Витим Золотой (Роман 2) - Павел Федоров

- Вот барин какой! - орудуя на возу вилами, проговорил Сашок. - Места ему мало... Проехали же, так нет, лаяться надо! Дядя Петь, спросить вас хочу...

- Ну что?

- Неужто бы его кольнули?

- Да ну его к черту! Ты навивай получше, да гляди, опять набок не стопчи, - кидая ему сено, ответил Петр Николаевич.

- Да я гляжу...

Пушистый снег кружился в воздухе и лепил Саньке глаза. Лошади, зябко поеживаясь на ветру, с хрустом жевали пахучее сено. Наконец воз был навит, придавлен бастриком и затянут веревкой. По заметенной снегом дороге ехали медленно и только к вечеру прибыли в станицу.

Обычно, пока мужчины выпрягали уставших коней, Степанида успевала накрыть на стол и поставить чугун с дымящимися щами. На этот раз, когда Петр и Сашок вошли, стол на кухне был пуст. Отпихнув вертевшегося под ногами ягненка, Петр Николаевич развязал кушак и снял черный романовский полушубок.

- Есть кто дома-то? - спросил он недовольно. - Как будто все вымерли...

- Да тут и вправду скоро подохнешь, - выходя из горницы и застегивая на ходу синенькую кофточку, сердито проговорила Степанида.

- Ты что, спала, что ли? - сдерживая нарастающее раздражение, спросил свекор.

- Как бы не так... Есть когда тут уснуть. Ребенок обревелся, насилушки уняла. - Степанида с шумом открыла заслонку и швырнула ее на пол.

- Ты чего бесишься? - Петр прошел к столу и сел на скамью.

Сашок, мучительно переносивший всякую ссору, робко сунул озябшие, покрасневшие руки в печурку.

- Да провалилось бы все пропадом! - доставая ухватом чугун из печки и едва не кувыркнув его, захныкала Степанида.

- Ты ответишь мне добром или нет? - не вытерпел и закипел Лигостаев. - Не токмо ворота отпереть, даже на на стол не собрала!

- Да что, мне разорваться, что ли? И вы на меня, папаша, не шумите. Встаю с зарей и ног под собой к вечеру не чую... А сегодня, пока девчонку спать укладывала, овца объяснилась и двойняшек заморозила...

- Совсем? - спросил Петр Николаевич.

- Вон мороз-то какой... В момент и застыли, - ответила Степанида и заплакала. - Ягнятки-то такие раскудрявенькие, сердце кровью облилось...

- Час от часу не легче, - насупился свекор. - Как это ты проворонила?

- Да утром, когда корм давала, смотрела ее. Такая была веселая и бойкая, я думала, еще дня три походит, а она в полдень растряслась...

- Говорил, что смотреть надо за скотиной, - сказал Петр Николаевич и, взяв нож, начал кромсать хлеб.

- Как тут углядишь? Скота-то вон сколько развели, а ухаживать некому. Мне не разорваться. Как хотите, папаша, я больше так жить не могу.

Степанида поставила на стол дымящийся со щами чугун и стала вынимать разопревшую говядину. В комнате аппетитно запахло варевом.

- Что же прикажешь делать? - кладя нож на стол, спросил Петр.

- Вы хозяин, папаша... - неопределенно ответила сноха и, обернувшись к Сашку, добавила: - Садись, Саня, чего ждешь...

Сашок торопливо перекрестился на треснувшую икону Николая-угодника, полез за стол.

- Выходит, мне одному больше всех надо? - поглядывая на сноху сбоку, спросил Петр Николаевич. - Ты что же - не хозяйка?

- Своих животин было за глаза, а вы еще двух кобыл приняли...

- Ну что из этого? Ты ягнят заморозила, а кобылы виноваты, - беря в руку деревянную ложку, проговорил Петр.

- Так и знала, что я же буду виноватая... На кой черт мне сдались ваши кобылы! Три раза сена кидай, поить гони да назем за ними вычисти. Сегодня с водопоя веду, а навстречу Спиридон Лучевников, остановил и говорит: "Это что, свекор-то ваш за дочь калым получил?" Вытаращил на меня зенки и хихикает. Срам один, папаша, вот что я вам скажу. И зачем вы их взяли, ума не приложу...

- А это не твоего ума дело, - угрюмо проговорил Петр Николаевич. Гнев душил его. Кусок не лез в горло. Он глотнул горячего, поперхнулся и отложил ложку.

Второй раз сегодня хлестнули его по самому сердцу. Мучительно, нестерпимо было слушать упреки снохи. А она все не унималась.

- Живу своим умом... Знали, какую брали... Что я им, рот заткну? Вся станица об этом судачит...

- А ты не слушай и не передавай мне всякие пакости! - сверкнув на нее черными глазами, резко проговорил Петр.

- Может, мне оглохнуть прикажете? - фыркнула Стешка и встала из-за стола. - Вот что я вам скажу, папаша: ежели я не хороша, уйду к маменьке с тятенькой, а вы наймите работника и одни живите, может, женитесь и свекровушку новую приведете... Силушки моей больше нету!

