Пост-Москва - Олег Петухов

Глава пятая

1

ФИДЕЛЬ:

— Кто ты такой? — спрашиваю я пленного гаста.

А он раз за разом твердит свое «Я буду быть человек». На другие вопросы он бубнит какую-то непонятную херь. Беседа явно заходит в тупик. Ребята ржут и прикалываются над беднягой, ну никакой толерантности в людях не осталось!

«Фидель, спроси его, где будет быть его задница, когда нам надоест его бубнеж!»

«Не-не! Спроси лучше, решаю сменить тактику и говорю ему, как можно медленнее и отчетливее:

— Я, — показываю на себя. — Человек. Понимаешь? Я — человек. А ты кто? Кто ты такой сейчас?

Гаст в замешательстве оглядывается, а потом неожиданно спрашивает:

— Человека? Ты быть человека?

— Да, — говорю я и для пущей убедительности киваю головой. — Да, я человек.

— Я буду быть человек, — включает наш говняный «язык» свою заезженную пластинку. — Я буду быть человек.

Я плюю на это дело и предлагаю кому-нибудь сгонять в смакдональдс. На это подписываются Брэд Питт и Резиновый Утенок. Я достаю бумажник и даю им кредитку.

— Особо не торопитесь, — говорю. — Посидите там, на девочек поглазейте. И купите потом что-нибудь из бухла, только не паленую водку, как в прошлый раз.

Они клятвенно заверяют, что таких косяков больше не будет, и сваливают в фирменном стиле закоренелых самооборонщиков — бесшумно, точно растворяясь в воздухе.

И тут я чувствую, как что-то мягкое трется о мою ногу. Я смотрю вниз и вижу того самого черного котика, который прибежал к нам как будто из миража или галлюцинации, или из миража в центре галлюцинации. Причем коллективной. Я беру его на руки. Кот начинает мурлыкать, разваливается у меня на коленях, упирается головой в мою руку, когда я его глажу. Кот явно изголодался по ласке. «Как и все мы», — подумал я. И вдруг мой взгляд задерживается на Ведьмочке, полностью поглощенной своему любимому делу — заточке ножей. У нее есть целый набор камней и приспособлений для этого. Заточка для нее — что-то вроде медитации, не сказать молитвы тому богу, кто олицетворяет мщение, ярость и беспощадность. Вот перед кем я не хотел бы оказаться на пути, так это перед Ведьмочкой. Я видел ее в деле, больше никаких доказательств ее крутизны мне не надо.

Ведьмочка, точно телепат, чувствует мой взгляд и поднимает голову в недоумении — что это мешает ей заниматься ее сверхважным делом? Мы встречаемся взглядами, и мне почему-то трудно отвести от нее глаза. Я впервые замечаю, насколько красивы ее серые глаза. Она смотрит на меня внимательно и спокойно, а я разглядываю тонкие черты ее лица и удивляюсь, что никогда не обращал внимания, как она красива. Да, ее красота не стереотипна, но она стильна и совершенна совершенством хищников. Будто впервые я вижу ее стройную, на первый взгляд хрупкую, фигуру, тонкие длинные пальцы, ее длинные ноги с торчащими, как у подростков, коленками.

И вдруг Ведьмочка едва заметно ухмыляется, а потом подмигивает мне, делая почти неуловимое движение головой по направлению к зданию бывшей гостиницы. А потом она встает, не торопясь и не мешкая, и идет внутрь, покачивая бедрами и нарочито замедленно вертя попой.

И попа у нее, оказывается, сногсшибательная.

2

Геринг едет из учреждения, не имеющего даже названия, к себе, на работу, хотя это для него не совсем работа, а образ жизни, работа, ставшая настолько привычной и необходимой, что он забыл уже, когда в последний раз был в своих апартаментах на Тверской.

Разговор с главным в том учреждении оставил неприятный осадок, но, вместе с тем, и кое-что прояснил и даже, отчасти, успокоил его. Одно дело пытаться выбраться из липкой нежити предрассветного кошмара, и совсем другое — знать, что ты хоть и по уши в дерьме, но выход все-таки есть. Даже если придется ползать в этом говне и жрать его полной ложкой. Выход есть, и он вполне реален.

