Самоубийца - Николай Эрдман

Олег Леонидович. Видите ли… Клеопатра Максимовна… Дело в том…

Отец Елпидий (за сценой). И сотвори ему вечную память!

Клеопатра Максимовна. Боже мой. Это он. Ой, мне плохо. Держите меня, Олег. Крепче, крепче. Олег, я слабею. Это выше меня. Олег, я не в силах противоборствовать. Я буду сейчас вырываться на похороны. Олег, ты не должен меня отпускать. Крепче, крепче. Пустите меня, пустите. Хорошо, я поеду.

Олег Леонидович. Куда?

Клеопатра Максимовна. К вам.

Хор (за сценой). Вечная память.

Олег Леонидович. Видите ли, Клеопатра Максимовна, только вы не поймите превратно мои слова, но сегодня мне несколь­ко… неудобно. Дело в том…

Клеопатра Максимовна. Все понятно. Молчи. У тебя Раи­са. Олег, я раскрою тебе глаза. Олег, я клянусь тебе перед этой могилой, что Раиса обманщица. Все ее тело построено на фу-фу. Каждое утро она подкладывает ноги под шкаф и делает упражнения животом. А я… Моя мама была цыганка. Я росла и цвела без обмана, как дерево. Олег, увезите меня к себе.

Олег Леонидович. Уверяю вас, Клеопатра Максимовна, что се­годня мне несколько неудобно.

Хор (за сценой). Вечная память.

Клеопатра Максимовна. В таком случае, Олег Леонидо­вич, я знаю, что мне остается сделать. Прощайте! (Убе­гает.)

Олег Леонидович. Клеопатра Максимовна! Капа! Капочка! (Бросается за ней.)

Хор (за сценой). Вечная память, вечная память, вечная память.

Явление пятое

Гроб. Похоронная процессия. Отец Елпидий, дьякон, пев­чие, Мария Лукьяновна, Серафима Ильинична, Маргарита Ивановна с кутьей, Аристарх Доминикович, Александр Петрович, Виктор Викторо­вич, Пугачев,

Егорушка, Раиса Филипповна, жильцы, проститутки, старухи, гуляющая публика, любопытные, факельщики.

Хор. Вечная память, вечная память.

Аристарх Доминикович. Осторожнее, осторожнее.

Александр Петрович. Гражданин, не пихайте вдову, пожа­луйста.

Маргарита Ивановна. Тише, тише кутью.

Егорушка. Да куда же вы лезете?

Первая старушка. Молодой человек, пропустите бабушку.

Егорушка. Вы покойника бабушка?

Первая старушка. Нет, я так.

Егорушка. Ну, тогда вы и здесь постоите, не барыня.

Пугачев. Опускайте.

Александр Петрович. Поставили.

Виктор Викторович. Кто у нас выступает от имени масс?

Аристарх Доминикович. Вот. Егор Тимофеевич.

Виктор Викторович. Начинайте, Егорушка.

Егорушка. Я боюсь.

Александр Петрович. Да чего ж вы боитесь, Егор Тимофее­вич, ведь надгробное слово не так уже страшно.

Егорушка. Как же слово не страшно. Слово не воробей, выпу­стишь – не поймаешь, так вот, значит, выпустишь – не пой­маешь, а за это тебя поймают и не выпустят.

Аристарх Доминикович. Но ведь мы же условились.

Егорушка. Все равно я отказываюсь. И потом, я не знаю, с чего начинать.

Виктор Викторович. У меня есть для вас замечательное на­чало. Вы начните, Егор Тимофеевич, так: «Не все спокойно в королевстве Датском».

Егорушка. Кто сказал?

Виктор Викторович. Марцелл.

Егорушка. Что ж вы раньше молчали? Чудак вы эдакий. (Бежит к насыпи.) Дайте место оратору. (Взбегает на насыпь.) Граждане, разрешите мне поделиться с вами радостной но­востью. Минуту тому назад до нас дошли сведения от това­рища Марцелла, что в королевстве Датском не все спокойно. Поздравляю вас. Между прочим, этого надо было ожи­дать. Прогнившая система капитализма проявила себя. Кто там дергает?

Виктор Викторович. Что вы порете? Я же вам для начала сказал, понимаете? Вы должны были сразу на покойника перейти.

Егорушка. Не волнуйте оратора. Перейдем. Итак, товарищи, в Да­нии неспокойно, тем не менее умер один из нас. Но утритесь, товарищи, и смело шагайте вперед, в ногу с покойником. Но вернемся, товарищи, к Дании. Вы опять меня дергаете. Дания – это…

Аристарх Доминикович, Александр Петрович и Виктор Викторович стаскивают Егорушку с насыпи.

Голоса. Что случилось?

– В чем дело?