Степанида сдернула с головы платок, распустила длинные косы, вильнув бедрами, ушла в горницу.

- Дура толстозадая, - тихо и беззлобно проговорил Петр и поднялся со скамьи. Есть уже он не мог. Снимая с гвоздя полушубок, сказал мальчику: Ты хорошенько ешь и на меня не гляди. Мне сегодня что-то мочи нету...

Подпоясавшись синим сатиновым кушаком, Лигостаев вышел. На дворе соседский серый кот прыгнул за хохлатым воробьем и вскочил по шершавой коре на вяз. Воробей перелетел на крышу дома и, дразняще попискивая, уселся возле трубы. Петр поднял смерзшийся конский помет, кинул им в кота. Серый вскарабкался еще выше и укрылся за сухими, скрюченными листьями. Лигостаев присел на порожние конские дровни и задумался. Он понимал, что снохе действительно трудно, но не мог ей простить мелочность и вздорность. "Жениться, дуреха, предлагает... В доме-то еще ладаном пахнет", размышлял Петр Николаевич. Но в то же время чувствовал, что ему, сорокалетнему мужчине, без жены не обойтись. Докурив цигарку, он подошел к переднему возу, отпустив березовый бастрик, с силой отбросил его в сторону. Когда Санька вышел, Петр Николаевич скинул на поветь почти полвоза. Сено надо было укладывать на повети в аккуратную скирду. Санька обычно утаптывал и вершил, а Степанида принимала от Петра и подавала наверх. Сейчас она не вышла. Лигостаев несколько раз вынужден был спрыгивать с воза, взбираться по лесенке на поветь и помогать малышу.

- Придет она или нет? - спросил Петр Николаевич.

- Не знаю, дядя Петь, - неловко подхватывая духовитый пласт сена, ответил Санька. - Она вроде все плачет, - вытирая шерстяной варежкой мокрую щеку, добавил он.

- Плачет, говоришь?

- Так ведь известно - баба, - солидно ответил Санька. Работая наравне со взрослыми, он чувствовал себя мужчиной и старался говорить натуженным, хриповатым баском.

- Может, пойти и щеки ей утереть?.. Ладно, я схожу, - с угрозой в голосе проговорил Лигостаев.

Слезы снохи, которые она часто проливала без всякой причины, раздражали Петра Николаевича и выводили из себя. Слишком тяжел был сегодня день, чтобы простить и забыть Стешкину выходку. Сердце наливалось жгучей обидой. Нужен был самый малый и незначительный толчок, чтобы гнев вспыхнул и хлынул неудержимо. Повод к тому дала сама же Степанида. Накинув на голову пуховый платок, она вышла из сеней с тазом в руках, выплеснула помои у самого крыльца и, постно поджав губы, ушла обратно. Всегда терпеливый и сдержанный, Петр Николаевич тут не стерпел:

- Сколько раз говорил, не лей у крыльца всякую нечисть, не разводи заразу, так нет!

Отшвырнув вилы, набычившись, Петр Николаевич быстрыми шагами пошел к сеням. Когда он вошел в горницу, Стешка стояла около зеркала и как ни в чем не бывало прихорашивалась. Прикинув своим малым умишком, что она теперь настоящая и единственная в доме хозяйка, решила немножко поучить свекра и, пользуясь его сильно пошатнувшимся в станице положением, прибрать угрюмого папашеньку к рукам, если и не совсем, то хоть заставить нанять работника или работницу. О том, что свекор может жениться, она и не помышляла, а так сболтнула, чтобы уязвить побольнее.

Выпростав бело-розовые ручки, вяло пошевеливая крохотными пальчиками, в зыбке сладко спала Танюшка. Тихо поскрипывая, мерно качалась над детским пологом железная пружина. В углу стояла широкая деревянная кровать с неприбранной постелью. По белому потолку ползали полусонные мухи. На стуле валялась измятая ночная рубашка. Пол был грязный, неметеный. Первый раз после смерти жены Петр Николаевич почувствовал неряшливость и запустение во всем домашнем хозяйстве и еще больше рассвирепел.

- Может, тебе помады дать? - войдя в комнату, глухо спросил Лигостаев.

- От вас дождешься! Как бы не так! - закручивая на затылке нечесаные волосы, ответила Стешка.

- Или ты давно кнута не пробовала?

- Руки коротки, папаша! - Стешка круто повернулась и, поймав тяжелый, давящий взгляд свекра, остолбенела. Ей показалось, что черные его усы грозно шевелились, а остановившиеся глаза пронизывают душу. Стало Жутко вдруг от его тяжелого взгляда.

- А ну, выдь сюда! - уступая ей в дверях дорогу, тихо и властно проговорил Лигостаев.

- Вы что хотите? - невольно подчиняясь его тону, с тревогой в голосе спросила Степанида и, стараясь унять дрожь во всем теле, боком проскользнула в кухню.

Петр Николаевич плотно прикрыл дверь, крутя трясущимися пальцами цигарку, жестко и порывисто заговорил:

- Ты с каких это пор надо мной изгаляться вздумала?