Геринг закуривает сигару и наливает себе хорошую порцию кубинского рома из бара в подлокотнике своего сиденья. Кое-что прояснилось, и это надо отметить. Ему приходит в голову мысль, что неплохо было бы перекусить, а еще лучше плотно пообедать, и он приказывает водителю ехать в свое любимое место. Это маленький ресторанчик, куда простым смертным вход был заказан еще до его открытия. Шеф-повар, а заодно и владелец, ресторана — кулинарный бог и гастрономический архангел. И кроме того, безопасность заведения негласно обеспечивает служба охраны президента. Среди особенностей этого местечка была одна, особенно привлекательная для него, — там все были на ты, и никаких церемоний не допускалось. Независимо от положения в иерархии, независимо от места в вертикали власти, все там были равны, поскольку все они были сливками и истинной элитой Эрефии. Такое своеобразное братство по оружию он считал необходимым для выживания всех их — скромных тружеников на благо Вертикали, но, одновременно, бойцов невидимого фронта. «Да, мы мафия», — иногда размышлял он на эту тему. — «Но что в этом плохого? Судьба избрала нас, нас и наших детей, чтобы мы были на вершине, как бы ни злобствовали неудачники, лодыри и пьяницы». Его не смущало то обстоятельство, что детей у него не было — когда-то же они появятся, и уже в тот момент, когда его избранный сперматозоид проникнет в элитную яйцеклетку и отдаст ей его бесценные гены, у этого зародыша уже будет по жизни все для роскошного и беззаботного существования. Не потому, что он лучший или совершенный, или даже избранный, а только в силу роковой и божественной случайности. Кто-то сказал бы, что на везении нельзя построить ничего прочного, но так рассуждают закоренелые лузеры. Именно потому, что элита Эрефии, снизу и до самого верха, была тщательно подобрана случайным совпадением обстоятельств, а не по их талантам или профессионализму, на которые так любит дрочить быдло, именно поэтому они вынуждены были поддерживать друг друга мертвой хваткой тайной мафии.

Когда он размышлял на тему государственного устройства, где все руководящие посты занимают обычные выскочки, везунчики и их бездарное потомство, его охватывала дрожь от осознания совершенства и красоты всей конструкции. И еще чувство удовлетворения настоящего творца, потому что он приложил немало усилий к созданию этой архитектуры, а его вклад, несомненно, был одним из самых весомых, что признавали все, даже его тайные недруги и лицемерно подобострастные недоброжелатели.

Его лимузин подъезжает к неприметному особнячку без всякой вывески, скромно затерявшемуся среди узких улочек и кривых переулков одного из немногих районов Москва-Сити, сохранивших старую застройку. Они паркуются в глубине дворика, водитель открывает ему дверь, и Геринг, залпом осушив бокал с ромом, с сигарой в зубах заходит в ресторан через заднюю дверь.

Внутри дым стоит коромыслом, очень шумно и весело, но веселье, на взгляд Геринга, какое-то нездоровое и непривычно разгульное. Он решает, что кто-то из верхнего слоя сановников празднует день рождения или свадьбу своих отпрысков и немного перестарался с гостями и алкоголем. В этом месте обычно старались не устраивать никаких многолюдных банкетов, ограничиваясь самыми близкими родственниками или самыми важными деловыми партнерами. Странно было только, что администрация ресторана во главе с самим шеф-поваром допустила такой просчет, но бывает, что уж там.

Геринг пробирается среди пьяных кампаний, надеясь найти все-таки метрдотеля, который, по идее, должен был встречать гостей у входа. Гремит музыка и впервые на его памяти посетители устраивают тут танцы, причем, что самое противное, под какую-то пошлую попсу. Да и танцами это, строго говоря, назвать трудно: нелепые прыжки, корчи и кривляния. Раздается звон разбитой посуды, сопровождаемый еще более оголтелыми выкриками.

Геринг не видит среди всех этих толп ни одного знакомого лица, и вообще у него складывается впечатление, что весь этот народ пришел сюда прямо «с улицы». Впечатление перерастает в уверенность, когда какая-то пьяная и толстая баба в пестром платье из явно дешевой ткани повисает на нем и целует его взасос слюнявыми губами в ярко-красной губной помаде, намазанной толстым слоем. С трудом он отдирает ее от себя и отталкивает с отвращением. Женщина падает на задницу и вопит, перекрывая мощью своего визга даже оглушительную музыку.

Геринг поворачивает к выходу, но один мужик из толпы подскакивает к нему и бьет его кулаком прямо в нос. Последнее, что запомнил Геринг с уже выключенным зрением — град ударов со всех сторон. А потом уже окончательно отключился.

3

Иван огляделся вокруг и увидел, что в кабинете он один. Следователь загадочно испарился, что было решительно невозможно. И тем не менее, все было именно так. Загадочная собеседница отключилась, но тут же пришла СМСка: