Собиратель чемоданов - Ольга Ляшенко

Дело в том, что умственная деятельность чемоданного жителя обычно сопровождается заметным повышением температуры на поверхности его пенала. Чем напряженнее работа ума, тем выше температура черепа. Под влиянием творческого подъема голова может раскалиться настолько, что, если не принять специальных мер предосторожности, дело может кончиться возгоранием окружающих предметов.[78]

Именно поэтому, во избежание перегрева головы, чемоданные жители стараются никогда не работать в колпачках. Кроме того, в чемоданах широко применяются различные охлаждающие процедуры, как-то холодные обертывания, компрессы, обливания, ванны и пр. Простейшим и доступнейшим средством от перегрева является стояние на сквозняках, которые в чемоданах устраиваются где только возможно (при планировке улиц и зданий эта цель ставится во главу угла). А наиболее талантливым изобретателям и рационализаторам бесплатно, из общественных фондов выделяются специальные холодильные камеры, в которых они могут творить сколько им вздумается в полной безопасности для окружающих. Со временем таких камер станет еще больше, и они станут доступными любому труженику.

Несмотря на все это, среди обитателей чемоданов нет-нет да и находятся «горячие головы», пренебрегающие не только нормами трудового законодательства, но и элементарной осмотрительностью. Как был далек от них Чемодаса! Как часто ставили его в пример этим незадачливым Ньютонам! А сегодня, заболтавшись с Упендрой, он забыл о простейших правилах, которые свято соблюдал еще ребенком!

18. Раздумывать было некогда. Чемодаса рванул завязку и, рискуя рискуя вывихнуть челюсть, одним рывком сдернул с головы уже затлевший колпачок.

В сарайчике сразу стало жарко, как от раскаленной печки, воротник рубашки задымился. Выход оставался только один: голову — долой. Не думая о боли — доставать перчатки было некогда, да и невозможно — Чемодаса стал голыми руками отвинчивать уже раскалившийся добела сундучок. Только бы успеть!.. Еще четыре оборота… Три…Два… Последний оборот! В два прыжка он очутился у стены и опустил голову на пол. Теперь — открыть дверь. Там, во дворе он видел бочку с водой…

Двери не было.

Чемодаса водил обожженными ладонями по шершавой стене, еще не понимая, что произошло.

— Ложись! — донесся до него отчаянный крик Упендры.

В следующее мгновение раздался оглушительный взрыв, и Чемодасу подбросило так высоко, что за время падения у него успела сложиться полная картина происшедшего. Вследствие слишком быстрого отвинчивания головы он потерял ориентацию в пространстве, перепутал направления и положил свою пылающую голову рядом с динамитом. «Теперь для меня все кончено», — заключил он в момент приземления.

Книга VI. (3-я Чемоданов)

1. Упендра и Чемодаса не погибли при взрыве. Тело чемоданного жителя, в противоположность его голове, подвержено ожогам и простудным заболеваниям, но зато почти нечувствительно к ударам, толчкам и сотрясениям. Поэтому можно считать, что Упендре и Чемодасе повезло: та счастливая случайность, что в момент катастрофы они оказались свободными от своих сундучков, спасла им жизнь. Однако мало кто в Чемоданах позавидовал бы такой жизни.

2. Колпачок Чемодасы остался цел. Только на затылке выгорела небольшая плешь, на лицевой же стороне серьезных повреждений не было. Сначала он думал просто залатать плешь, но поразмыслив, понял, что так у него выйдет то же, что и у Упендры, только еще и с латкой на самом виду. Тогда, еще поразмыслив, он взял у Упендры ножницы, вырезал испорченный кусок и на его место вшил ширинку из заранее подобранной в тон обычной ткани. Кроме того, он приделал в поясе шлевки, из того же материала, а ремень взял от брюк, которые теперь стали не нужны.

К сожалению, в противоположность Упендре, он уродился большеголовым. Поэтому его логос теперь висел сзади, словно брюки, сшитые горе-портным, лицо осунулось и выглядело постаревшим. Пришлось ушить в боках. Из-за этого немного оттопырились уши, но зато морщины разгладилось, и в целом вид стал вполне приличный, даже стильный, не то что у Упендры, который носил свой логос как детские трусики со шнурком вместо резинки.