Александр Петрович. Дорогие друзья. Предыдущий товарищ почувствовал себя плохо. Больше он говорить не может. Слиш­ком свежа эта рана, слишком тяжка потеря – слезы душат его.

Мария Лукьяновна. Ну зачем я живу, ну скажите мне, граж­дане.

Маргарита Ивановна. После, после, потише, Мария Лукьянов­на, не мешайте писателю.

Виктор Викторович.

Что хочешь пей, как хочешь сквернословь,

Он заплатил за всех назначенную цену.

Вся жизнь его была похожа на любовь,

А наша жизнь теперь похожа на измену.

Как было радостно, как было хорошо

Лежать в траве и лазить по сугробам.

Но с этих пор, куда бы я ни шел,

Мне кажется, что я иду за гробом.

Где нет пути – там смерть прекрасный путь.

Бывают дни, когда он виден многим.

Но сколько тысяч вздумало свернуть

С своей единственной и правильной дороги.

Он не свернул, тому порукой кровь.

Он заплатил за всех назначенную цену.

Вся жизнь его была похожа на любовь,

А наша жизнь похожа на измену.

Раиса Филипповна. Очень тонко подмечено.

Егорушка. А-а-а! Я, товарищи, тоже хочу прочитать. Дайте мне.

Александр Петрович. Что вы, что вы! Держите его!

Егорушка. Не трогайте. (Взбегает на кучу.) Я сейчас прочитаю стихи на смерть с вовлечением массы в действие. Вы, Мария Лукьяновна, обернитесь сюда и следите за ручкою. Я как руч­кой махну, вы скажете «кто». Так вот: «кто». Понимаете? При­готовились. Начали. Стих на смерть моего сочинения, с вов­лечением массы в действие.

Из толпы. Тихо…Тс…

Егорушка.

Когда бы он на свете жил

И в учреждении служил,

Он был бы лучшим из начальников. (Машет рукой.)

Мария Лукьяновна (сквозь слезы). Кто?

Егорушка. Семен Семеныч Подсекальников.

Виктор Викторович. Аристарх Доминикович, говорите ско­рей. Нужно выправить впечатление.

Аристарх Доминикович. Умер Сеня. Скончался Семен Под­секальников. Я считаю, что смерть Подсекальникова – это первый тревожный сигнал, говорящий о бедствии русской ин­теллигенции. Только первый сигнал, не забудьте, товарищи, одна ласточка… не делает весны. Нынче он, завтра я. Да, то­варищи, завтра я. Берегите интеллигенцию. Я взываю к вам, граждане, берегите ее. Поднимите свой голос в ее защиту и воскликните все, как один человек…

Явление шестое

Вбегает Клеопатра Максимовна. За ней – Олег Лео­нидович.

Олег Леонидович. Капа! Капочка!

Раиса Филипповна. Люша!

Олег Леонидович. Раиса Филипповна!

Клеопатра Максимовна. Пропустите, пустите меня к нему!

Голоса. Ктой-то?

– Что с ней?

– Должно быть, родная.

– Сумасшедшая!

Клеопатра Максимовна. Я пришла не прощаться с тобой, а здороваться.

Из толпы. Так и есть, сумасшедшая.

Клеопатра Максимовна. Ты лишил себя жизни из-за меня, и я знаю, что мне остается сделать.

Из толпы. Нет, выходит, нормальная.

Мария Лукьяновна. Извиняюсь, но вы обознались, наверное, это муж мой, сударыня.

Клеопатра Максимовна. Что вы знаете? Он хотел мое тело, он хотел меня всю, но я говорила «нет».

Раиса Филипповна. Врет она, это я говорила «нет».

Клеопатра Максимовна. Он вас даже не спрашивал.

Раиса Филипповна. Вас он спрашивал.

Клеопатра Максимовна. Он хотел мое тело…

Раиса Филипповна. Тоже тело, подумаешь.

Аристарх Доминикович. Тише, тише, товарищи. Здесь не личная драма, Раиса Филипповна, здесь тревожный сиг­нал, – что вы, сами не знаете? Окруженная недоверием и не­доброжелательством, русская интеллигенция…

Виктор Викторович. Ничего подобного. Покойник играл на геликоне. Он был близок к искусству. Он горел, он хотел…

Клеопатра Максимовна. Он хотел мое тело. Тело! Тело!

Пугачев. Мяса, граждане, мяса. Дорогие товарищи, я мясник. Не могу торговать я в такую эпоху. Сил моих нету. Я уж клялся, божился и книги показывал. Нет мне веры, товарищи. Вот на­род и стреляется.

Отец Елпидий. Вера есть. Верить негде у нас, православные. Церкви Божии запечатывают.

Пугачев. Что там церкви, когда магазин запечатали.

Аристарх Доминикович. Из-за этого не стреляются. Я был другом покойного. Вы спросите у близких – из-за чего.