлетворились сбрасыванием листовок, которые должны были морально воздействовать на немцев"{120}. Известный английский политический деятель консерватор Эмери вспоминает, как он зашел 5 сентября к министру авиации К. Вуду с предложением организовать поджог Шварцвальда, чтобы лишить немцев строевого леса. "...Я онемел от изумления, - пишет Эмери, - когда он объявил мне, что не может быть и речи даже о том, чтобы бомбить военные заводы в Эссене, являющиеся частной собственностью, или линии коммуникаций... Когда я спросил его, неужели мы даже пальцем не пошевельнем, чтобы помочь полякам, он вообще не ответил"{121}. 9 сентября польский военный представитель в Лондоне Норвид-Нойгебауэр узнал, что Англия не имеет никаких планов помощи Польше{122}.

Все многочисленные попытки польского военного атташе в Париже побудить французское руководство к активным действиям оставались безрезультатными. 6 сентября атташе сообщал в Варшаву: "На французско-немецком фронте спокойствие. Взаимное наблюдение... Мое старание в деле выполнения конвенции ген. Каспшицкого не приносит доселе результата"{123}.

Через два дня в очередном донесении атташе писал: "До 7.09.39 10 часов на западе никакой войны фактически нет. Ни французы, ни немцы друг в друга не стреляют. Точно так же нет до сих пор никаких действий авиации. Моя оценка: французы не проводят ни дальнейшей мобилизации, ни дальнейших действий и ожидают результатов битвы в Польше"{124}. Становился все более очевидным горький для поляков факт вероломного отказа союзников от выполнения торжественно взятых обязательств. Но польские руководители все еще не могли до конца поверить этому. Они продолжали настаивать и просить. Тогда французские вожди возмутились. "Польский военный атташе продолжает нам надоедать! - писал Гамелен. - Я знал также, что польский посол в Париже проявлял нервозность и даже несправедливость в отношении французской армии и особенно авиации"{125}. Единственным результатом настойчивых действий польского атташе было решение французского правительства послать в Польшу морем из Марселя через Галац и Румынию батальон танков и 5 дивизионов артиллерии с боеприпасами. Однако даже с этим французы безнадежно опоздали. Тем не менее в ноте от 10 сентября, обращенной к Рыдз-Смиглы, Гамелен, не стесняясь, утверждал, будто французская армия и авиация активно помогают полякам. "Большее сделать для меня невозможно", - писал он. Правда, еще 3 сентября было организовано демонстративное французское наступление в секторе Саара. Оно с самого начала не преследовало никаких реальных задач оперативного характера. Согласно приказу Гамелена командующему Северо-Восточным фронтом генералу Жоржу от 4 сентября, цель наступления состояла лишь в том, чтобы установить контакт с линией Зигфрида между Рейном и Мозелем и сковать здесь немцев. Робкая демонстрация не отвлекла с польского фронта ни одного немецкого солдата, ни одного орудия или танка. Уже 12 сентября Гамелен решил приостановить даже это подобие наступления "ввиду быстрого развития событий в Польше". В своей инструкции № 4 он потребовал начать отвод войск из района вблизи линии Зигфрида, который заняли французские войска, а вечером того же дня доложил высшему франко-британскому военному совету о необходимости приостановить атаки, которые не могут больше повлиять на события в Польше. Гамелен заявил: "В настоящее время больше нет необходимости немедленно обеспечить базу атаки против линии Зигфрида... Если осуществится атака противника через Люксембург и особенно через Бельгию, нам не хватит всех наших активных сил, чтобы противостоять ему"{126}. Совет поспешно одобрил решение Гамелена. Французский историк Гутар, автор труда о войне 1940 г., не без остроумия замечает: "Французы и англичане почувствовали облегчение, а так как немцы его тоже почувствовали, то можно оказать, что редко бывало, чтобы какое-нибудь решение вызвало в обоих лагерях такое единодушное облегчение"{127}. Однако, считая для себя невозможным активно помочь Польше, англо-французский военный совет был готов действовать более решительно, в случае если бы германские войска стали угрожать Балканам. В упомянутой инструкции Гамелена от 12 сентября имеется параграф, говорящий, что если главные силы противника будут продолжать наступление в направлении Балкан, то "ничто нам не помешает" действовать активно. Другая инструкция Гамелена, изданная 15 сентября, гласила, что, если немцы начнут наступать в Румынию, то есть опять-таки в направлении Балкан, "мы не будем оставаться полностью пассивными". Таким образом французские и английские руководители раскрывали карты: они не хотели помочь Польше, ссылаясь на отсутствие сил. Но этих сил оказывалось вполне достаточно для активных действий, когда создавалась угроза опорному пункту западного империализма на Балканах.