Эта сладкая голая сволочь - Тамара Кандала

Для меня сам акт принятия решения неправомерен. Так как все решения сопровождают тени других, НЕ принятых решений – нерешений. Выбрал одну возможность, потерял остальные. Как выбрать, кого из нескольких дорогих тебе людей спасать?

С напитками проще. Начать можно с шампанского, продолжить чаем, а запить все это кофе. С решениями, перекрывающими дорогу другим решениям, гораздо сложнее. Сознание того, что другие решения-нерешения способны были круто развернуть, насытить жизнь иным содержанием, дать невообразимые шансы, для меня невыносимо.

Музиль говорит о людях с «чувством возможности», в отличие от людей с «чувством реальности». Он говорит, что возможное включает в себя не только мечтания слабонервных людей, но и не проснувшиеся намерения Бога.

Так и вижу ветреную набережную Темзы, Москвы-реки или променад Марселя Пруста в Нормандии, продуваемые всеми ветрами, и фигурки людей, спешащих по своим делам, с их великими/ничтожными судьбами и такими же мыслями. И никто не остановится, чтобы вглядеться во встречное лицо, не говорю – в судьбу, которая незаметно проскакивает мимо.

Какое же надо сделать усилие случаю, чтобы привлечь внимание, заставить пусть не остановиться, но просто задержать взгляд!

Если бы было возможно прокрутить постфактум, как кинопленку, нереализованные возможности, другие линии жизни, все не случившееся только потому, что ты в порыве или осознанно выбрал ТО, а не ЭТО! Божественное (или сатанинское) развлечение. (Я всю жизнь слышу мерзкий, явно сатанинский смех неслучившейся судьбы.)

Хотел бы я прокручивать в голове чудом проявленную пленку за минуту до принятия решения, чтобы осознанно выбрать именно эту улицу, а не соседнюю, ответить на встречный взгляд, а не опустить глаза, завернуть за ближайший угол, а не за следующий, чтобы столкнуться с поджидающей меня судьбой.

Неумолимая жестокость случайности. Или ее бесконечное милосердие.

Может, и «литературную» деятельность я выбрал только потому, что она дает иллюзию проживания других жизней.

Я не стремлюсь к славе. К деньгам – да. Человек, испорченный деньгами, гораздо безобиднее человека, испорченного их отсутствием.

Послания человечеству у меня никакого нет. А если бы даже и было, никто бы не послушал. Населению нужны футбольные идолы и эстрадные звезды, а не пророки. А вот развлечь читателя – моя прямая обязанность. «У литературы, как и у театра, нет никакой другой миссии, кроме развлечения публики. Развлекать и доставлять удовольствие...» – так говорил сам великий Шиллер. Поэтому, да здравствует сюжет, а не всякие там бла...бла...бла... по разным поводам. И как бы ни хотелось пишущему блеснуть спиралью парадокса, читатель с бо2льшим удовольствием заглатывает сентенциозный овал.

Я и какая-нибудь дурочка-сочинительница кулинарных опусов похожи как два пирожка из печки-моменталки. Мы пишем на краешке обеденного стола, в кафе или дома, а не едим на краю письменного, у себя в кабинете. А уж накалякать несколько томов о полудебильной девчонке с дурными намерениями вообще ничего не стоит.

На самом-то деле в глубине души я и вправду считаю, что демократия в сфере чтения – дурной вкус. Самое большое рабство – это равенство, сказал философ. В массовой литературе, как и в массовом искусстве, одна посредственность привлекает другую. А поскольку толпа состоит на 100% из посредственностей (личности в толпу не ходят, в лучшем случае ею манипулируют), автор может рассчитывать на прижизненный успех, в том числе и материальный.

Искусство должно быть понятно только тем, кому оно адресовано.

А вчера мне попалась следующая информация:

На дрозофилах доказано, что умным быть невыгодно

Обладание умом не всегда полезно в эволюционном процессе, утверждают швейцарские исследователи. Если бы интеллект был всегда полезной вещью, ему бы всегда отдавалось предпочтение в ходе естественного отбора. Но это не так – и среди людей и среди животных есть гении и дураки. Для эволюционных биологов такое разнообразие интеллектов означает, что теоретически существует некая «стоимость» обладания развитым умом. Теперь исследователям впервые удалось показать на дрозофилах, что интеллект не всегда окупается.

Когда Фредерик Мери и его коллеги из Университета Фрибура поместили быстро обучающихся личинок дрозофилы и их более тупых сородичей в условия ограниченных запасов пищи, лучше чувствовали себя последние.

