Совпадения случайны (СИ) - Алешина Маргарита

Антонина Петровна, бледная и напуганная, пыталась меня успокоить, прижимала к себе, гладила по голове. А я билась в истерике и пыталась высвободиться из её объятий.

— Госпади, Дашенька… При чём тут Карасёв… — бормотала женщина, не отпуская меня. Она не понимала, почему я обвиняю Толика в смерти бабушки, и сделала вывод, что я просто не в себе от горя. — Я понимаю, как тебе сейчас тяжело, но ты должна это пережить, дорогая. Я не брошу тебя…

— Вы не понимаете… Не понимаете… — захлёбываясь слезами, лепетала я. — Карасёв… Это Карасёв убил её…

— Тише, тише, девочка! Всё пройдёт! — приговаривала Антонина Петровна, поглаживая меня по голове. — Ты справишься! Время лечит!

Я постепенно затихла и уже не пыталась вырваться, только изредка всхлипывала у неё на груди.

Мы, обнявшись, сидели на полу посреди комнаты, когда над нами выросли санитары скорой помощи.

Двое мужчин в одинаковых костюмах. Один средних лет, низкий и коренастый, с серым лицом и ранними морщинами под глазами. Другой молодой, высокий и худощавый. По всей видимости, практикант.

Они осмотрели бабушку, констатировали смерть и сухо поставили нас перед фактом.

Тот, что помоложе добавил:

— Мне очень жаль…

На что я резко ответила ему:

— Врёшь! Ты не можешь её жалеть! Ты даже не знал её! Для тебя она лишь очередная умершая старуха…

— Даша… Дашенька… — подала голос Антонина Петровна и, обратившись к молодому человеку, добавила, — простите её, ради бога. Ей сейчас очень тяжело…

Да, мне было очень тяжело.

Я была знакома с ложью и предательством, но со смертью столкнулась впервые в жизни.

Антонина Петровна меня не бросила. Она разделила со мной моё горе и часть хлопот взяла на себя.

Это было так великодушно с её стороны. Ведь по сути моя бабушка была ей чужим человеком.

Да, какое-то время они вместе преподавали в одной школе, но общаться и дружить им не доводилось. Работали на разных этажах, пересекались редко, да и разница в возрасте в два десятка лет была не в их пользу.

И тем не менее в трудный час Антонина Петровна не оставила меня и буквально за руку провела через самый тяжёлый отрезок моей жизни.

Сейчас, спустя несколько месяцев после случившегося, я снова благодарю её за оказанную помощь и поддержку.

— Спасибо Вам за всё, Антонина Петровна. Сама я бы не справилась…

— Пустяки, Дашенька… На моём месте любой сделал бы тоже самое, — отвечает она и, смутившись, отводит глаза.

— Я так не думаю, — произношу, уставившись на сколотый край своей опустевшей чашки. — К сожалению, не каждый готов на такие великодушные поступки. Как показывает практика, мир полон предателей!

Пока я говорю это, перед глазами уже выстраивается список: Кирилл, Толик…

Да даже Светка, моя единственная подруга.

Обманывать родную мать — это ли не предательство с её стороны?

Антонина Петровна хочет что-то возразить, но наш разговор прерывает грохот на лестничной площадке…

Глава 27

Сначала доносится топот взбегающих по ступенькам ног, а вместе с ним громыхание металлических перил, после мы слышим требовательный стук в дверь.

Стучат не к нам, а в одну из соседних квартир. А точнее — вмоюквартиру.

— Опять долбают… — с досадой произносит Антонина Петровна. — Всю ночь покоя не было. Сейчас вот опять…

На этот раз я уверена, что это Карасёв.

"Не всё сказал. Пришёл добавить пару слов…" — думаю про себя.

Между тем стук прекращается, но всё ещё ощущается чьё-то присутствие на площадке. Чуть позже слышатся шаги на лестнице. Спускающийся шаркает по двери Антонины Петровны, будто чувствует, что я здесь. А спустя ещё пару мгновений на площадку возвращается прежняя тишина.

— Это Карасёв… — мрачно говорю я. — Ко мне приходил…

Антонина Петровна, конечно, помнит, как захлёбываясь слезами, я обвиняла Толика в смерти бабушки. Потому сейчас осторожно спрашивает:

— Дашенька, ты всё ещё злишься на него?