Оставшись без головы, Чемодаса, разумеется, перестал ходить на работу. Близких друзей у него почти не осталось, хотя в первый момент его остроумную шутку многие оценили по достоинству, на какое-то время он даже стал героем дня. Однако дружба в чемоданах — дело нешуточное, друзья, как правило, друг к другу очень взыскательны, а с Чемодасы теперь нельзя было взыскать даже старой стамески. К тому же первое время, пока не приучился видеть все окружающие предметы в перевернутом виде, он путал направления, и, когда на улице у него спрашивали, как пройти, к примеру, направо, он посылал налево, и наоборот. Конечно, никто не верил, что он делает это без умысла.[79]

Увидев, что даже самые испытанные друзья от него отошли, Чемодаса впал в беспросветную тоску. Ему грозила бы верная смерть, если бы не чудо. Чудом не потерялись среди обломков ножницы, и чудом были они сами, маленькая, умная вещица, такая живая и разная — горячая в ладони и быстро отывающая на сквозняке, такая желанная — и не своя.

3. — Ты можешь пользоваться моими ножницами без стеснения. В твоей аккуратности я не сомневаюсь. — говорил Упендра. — Я даже рад, что они пока у тебя. Должен же я хоть чем-то платить за твое гостеприимство.

После катастрофы он стал бездомным и временно поселился у Чемодасы.

Не сомневась, что он скрывает свои истинные планы, Чемодаса, уходя, никогда не оставлял ножницы дома. На улице, завидев прохожего, он торопливо — а вдруг востребует! — прятал их под рубашкой, когда же они, согревшись на груди, переставали источать привычный сладкий холодок, сам холодел от мысли: «Потерял!».

Как истинный чемоданный житель, он и прежде не сидел без дела, но теперь, в своем новом положении, и вовсе не мог сидеть. От сидения на твердом у него невыносимо ныла переносица, а сидя на подушке, он задыхался.[80] Не мог же он, как Упендра, позволить себе целыми днями валяться на кровати и играть на губной гармошке. Поэтому ему оставалось только с утра до вечера бродить по улицам, навлекая на себя насмешки и подозрения.

Впрочем, с течением времени чемоданные жители привыкли к его виду и перестали его третировать. К тому же они убедились, что от него не только нет никакого вреда, но даже в каком-то отношении он полезен для общества, как городской санитар, поскольку помогает очищать улицы от строительного мусора.

Строго говоря, Чемодасу интересовал не всякий мусор, а только обрезки кожи, клеенки или картона, причем определенных размеров, не слишком большие и не слишком маленькие. Из этих обрезков вечерами он создавал портреты чемоданных жителей. Моделью ему служило лицо Упендры.

4. Как-то раз Чемодаса приплелся домой неимоверно усталый, сгибаясь под тяжестью тяжелого, скользкого и пыльного рулона старой клеенки, который он протащил на своих плечах через все Чемоданы. Он раздобыл его на какой-то свалке, в самом дальнем районе, куда до сих пор еще не забредал. Жители этого района, впервые его видя и еще не зная, что он является городским санитаром, встретили его недружелюбно. Поэтому он пребывал в самом скверном настроении.

Еще издали услышал он резкие звуки губной гармошки.

«Бездельник! — пробормотал Чемодаса. — Лодырь и бездельник! Если бы не он, ничего бы этого не случилось. Заварил кашу, а я расхлебывай. Ему-то что! Лежит себе. А я тружусь за двоих. И никто спасибо не скажет!»

Обида на Упендру копилась в нем давно. У него даже была мечта: «Вот закочу этот портрет, верну ему ножницы — и тогда уж выскажу прямо в глаза все, что о нем думаю».

Ножницы да эта мечта — вот и все, что оставалось у него еще в Чемоданах.

Обычно с приходом Чемодасы Упендра откладывал гармошку и беспрекословно ему позировал. Не исключено, что он догадывался о мечте, которую лелеял гостепримный хозяин. Но на этот раз, войдя в дом, Чемодаса застал необычную картину. Во-первых, Упендра почему-то музицировал не лежа, как всегда, а стоя. Во-вторых, в самом лице его что-то решительно, хотя и неуловимо, переменилось. Взгляд уж точно стал другим. По-крайней мере, Чемодасе показалось, что смотрит он как-то свысока.

В-третьих, при появлении Чемодасы Упендра даже не подумал прервать свое занятие.

Но по-настоящему Чемодаса возмутился лишь тогда, когда заметил, что и стоит-то он не как положено, а совсем наоборот.

Упендра стоял на руках, одной ногой опираясь о стену, а другой покачивая в воздухе в такт мелодии. Гармошка была закреплена у его рта при помощи какого-то шнурка, концы которого неопрятно свисали с ушей.