Весенний этюд в кошачьих тонах - Павел Кувшинов

Просмотр прошёл отлично, но не блестяще, как в первом семестре, когда Роб закачивал все работы ещё в мастерской, а не по памяти. Конечно же, Аристарх Петрович в приватной беседе не мог не намекнуть «юному дарованию» на причинно-следственную связь между чувствами и учёбой. Он искренне посоветовал напрячь серые клетки (при этом легонько постучав суставом указательного пальца по лбу Роба) и рациональнее использовать время, которого с появлением в жизни Роберта Алевтины Прекрасной, ну разумеется, стало меньше. Растроганный Робка поблагодарил «отца-наставителя» за понимание и добрый совет, пожал его добрую руку и побежал звонить Але и маме, чтобы обрадовать их результатами просмотра.

— Где мои семнадцать лет? — с улыбкой пробормотал Аристарх Петрович вслед убегающему Робу.

Экзамены пробежали быстро, и группа под руководством Аристарха должна была ехать в Суздаль на пленэрную практику. Уже накануне поездки Роб подошёл к преподавателю и попросил его разрешить ему остаться на пленэр в Москве, пообещав, что он постарается и покажет такую Москву, которая ни в чём не уступит колоритным суздальским церквям. Педагог отнёсся к просьбе Роберта с лёгким удивлением и откровенным непониманием. Как можно было поменять сказочный старинный Суздаль на Москву, которая и так всегда с нами? Он говорил, что Роб по прошествии времени пожалеет о своём выборе и ни в какую не соглашался. Юноше ничего не оставалось, как открыть карты и признаться, что хочет совместить приятное с полезным — помочь Алевтине подготовиться к поступлению в училище и побольше времени провести с нею вместе. А уж своё обещание по поводу неожиданной Москвы он выполнит, даже если придётся в лепёшку расшибиться! Сердце седовласого мэтра оттаяло, и он пошёл навстречу Робу. Лишь лукаво поинтересовался, не будет ли эффект в корне обратным — он же прекрасно видел уровень работ Али на подкурсах, да попросил студента помнить о рациональном использовании свободного от чувств времени.

— О, сэр! Вы просто не знаете, что вы сейчас для меня сделали! — по-английски кивнув, сказал Робка и просиял.

Такой безмерной благодарности в глазах студента Аристарх не видел уже давно, в них действительно читалась готовность «расшибиться в лепёшку», чтобы выполнить обещанное. По-отечески похлопав Роберта по плечу, мудрый старец глубокомысленно изрёк:

— Ничего, хватит того, что я об этом догадываюсь! Дерзай, юнец безусый! Но смотри у меня! — погрозил он пальцем, размышляя о том, что он действительно рад за пацана, и немного не понимая, что же его так подкупает в Робке. Может, он просто вспоминал себя в те суровые годы его блокадно-военной юности…

Сколько километров натоптали Робка с Алей наперевес с этюдниками и планшетами по всей Москве, они не считали. Только к концу июня купленную в начале весны спортивную обувь новой назвать было уже нельзя. Их походы с Алей «в разведку» по Москве сослужили им добрую службу. Те городские виды, что они нашли ещё весной, когда деревья были ещё полуголыми, смотрелись в уже пышной зелени на алиных акварелях и масляных этюдах Роба просто здорово. Архитектурные зарисовки, построенные на контрастах графические пейзажи, неожиданные деревья из московских парков и скверов, смотревшиеся просто сказочно вырванными из привычного окружения. И, конечно же, церквушки и соборы Москвы, на которые ребята всегда старались смотреть нестандартно, не по-обывательски, а творчески, с любовью и восхищением. При этом Роб всегда ревностно следил за тем, чтобы их работы никак не перекликались с работами известных фотографов и художников. Он не хотел, чтобы у кого-то была хоть малейшая возможность обвинить их в плагиате.

К слову сказать, со своей части того букета сирени, что был привезён Алечкой из Волгодонска и честно поделен на три части, Робка в своё время написал три акварельных этюда, самый лучший из которых был подарен Але и повешен ею на стенку в качестве образца. Робке, конечно, это не очень нравилось, но он успокаивал себя тем, что это, возможно, пойдёт девочке на пользу. А сейчас, когда они вместе работали на пленэре, он мог, как никогда, помочь ей советом и поделиться с ней тем, что накопил и вывел в своей голове по живописи, рисунку и композиции. А она как-то интуитивно понимала, что он хочет до неё донести. И это был воистину «чистый дружеский союз двух творческих душ»…

А по вечерам они с чувством выполненного долга и честно отработанного дня бросали у Робки этюдники и планшеты и, не переодеваясь после трудового дня, бежали в вечернее московское лето на любимые аллейки в сквериках. Или поднимались сначала на смотровую площадку на крыше робкиной многоэтажки, чтобы проводить за горизонт городских крыш солнышко. А нагулявшись до одурения, возвращались по домам, довольные и счастливые.

