Неволя - Виктор Кудинов

Озноби возразил:

- Э, дорогой бек! Какой я лекарь! Я сказал лишь, как лечился мой дед. Но сам лечить не умею. А оне, пчелы-то, може, и не помогут.

- Не рассуждай! - строго прервал его Бабиджа, а потом добавил мягким голосом: - Очень болен Нагатай. Ты должен ему помочь.

Михаил заметил, как глаза Бабиджи влажно блеснули, точно на них набежала слеза, и понял, что ему не отговориться, придется лечить Нагатая.

Он вышел во двор, коря себя за болтливость: дернула же его нелегкая сказать об этом! Кто тянул за язык? Сам напросился. Что, если Нагатаю станет хуже? Пропадет ни за грош!

К вечеру двое молодых слуг привезли толстую колоду, полную пчел и меда, прикрытую соломенной крышкой. У обоих были злые, искусанные и опухшие лица. Пчелы гудели, кружась над ними.

- Не махайте руками, - посоветовал Михаил, и тотчас же одна пчела укусила его; он сразу почувствовал, как у него надувается и деревенеет щека.

- Сейчас надо, - сказал он, потирая укушенное место. - Пока они злы. Дайте кувшин!

Ему принесли кувшин с широким горлом. Михаил собрал два десятка пчел, ползающих по улью, положил их в кувшин и закрыл отверстие ладонью.

Его провели в темное дымное помещение. Больной лежал на коврах, под белой кошмой, и чихал.

- Ничего не видно. Откройте окно! Пчелы не будут кусать в темноте. Да и от дыма оне одуреют.

Когда сделали так, как он сказал, Михаил приблизился к больному и попросил его лечь ничком. Грузный, совсем обессиленный от боли, Нагатай не мог пошевелить даже рукой. Тогда несколько человек подошли к нему и осторожно перевернули животом вниз. Михаил попытался вспомнить, что делал дед в этом случае и как Степан-пасечник сажал ему пчел на голую поясницу, но ничего так и не вспомнил. Стал действовать на свой страх и риск.

- Пчелы будут больно кусать, - сказал Михаил Нагатаю. - Терпи, бек!

Нагатай так настрадался, так намучился со своей спиной, что был согласен на любое средство, лишь бы оно помогло ему. Откинув полу длинной заношенной рубахи с мясистой широкой спины бека, Михаил стал быстро тыкать пчелами в поясницу. Больной вздрагивал от каждого укуса, но не издавал ни звука. Когда все пчелы вонзили под кожу Нагатая по жалу, Михаил поднялся с колен и сказал, что теперь надо подержать спину в тепле и спокойно полежать на животе.

Наутро Нагатаю полегчало, и он велел позвать Озноби. Михаил пришел в душный полутемный покой. Нагатай, большой и толстый, возлежал на подушках, укрытый по пояс белым одеялом.

- Твои пчелы помогли мне, - сказал он, тяжело дыша. - Я чувствую себя немного лучше.

Михаил поклонился, прижав правую руку к сердцу, сказал:

- Это надобно повторить несколько раз.

- Понимаю, - согласился Нагатай. - Если встану на ноги, можешь просить у меня, что пожелаешь.

Раздался мелодичный звон колокольчика, ковровая занавеска в дверном проеме отогнулась, и в комнату вошла с подносом в руках молодая стройная женщина в узком длинном платье. На подносе - пиала с питьем и деревянная чашка, наполненная мелкими кусочками вареного мяса. Женщина поставила поднос перед беком и молча с достоинством удалилась.

Одного быстрого взгляда было достаточно Михаилу, чтобы заметить тонкие прелестные черты её лица, не смуглый, а матовый цвет её кожи, какой встречается у белолицых кипчачек. По тому, как она была одета и как держала себя, он определил, что это не служанка. Он слышал, что у Нагатая всем хозяйством управляет дочь Джани, и догадался, что это она и есть.

Нагатай отпил из чаши, затем в знак особой милости протянул её Михаилу. Отказаться нельзя было, Михаил с поклоном принял чашу: в ней был кумыс; он допил и поблагодарил бека.

Шесть дней Ознобишин пробыл у Нагатая. За это время беку стало так хорошо, что он даже пробовал вставать на ноги и ходить, поддерживаемый Михаилом.

Нагатай повеселел, жизнь возвратилась к нему, и румянец заиграл на его пухлых щеках.

Глава восемнадцатая

- Слава Аллаху! - сказал Нагатай пришедшему Бабидже. - Мне стало лучше. Это урус мне помог своими пчелами. Без него был бы конец.

Бабиджа улыбнулся на эти слова и, покачивая головой, заметил:

- Что урус! Это каждый смог бы.

- Не скажи. Досточтимый знахарь Бахтияр чуть не уморил меня своим дымом. Лекарь хана только разводил руками да вздыхал. А этот сразу сказал пчелами. - Нагатай подумал немного и предложил: - Продал бы ты мне своего раба, уважаемый Бабиджа. Я не поскуплюсь.

Бабиджа давно хотел расстаться с Озноби и не делал этого потому, что ждал вестей с Руси, все надеялся, что московский князь пришлет выкуп за своего тиуна. Однако с Руси не было ни денег, ни ответа.

