Песня цветов аконита - Светлана Дильдина

Услышал голос старика, как-будто слегка удивленный.

— Что-то ты совсем не в себе. Возвращайся на место.

Йири с трудом поднялся, склонился и вышел. Сумел добраться до своей каморки, но там просто сполз по стене и замер, прижавшись виском к шершавому дереву. Он даже думать боялся о том, что с ним сделают. Все тело болело, особенно руки. Хотелось стать частью стены, ни о чем не думать, не чувствовать, не испытывать страха — скулящей тягучей тошноты.

Старик вошел в комнатку — Йири не хватило сил на приветствие. Он знал, что увеличивает проступок, но не способен был даже шевельнуться.

— Да ты весь горишь, — сочувственно сказал старик, склоняясь над Йири. — Давай-ка ложись.

Он помог ему встать и дойти до лежанки. Йири смотрел на него затуманенным взглядом, полным недоумения. Почему с ним говорят столь мягко? Старик достал какую-то бутылочку.

— Вот что тебе нужно сейчас. Завтра будет легче.

Он открыл крышку, плеснул на ладонь чего-то белого и густого с острым травяным запахом. Принялся осторожно втирать в кожу

Йири — и скоро боль начала стихать. По лицу мальчишки текли слезы. До этого старик никогда не видел его плачущим.

— Ну, а насчет разбитой посуды…

— Господин… я не хотел сделать этого, — губы едва шевелились, а глаза были совсем черные, полные отчаяния и тоски.

— Считай, что тебя простили. Но будь осторожней. А теперь спи.

Старик еще раз взглянул ему в глаза, удовлетворенно улыбнулся и вышел.

«Он мой, слава Сущему».

Идя по узкому коридору, Сэнхэ снова улыбнулся, вспоминая глаза мальчишки. В них была благодарность.

…В конце концов, что он — травинка, цветок придорожный; ладно, если сорвет человек, а то ведь и колесо телеги может проехать. А память… через нее можно переступить. Не переступить — прорваться, как сквозь бурелом и липкую паутину, унося на себе отметины — несчетные царапины и клейкие нити. Даже домашние Сэнхэ порой удивлялись странному взгляду мальчишки — раньше он смотрел по-другому. Неподвижным стал взгляд, и вместе с тем пристальным, ждущим.

Но стоило заговорить с Йири по-доброму, глаза его наполнялись каким-то безумным светом, словно он благодарил даже за кроху тепла, видимости участия. Незаметно для себя старик начал побаиваться собственного воспитанника.

Природа наделила Йири мягкостью голоса и движений -и, хоть многому учить его было поздно — да и некому, — в половине уроков он не нуждался. Так стремительно-гибкая ласка движется изящней любой танцовщицы, хоть и не знает об этом.

Сословие сиин стояло особняком среди прочих. Несущие тень — молодые украшения дома. Слуги в личных покоях. Хорошо, если они умеют еще и развлечь. Как и все слуги, они теряли большую часть свободы — но взамен приобретали удобную жизнь. До тех пор, пока были нужны. Почти все в этом сословии, как и многие обитатели Кварталов, выбирали недолгую жизнь. Не желали стареть. Однако те, кто обладал тем или иным талантом, ценились высоко — они в ином статусе оставались при господине или заводили свое дело. Кто обладал чудесным голосом, был хорошим музыкантом — мог стяжать себе славу.

И оставались при них иные умения — однако тут ашриин были их конкурентами и часто убивали соперников.

Йири об этом не думал.

Больше его не загружали работой. Хотели, чтоб руки Йири стали ухоженными, как у девочки из богатого дома. Он был теперь образцом послушания.

Оставаясь один, он подолгу смотрел в окно. Теперь он жил в этой комнатке и пользовался полной свободой — Сэнхэ больше не опасался, что он убежит. Окно было узким, уже, чем в богатых домах, таким же, как в родном доме Йири. На зиму окна затягивали несколькими слоями полупрозрачной бумаги, и они пропускали в дом очень тусклый свет.

Но сейчас была середина осени, трещала птаха с бурой грудкой — в деревне ее называли «проказник». Прохладный ветерок подхватывал запахи вялой травы и бросал, пропадая.

Говорят, он видит души умерших и может разговаривать с ними.

Души. Йири сам видел когда-то на реке тень утонувшей женщины. Тело ее так и не нашли, и она бродила по мелководью, почти неразличимая в лунном свете. А тени Хиранэ и остальных, наверное, останутся в предгорье Эйсен. Сколько душа непохороненного остается на земле, прежде чем ее забирает посыльный — айри? Долго. Очень долго… Иногда души собираются вместе и жгут костры, пытаясь привлечь внимание неба. Живому нельзя подходить к такому костру.

На севере большинство деревьев теряет листву, и перед тем, как опасть, она становится рыжей. Как волосы Кенну. Он не был красив, этот веселый лис, — рыжий цвет не любят в землях Тхай. Наверное, его тень будет просыпаться лишь осенью, среди деревьев цвета огня…

Глава 4. ОТОРИ

Столица

Комната похожа была на пион. Решетки из золотистого южного кедра — дерева драгоценного, бархатистая ткань теплых расцветок. Только в покоях, где останавливается Ханари, средний брат, — властный, вызывающе-красный цвет. Но у Ханари свой дом. Впрочем, у Асано вкусы похожи — Лисы умеют жить красиво и ценить красоту вещей. И в конюшнях у них стоят лучшие лошади, в основном вороные. Только Золотой Дом держит лошадей, которые не уступят этим скакунам.

Когда-то Асано были влиятельней всех, сам правитель слушал их речи. Потом — десятилетья немилости. Лисы-животные плавают плохо. Но эти — животными не были и на плаву удержались. А потом снова начали карабкаться вверх. Отец Шену сумел занять хорошую должность. И стал окружать себя родней и верными людьми. Шену оказался достойным наследником. Ханари — тоже неплох, но слишком самонадеян и порывист. Неверный шаг — и Мийа, те, кого потеснили Лисы, с радостью свалят их.

Шену не любил суеты. Отстранение от должности дурачка Юини — это не просто камешек на поле соседей. Сама дочь Благословенного не посмела вмешаться.

Подвязанные белым шнурком рукава домашнего одеяния чуть прикрывали бумагу, когда приближались слуги. Привычка — никто не должен видеть написанного, кроме тех, кому он позволит сам.

Девочка-сиини сидела в уголке. Она не была ничем занята — просто, темно-бронзовая, она красиво смотрелась на фоне стен и решеток. Еще бы камни, похожие мерцаньем на угли, — тогда картина будет законченной. Но таких камней нет. А надоест обстановка — и девочки этой не будет. Появится кто-то другой.

…Ему даже не доставляло удовольствия сталкивать неудобных с насиженных ими мест. Просто никто не должен мешать. Не мешают — пусть остаются. Но Асано будут стоять на вершине.

Слуги раздвинули створки-двери, откинули занавес. Отец Шену вошел в комнату без приветствия — уже виделись. Напротив, он зашел попрощаться перед дальней дорогой — здоровье стало сдавать, лишь горячие источники у моря могли вернуть прежнюю силу. Он спросил младших.