Несмотря на то что обычные мухи медленнее учились и быстрее утрачивали навыки, у них было существенное преимущество для выживания – они быстрее ели, не тратя, как предположили исследователи, энергию на создание и перестройку соединений между нейронами в мозге. Такие затраты энергии у «умных» мух означали, что им оставалось меньше сил на добычу пропитания.

Я – обычный человек. Хуже меня нет. Но и лучше нет.

Во мне столько же дерьма, сколько и милосердия.

Я очень образован и чудовищно невежествен.

Мое величие сравнимо только с моим ничтожеством.

Мудрость – с тупостью.

Любовь – с ненавистью.

Вера – с безверием.

Если бы меня спросили, до того как выбросить скользким комочком в мир, кем я хочу быть, я бы ответил – шутом. Но при дворе Бога. Чтобы подтрунивать и над Создателем. Задавать Ему каверзные вопросы, ставить перед необходимостью выбирать там, где выбор невозможен, где грань между добром и злом размыта, а между великим и низменным ее вовсе нет.

Раз Бог сотворил меня по своему образу и подобию, я отвечаю Ему тем же.

И вообще, отношения между людьми куда кошмарнее, чем ухищрения сверхъестественных чудовищ из адских глубин.

Кто прав? Кто виноват?

Кто прав, тот и виноват.

Мой идеал – корейский арт-хаус.

«...Интересно, почему взрослые мужчины ведут себя как недоумки. На самом деле их нельзя выпускать из дома без шор, как лошадь, которая вынуждена проделать часть пути по автотрассе. Иначе у них, во-первых, разовьется косоглазие, а во-вторых, их счет в банке может растаять незаметно для них самих – и все из-за детородного отростка, вечно болтающегося между ног. Вакуум в голове мужчины должен быть заполнен немедленно, иначе туда вселится в лучшем случае пронырливая идиотка, а в худшем – особа вроде меня, умная и с дурными намерениями.

Конечно, мы все жалкие ничтожества, терзаемые одиночеством и страхом, мучимые любовью и ненавистью. Но абсолютное несчастье мужчины, грозящее ему гибелью, состоит в том, что он думает о себе как о единственном в своем роде, уникальном экземпляре, заслуживающем изучения, понимания, сострадания и, конечно, восхищения.

Вот тут-то его и надо брать. Играй на нем! Только знай, когда на какую клавишу нажимать, легато или стаккато, и периодически меняй ключ с минорного на мажорный.

Через какое-то время мужчинка начинает следить за движением сиятельного перста, пускает слюни и повизгивает в экстазе. Готов мчаться в ту сторону, куда указывает перст. Собаку выдрессировать сложнее.

Как говаривали мои монашки-недоноски: «Сделай усилие, и усилие тебя вознаградит». Чего мне стоило научиться увиливать от их духовных вивисекций, они же спали и видели, как бы меня задрючить до смерти! Я отбилась от них, я выскочила, перемазанная их манной кашей, их манной небесной, их манией любви к Господу! Можно подумать, я не поняла на раз, что они любят своего Боженьку, как любят мужика. На ИХ любви к Богу я училась, как можно любить себя. Я Господь Бог. Я пригрела в своем мозгу Дьявола и он поддерживает там огонь, как в аду. Чтобы я не забыла, зачем я здесь мудохаюсь.

Да насрать я хотела на все Божьи правила! А самому Ему свечку поставить вовсе не в церкви, а в качестве слабительного... Хорошо, что я живу не во времена святой инквизиции – сожгли бы на костре за такие речи. И не в мусульманской общине – набили бы рот землей и четвертовали. В «свободной» Европе такое можно кричать на всех углах – никто не остановится. Тогда зачем кричать?

И людей верующих надо побаиваться, ибо у них есть боги, которые им все прощают. Это ведь так удобно, когда за тебя кто-то отвечает.

А мужики? Бог тоже мужик, а я вот влезла в него, прямо внутрь, в кишки, и ничего. Только воняет.

Впрочем, от мужчин нет большого вреда – в этом их маленькая польза.

Мы, женщины, функционируем гораздо сложнее и интереснее. Даже веселее. Хотя бы потому, что можем поставить все с ног на голову, и не по одному разу. В этом я настоящая артистка.

Главное – успеть поступиться принципами, иначе они могут перезреть и превратиться в смирительную рубаху. Как с девственностью – то ли святая наивность, то ли нет желающих. А девственность без охотников до нее – словно бездомная собака, ее и жалеют, и пинают. Я-то потеряла свою при помощи пылесоса, когда мне поручали убираться в монашеских кельях: снимала щетку, приставляла трубку шланга к своему бесценному влагалищу-вместилищу и включала засос на полную силу – то-то было радости. И монашки хвалили мое усердие – я без конца вызывалась пылесосить их каморки.