Поэтому, чтобы Нагатаю ещё сильнее захотелось иметь у себя этого раба, Бабиджа принялся его расхваливать. Он говорил, как жалко с ним расставаться, какой это исполнительный, умный, а главное - везучий раб. Несмотря на то что Озноби неверный, как и все русские, почитавшие своего Ису и Троицу, он, может быть, не совсем неверный, а слегка заблудший. Ибо, как им замечено, Господь, всемилостивый и справедливый, оказывает ему свое покровительство и защищает его от бед.

- Хорошо, - прервал его Нагатай, сразу поняв, к чему он клонит. - Что же ты за него желаешь?

Бабиджа хитро улыбнулся и осторожно погладил свою бороденку сверху вниз - ему неожиданно пришло на ум обменять Озноби, но ничего равноценного, как ему казалось, у Нагатая не было. Впрочем, только одно, пожалуй, могло стоить его - молоденькая красавица китаянка Кокечин. Однако Бабиджа боялся и заикаться об этом, зная, как Нагатай любит эту рабыню.

- Ну и что же?

Бабиджа подумал, усмехнулся и решился:

- Если только Кокечин.

Нагатай согласился сразу, точно ждал этого:

- Хорошо. Я отдаю Кокечин за Озноби.

У Бабиджи лицо сразу стало серьезно, он заколебался: не продешевил ли, все-таки Кокечин - женщина, а Озноби - мужчина. Не попросить ли ещё и белого мула в придачу?

Он не посмел попросить мула, а только проговорил:

- Согласится ли Джани?

- Она не будет возражать, - ответил Нагатай и дернул за шнурок, свисающий с потолка. Раздался мелодичный звон колокольчика - так Нагатай вызывал свою дочь, находившуюся в соседних покоях.

Им пришлось подождать, пока настоящая хозяйка этого дома не явилась на зов отца. Джани вошла, молча отдала салям Бабидже и осталась у входа. Она была одета в домашнее платье. Без всяких украшений и румян строгой красоты лицо её было спокойно и приветливо: с улучшением здоровья отца и она воспрянула духом.

Нагатай поведал дочери о заключенной сделке. Молодая женщина выслушала, кивнула в знак согласия и вышла распорядиться, чтобы подготовили Кокечин к отъезду.

Когда Ознобишин узнал, что хозяин обменял его на женщину, он не очень опечалился. Правда, ему не было известно, что он приобрел, но хорошо известно, что оставил. Только в одном он был твердо уверен - хуже не будет. Он всегда говорил утешительное: "Что Бог ни делает, все - к лучшему!" И не беспокоился понапрасну.

При прощании со своим прежним хозяином Бабиджей Михаил напомнил ему об обещании наградить его, если Нагатай выздоровеет. Удивленный смелостью раба, бек молвил, разведя руками:

- Все это так. И я очень сожалею, что не могу выполнить своего обещания. Сам посуди: как я могу наградить тебя - ведь ты теперь не мой раб. Нагатай может подумать, что я подкупаю его раба. А это нехорошо. Я не хочу ссориться с Нагатаем.

Михаил понимал, что скуповатый Бабиджа придумал эту отговорку только что, однако, согласившись с его доводом, спросил:

- А ежели я по-прежнему был бы твой раб?

- Будь уверен - я бы не поскупился. Да я уже приготовил для тебя дар.

Ознобишин нашелся что сказать на это:

- Тогда отдай его твоим рабам... моим соплеменникам. Я знаю, их не кормят. Я ведь выполнил все, что ты мне повелел.

Сидя верхом на своем коне, Бабиджа помолчал немного, смотря на него, потом сказал, слегка улыбнувшись:

- Оказывается, ты не так прост, как я предполагал, - он зацокал языком. - Но боюсь, что и этого мне не удастся. Из всех только один остался в живых. Да и того, думаю, не сегодня-завтра не станет.

Михаил подошел поближе и с мольбой в голосе проговорил:

- Он не может умереть голодной смертью, бек... Будь милосерден! Вели кормить его за мой дар.

Конь под Бабиджей заплясал от нетерпенья и отступил на несколько шагов от Михаила. Бек обрадованно заговорил:

- Выходит, ты распорядился своим даром? Ну что ж. Это мне нравится. Я повелю дать ему еды. Останется жив - пошлю к Ергашу вместо тебя. - И, дернув за уздечку, направил коня в открытые ворота.

Михаил остался удовлетворенным разговором с Бабиджей, хотя и не узнал, кто же из рабов остался жив: Тереха или Вася?

Городской двор Нагатая с внушительными крепкими постройками, большим густым садом, загонами для скота, конюшнями, да и сам господский дом, каменный, на высоком подклете, отапливаемый под полом, говорили о богатстве и знатности хозяина, о бережном и рачительном отношении к своему добру. Это понравилось Михаилу. Здесь каждый был занят только своим делом, никто ни на кого не кричал и не размахивал палкой, как это бывало во дворе Бабиджи. Приказания отдавались спокойным голосом либо самой Джани, либо векилем, старым Коджием, ходившим с посохом и постоянно жаловавшимся, как и хозяин, на свое нездоровье, на боли в пояснице и в боку.