— А Вы как думаете? — боюсь, мой ответ звучит слишком грубо.

Антонина Петровна вздыхает. Она непроизвольно дотрагивается до раскрытой пачки с печеньем, сдвигает её в сторону. Затем принимается перемешивать чайной ложкой остатки жидкости в кружке.

— Я видела вас из окна сегодня… — не поднимая глаз, будто невзначай произносит она. — Это Толик довёл тебя до слёз?

Я молчу в ответ. По-прежнему не глядя на меня, Антонина Петровна горько усмехается:

— Я могла бы догадаться. Ты злишься на него, он в ответ злится на тебя. А ведь могли бы стать такой красивой парой.

— Вы сейчас шутите? — мои глаза округляются. — После того, что он сделал?

Антонина Петровна не отвечает. Она откладывает ложку, поднимается из-за стола и подходит к незашторенному окну.

Из уличного пейзажа я вижу только верхушки деревьев и серое пасмурное небо. Мимо окна проносится птица.

— Почему ты решила, что именно Толик виноват в смерти твоей бабушки?.. — она стоит ко мне спиной, смотрит на улицу, теребит поясок халата.

— Вы же слышали бабушкино последнее слово… — опять изучаю глазами битую чашку.

— Конечно, слышала… Он… Здесь был он… — задумчиво произносит Антонина Петровна, глядя в окно. — Но почему ты решила, что твоя бабушка имела в виду Толика? Мне кажется, на тот момент вы с ним неплохо ладили. Разве не его цветы стояли тогда в вазе на кухонном столе?

Она оборачивается и выжидающе смотрит на меня.

Цветы… Да, то были его цветы. В пятницу вечером он пришёл ко мне с букетом, а в субботу утром нагрянул к моей бабушке и загнал её в могилу.

Нападать внезапно — это так по-Карасёвски.

Его драка с Кириллом, о которой мне рассказала Светка, яркое тому подтверждение. Того он тоже застал врасплох.

Но главным неоспоримым доказательством является полоса атласной ткани, которая до сих пор лежит в ящике моего стола, похороненная под толщей прошлогодних конспектов.

Но я не говорю всего этого Антонине Петровне, произношу одно лишь:

— Потому что это он…

Выходит почти по слогам.

Антонина Петровна вздыхает, и снова разворачивается к окну. В небе появляются первые предвестники обещанного синоптиками снегопада.

— Пойми, Дашенька, я знаю этого парня много лет, — говорит она, глядя куда-то вдаль. Сейчас, зимой, из наших окон открывается панорамный вид на оживлённый проспект. — Я помню его ещё трёхмесячным карапузом, а Нину Михайловну, его мать, здоровой молодой женщиной. Она частенько просила меня погулять с маленьким Толиком.

Антонина Петровна возвращается за стол, трогает рукой электрический чайник, включает и под его мерное шипение продолжает говорить:

— Знаю, в школе вы с Толиком не ладили, и у тебя есть основания сердиться на него. Но я знаю и другое. Например, что в трудный час он подставил тебе своё сильное плечо.

Заметив мой удивлённый взгляд, Антонина Петровна улыбается краешками губ:

— Да, моя хорошая, я видела из окна, как в ту ночь Толик на руках понёс тебя в свой подъезд. А потом ты две недели пряталась у него от Ольги Николаевны. Или скажешь, я не права?

Я молча опускаю глаза. Мусолю в руках бумажный ярлычок испитого чайного пакетика.

Конечно, права… А что мне ещё было делать? Я не могла явиться домой в таком виде.

Антонина Петровна не требует ответа и продолжает:

— Полагаю, с тобой случилось что-то скверное, и ты скрыла это от бабушки…

"Да, случилось. Да, скрыла. А Карась пришёл и всё ей выложил…" — думаю про себя.

Антонина Петровна не умеет читать мыслей. Она заливает кипятком новые чайные пакетики и говорит с улыбкой:

— Тебе удалось обмануть пожилого человека, но не меня. Как-то мы встретились с Толиком в супермаркете. В его тележке лежало платье 42 размера. Я спросила у него: "Кому-то в подарок?" Он ответил: "Матери…" Это прозвучало так забавно. Я-то знаю, что Нина Михайловна даже в молодости носила одежду 50 размера. Это платье он выбрал для тебя. Не так ли?