Так или иначе, но у обоих в конце июня был накоплен солидный «творческий багаж», с которым Робке не стыдно было идти к Аристарху, а Але — на вступительные экзамены даже без подкурсовских работ! На темных от загара лицах их светлые глаза сияли, как маленькие солнышки. Глядя на эту «весёлую парочку» можно было подумать, что они весь месяц отдыхали где-то на морском побережье, а не впахивали как проклятые в душной загазованной столице.

Группа уже вернулась из Суздаля, и Роб поспешил ещё до просмотра показать Аристарху свой Московский пленэр. Преподаватель сначала молча и с нескрываемым интересом пересмотрел принесённую парнем стопку работ, потом цокнул языком и удовлетворённо засмеялся:

— А ведь не подвёл, паршивец, на полную катушку выложился! Да тут в пору выставку устраивать, а не просмотр! «Обозвать» что-то типа «Моя Москва»! Ведь это, действительно, твоя, только твоя Москва, пацан! Я таких трактовок нигде не видел! Нет, не ошибся я в тебе, Роберт! А если честно, я немного переживал! Вдруг, думаю, притащит что-нибудь проходное, заезженное! А то любовь, знаешь ли, она штука для творческого человека двоякая — или вдохновляет, или убивает творчество на корню. Ну, а как успехи у твоей музы-то? У Алевтины? Ей же поступать в этом году! — Робка ещё никогда не видел любимого педагога таким воодушевлённым и таким «в доску своим». Он говорил с парнем почти на равных, а не как преподаватель со студентом. Не мэтр и не ментор, а просто добрый учитель, наставник и друг.

— У неё получились чудесные акварельки, Аристарх Петрович! По-моему, она большая умничка и очень талантливая девушка. И зарисовки очень и очень неплохие! — сияя, поделился впечатлениями Робка.

— Я, конечно, понимаю, что это твоя девушка, для тебя она самая лучшая, и ты просто не можешь её не хвалить. Но ты знаешь, я доверяю твоей честности и твоему профессионализму. И я сам прекрасно видел её творческий потенциал. Ох, как мне уже хочется хоть одним глазком взглянуть на её работы! Я надеюсь, они не копия твоих масляных этюдов, а то мне бы очень не хотелось думать о девчонке хуже, чем ты её малюешь. Да и твоим работам подобное копирование тоже чести не сделает! Творчество и ученичество всё же немного разные вещи. Всё должно быть индивидуально! — не унимался Аристарх, который сейчас напоминал скорее полного энтузиазма мальчишку, чем умудрённого сединами старика.

— Аристарх Петрович, — наконец-то смог вставить своё слово Роб, — а у нас тут… как бы… «рояль в кустах», — хитро-виновато произнёс он, — можно, я позвоню?

Аристарх, кивнув, поднял радостно-удивлённый взгляд на юношу, как бы спрашивая: «Это то, что я думаю?»

Меньше чем через минуту в мастерскую Аристарха Петровича постучали, и в дверь с большой папкой протиснулась смущённая Алевтина.

— Ну-с, Алечка, покажите, чем увенчались ваши труды в этом месяце. — Спокойным тоном сказал Аристарх, снова превратившись в мэтра.

Он внимательно просматривал работы одну за другой, аккуратно перекладывая их из стопки в стопку. На его спокойном вроде бы лице брови то и дело подпрыгивали, а губы то сосредоточенно собирались, то растягивались в подобие улыбки. Потом он взял папку Роба и начал сравнивать работы, написанные и нарисованные в одном месте, также стараясь внешне не проявлять эмоций. Завершив «ознакомительный процесс», он глубокомысленно изрёк:

— Ну, что я могу вам сказать, девушка?… Все работы вполне приемлемые, неплохой вариант для подачи документов на отделение живописи. Что до меня, то я считаю, что этот месяц вы прожили не зря! Но расслабляться всё равно рано. Всё покажут экзамены! — он учтиво пожал алину ладошку. — Спасибо, Алевтина, не смею более занимать ваше время! — И добавил, обращаясь к Робу, — Роберт, задержитесь на минутку, я думаю, ваша спутница сможет вас немного подождать? — он улыбнулся девочке.

Когда дверь за Алей закрылась, Аристарх снова стал прежним:

— Ну, ребята, ну порадовали! Молодцы! Одни и те же места! Всё вполне узнаваемо, но всё совершенно разное! Не знаю, как вы этого добились и кто у вас главный, — тут он хитро посмотрел на Роба и хлопнул его по плечу, — догадываюсь, конечно. Но порадовали старика, порадовали. И ты знаешь, парень, именно благодаря тебе она так неплохо развила свои способности за последний месяц! Я могу тебя успокоить — эта девчонка поступит на живопись, не напрягаясь! Только дай мне слово, что о нашем разговоре не узнает ни одна живая душа. В том числе и твоя муза. И о том, каким я был сегодня с тобой, тоже! Договорились?