Секретный фронт - Аркадий Первенцев

- Сигизмундович, - поспешно добавил хозяин.

Стецко поднялся с низкого кресла, почувствовал себя уверенней.

- Вы продолжайте, продолжайте, - с деланным интересом предложил Роман Сигизмундович и, пока гость что-то высказывал, попросил вошедшего в кабинет угодливо улыбавшегося человека принести кофе. Человек был наряжен в синие шаровары и вышитую сорочку с распашными рукавами. Под сорочкой без труда можно было заметить увесистую кобуру с кольтом.

- Я не совсем вас понимаю... - Стецко запнулся. - Я привык к последовательности... Зачем же в таком случае рисковать, играть жизнями!.. Вы призывали к взаимному духовному обогащению, а я отправляюсь на адское задание... душевно опустошенным, - закончил Стецко опрометчиво, не думая о последствиях своей откровенности.

Роман Сигизмундович потеребил бородку, сочувственно повздыхал, отхлебнул из маленькой чашечки остывший кофе и встал, сразу приобретая важный вид.

- Вы возражаете, господин Стецко, следовательно, в вас еще живо чувство собственного достоинства. Это... хорошо, - произнес он, чуточку шепелявя: ему явно мешали вставные зубы. - Призывая к борьбе с деспотизмом, мы не должны быть деспотами в своей среде.

Произнесенная фраза, по всей видимости, понравилась самому Роману Сигизмундовичу, он удовлетворенно перевел дух и приоткрыл окошко в сад: в комнату ворвался свежий воздух.

- Никто - ни мы, ни наши друзья - не столь наивны, чтобы надеяться победить впрямую - стенка на стенку - Советскую власть и ее армию. Я повторяю свою мысль: мы трезво отдаем себе отчет, насколько мощна эта система. - Роман Сигизмундович прошелся по комнате, резко повернувшись на каблуках, подошел к столу, отхлебнул кофейной гущи, поморщился. - Но мы, как и всякое национальное движение, - поток, живой, бурный поток. Поток можно на время остановить, перегородить, - он показал ребром ладони, воздвигнуть плотину. Но вода рано или поздно смоет преграду, прорвет любую плотину и хлынет, хлынет... И чем длительнее будет накапливаться масса воды, тем грознее и беспощадней обрушится вал! Вот во имя чего мы ведем якобы бесперспективную вооруженную борьбу, вызывая ответные репрессии. Мы хотим закалить свои кадры ненавистью.

- Ненависть? - переспросил Стецко. - Ну а как же с теми, кто нас поддерживает? Как с покровителями? Взаимопомощь должна вызывать чувство благодарности.

Роман Сигизмундович замахал руками, на его бледном лице запрыгали красные губы, сверкнули зайчики золотых коронок.

- Ошибаетесь! - воскликнул он, сорвавшись на фальцет. - Коренным образом ошибаетесь! Не в природе человека благодарность. Покровителей терпят, тихо презирают, а потом, оперившись, с ненавистью отшвыривают. Всякие подачки возбуждают внутренний протест. Нищий всегда враг богачу, сколько бы тот ни кинул кусков в его суму. Это, если хотите, вполне закономерный биологический процесс. Птенцы, оперившись, вылетают из гнезда, забыв о благодарности к своим родителям. Дети поступают так же... У вас есть дети?

Стецко потупился, помял ладони.

- Есть.

- Где они? - спросил Роман Сигизмундович.

- На Украине, - с неприязнью ответил Стецко, - головная служба "безпеки" рассматривала это как мотив для отвода. Я же писал в анкетах о своей семье. У меня жена и двое детей на Станиславщине... Мне порекомендовали по легенде показывать на Тернопольщину...

- Простите, меня не интересуют эти подробности, - остановил дальнейшие разъяснения Роман Сигизмундович. - О детях я спросил к слову... Птицы, звери, люди - все живут по одному принципу... Основа учения Маркса - это утверждение диалектического развития общества. Понимаете непрерывный процесс развития. Отлично! Если непрерывный, что будет после, после?.. Что тогда будут делать господа коммунисты? Упрутся в стену? Присядут, закурят, попьют кофейку... У меня даже глотка пересохла. - Он нажал кнопку, и тот же служка в вышитой рубашке принес кофе, сахар и коржики, обсыпанные маком.

- Что же будет, по-вашему? - спросил Стецко, похрустывая коржиком и чувствуя себя более свободно после замысловатых высказываний члена "головного провода".

- По-моему? - Роман Сигизмундович собрал в горсть бородку, уперся немигающим взглядом в заскучавшего собеседника. - Расизм! - Он величественно поднял вверх палец. - Дымится мясо белых братьев, как говорил Блок! Резня!..

- Мрачно, - глухо сказал Стецко.

- Невесело, - согласился Роман Сигизмундович. - Видите, как трудно людям с перспективой, куда легче ползти в эмпирических потемках. Проживем как-нибудь, а потом... по Людовику: после меня хоть потоп.

- Что же мне делать, Роман Сигизмундович? - нетвердо спросил Стецко, продолжая опасаться подвоха. Скажи не то или невпопад, клюнь на удочку, служба "безпеки" тут как тут, скрутят локоть к локтю и на крюк, как баранью тушу.

- Что делать вам? То, что вам указано. Мне известны инструкции. Я дал свою визу... - Он улыбнулся с подкупающей лукавинкой. - Сам Степан теперь без моей закорючки не выпускает бумаг.

Стецко без труда догадался, что речь идет о Бандере. Стецко видел Бандеру только на портретах, и тот произвел на него, возможно из-за молодости, впечатление легкомысленного человека, несмотря на напускную суровую важность позы.

В дверях появился Зиновий, по-видимому, заждавшийся конца аудиенции. Роман Сигизмундович выпроводил его беспощадно холодным взглядом.

- Я предложил внести некоторые изменения в ваше... турне, - продолжал Роман Сигизмундович уже с раздражением, - вы отправитесь не вдвоем, а втроем. Зиновий едва ли сможет быть вашим надежным телохранителем, притом он, бестия, проканадской ориентации, а тех господ за океаном я терпеть не могу. За их подачки мы, видите ли, должны платить нашей кровью...

И, побранив канадскую организацию, носившую название "Украинский конгрессовый комитет Америки", он перешел к главной цели вызова.

То, о чем говорил дальше этот вожак, было ново и вызывало тревогу. Если это были не только его мысли, а и мысли остальных "керивныков", то вызволение Украины откладывалось надолго... Борьба принимала другие формы.

Стецко как исполнитель-боевик предпочитал прямые стычки с врагом. Там было легче: в бою не пофилософствуешь, меньше раздумий - вернее удар. Из своих тридцати лет больше семи он так или иначе воевал. И семья сложилась на ходу, пожалуй, случайно. Прижил двоих детей на перепутье от одной опасности к другой, и поэтому Стецку не пришлось испытать подлинного чувства отцовства, хотя он пытался объяснить свое участие в движении Степана Бандеры борьбой за счастье своих детей.

Его научили повиноваться слепо, воспитав в нем чувство предельной исполнительности. Он частенько был свидетелем жестокой кары за непослушание и потому предпочитал не рисковать. Стецко и сам карал, и карал беспощадно. И со временем добро, еще жившее в его душе, притупилось, зло взяло верх.

И на этот раз Стецко опасался провокации, подвоха. "Кто-то слушает нас, регистрирует, наблюдает... - думал он, выискивая "глазок" в стене или в раме картины. - Возможно, Зиновий или тот, кто приносил кофе, бесшумный, с покорно опущенными плечами лакей". Самое лучшее в положении Стецка слушать этого старика и молчать. Бандеровская организация строилась на подчинении и молчании. За неосторожно произнесенное слово - кара.

- ...Вполне возможно, что, несмотря на нашу предусмотрительность переправы... - Роман Сигизмундович похвально отозвался о проводниках и, как бы мимоходом проверив, все ли усвоено эмиссаром, продолжал свою мысль: - Возможно, вас поймают. Советская пограничная стража имеет огромный опыт, их методы борьбы с нарушителями границы постоянно совершенствуются. Если в сороковом году пограничники сумели выловить немало наших агентов, то представляете, как они теперь поднаторели... Роман Сигизмундович трудно подходил к центральному пункту инструкции. Сидя в кресле напротив Стецка, он пристально вглядывался в его глаза, словно хотел проникнуть в самую душу, голос стал воркующим, даже чуть кокетливым. - Итак! Допустим, вы попались! Хотя не дай бог! Не стреляйтесь, господин Стецко! Идите в темницу с надеждой рано или поздно из нее выйти. Поэтому, - Роман Сигизмундович попытался вдохнуть всей грудью посвежевший в комнате воздух, но закашлялся, уши его покраснели, поэтому не стремитесь победить во что бы то ни стало при первой стычке с советским солдатом. Он обучен лучше всех нас. Не сумели уйти - руки вверх, сдавайтесь физически... - Он потрепал Стецка по коленке. - Физически... повторил он упоенно, - духовно - нет. Мимикрия - как способ приживления. Приниженность, раскаяние? Пожалуйста! Я подхожу к контрпункту, к кульминации, господин Стецко. Не пугайтесь. Можете даже выдать!

Стецко попытался встать, лицо его побледнело. Роман Сигизмундович удержал его за плечи.

- Я же говорю - не пугайтесь! Представьте себе, вы выдадите того же Очерета. Предположим, его четвертуют. Что из того? Посудите сами: Очерет был неуловимым обитателем пресловутых схронов, плесенью, грибком и вдруг после казни станет жертвой, мучеником. Еще одно знамя! Мученики всегда герои! Ян Гус! Жанна д'Арк! Жертвенность, мученичество, терновый венец! Главное не жизнь, а апофеоз! А п о ф е о з! Вы думали над этим?