Неволя - Виктор Кудинов

- А ты смотри! - сердито сказал Ергаш Михаилу. - То же будешь делать. Все будете делать масло, так хозяин велел.

Ергаш ушел в юрту, разлегся на кошме одетым, в сапогах и шапке, и вскоре захрапел.

Маленький человек был русский, Костка-тверичанин, а другой, худой и высокий, с черными как смоль усами и бородой, - армянин Ашот. На обоих были надеты теплые, на вате, халаты и меховые малахаи. Михаил позавидовал им, отметив про себя, что в таких шапках не страшны никакие холода; на нем же была всего-навсего маленькая войлочная шапчонка и простой, хотя и крепкий, халат, подпоясанный тонкой веревкой.

Михаил сел у костра и протянул к огню замерзшие руки.

Костка дал ему кусок сухой лепешки и как-то простодушно, по-дружески улыбнулся. Михаил улыбнулся тоже, ибо почувствовал к нему расположение. Этот маленький некрасивый человек стал сразу близок, хотя весь его облик вызвал вначале чувство щемящей сердце жалости.

Лицо у Костки веснушчатое, обрамленное рыже-белой бородой, нос переломан, передние зубы выбиты. Он выглядел совсем стариком, хотя ему, как узнал Михаил, едва перевалило за сорок...

Глава шестнадцатая

На рассвете Михаил и Костка вышли из юрты, почесываясь и разминая ноги. Ночью выпал снежок и слегка припорошил бурую траву. С севера тянуло холодом, пахло морозцем. Небо заволокло низкими клубистыми облаками.

Из другой юрты вышел Ергаш, недовольный, озябший, с опухшим лицом, приказал Костке разжечь костер и, когда пламя охватило хворост, сел к огню и принялся ругаться.

Костка шепнул Михаилу:

- Плохо выспался. Как недоспит - беда! Все не по нем.

На этот раз Ергаш почему-то оказался зол на судьбу.

- Я пасу скот, - говорил он, ломая хворостину. - Долго уже пасу, а толку чуть. Ничего нету. Где моя юрта? Где мои табуны? Где мои отары? Я бедный чабан, жена стряпает у бека, варит ему похлебку и печет лепешки. Раз в два месяца я прихожу к ней, и мы спим на сеновале. Разве это жизнь? Вот вы - рабы, а я - свободный, но я так же надрываюсь, как и вы. Разве так должно быть? - Он сокрушенно покачал большой головой и сердито сплюнул в огонь. - Ничего у меня нету, а у бека - несметные богатства! Куда столько одному человеку? Вот задумал жениться на дочке Нагатая. Только она за него не пойдет. Разве пойдет такая красавица за старика? У неё муж - багадур был. А этот - сморщенный гриб! А ещё туда же, за молодой!

Ергаш долго ещё бранился, потом неожиданно вскочил на коня и умчался в степь - развеяться.

А Костка сказал:

- Со злости бесится. Ничего. Утихнет. Это у него бывает. А мы сбираться айда!

Целый день готовились к перекочевке, разбирали юрты, связывали узлы, укладывали на арбы. Вечером, по заходе негреющего солнца, сели у костра перекусить. Михаил и Костка ели из одной глиняной чашки - холодную студнеобразную бурду.

Костка говорил:

- Варим раз в семь ден. Много варим, цельный котел, а потом лопаем холодное и прокисшее.

- Разогреть нельзя? Вона огонь-то!

Костка небрежно отмахнулся.

К костру подошла собака и легла возле Костки, положив свою лобастую голову на лапы. Это было низкорослое, широкое в спине и сильное животное, покрытое густой длинной черной шерстью.

- Что, лохматая, тошно? - спросил Костка, глядя в желтые собачьи глаза.

От участливого человеческого голоса собака слабо взвизгнула и лениво пошевелила хвостом.

- Скоро к морю-океяну. Там солнышко греть будет. Оживешь.

Из дальнейшего разговора Михаил узнал, что Костка не раб, а свободный, такой же, как и Ергаш, работающий на Бабиджу за еду.

- Так что же ты не идешь на Русь? - удивился Михаил.

Костка, по своей привычке, отмахнулся рукой.

- Ходил. Да опять пришел.

- Что так?

- А вот послушай, мил человек, мой сказ и тогды все поймешь.

И поведал Костка вот что. Жил он в селе, под Тверью, от работы не отлынивал, трудился не покладая рук, но никак не мог выбиться из нужды - уж слишком большие поборы брал князь. С каждым годом нищал он все больше и больше. И вот наконец наступил такой день, когда ему нечем стало платить подать, и татары увели его жену. У него был десятилетний сынишка, но его затоптал жеребец княжеского гонца; у него был домишко, черная изба, но она сгорела от молнии; у него было поле, но оно осталось невспаханным, потому что пала от непосильного труда и голода его единственная лошадь. Все несчастья, кажется, свалились на него, а он терпел, никому не жаловался; не сказал ни слова и тогда, когда на него самого накинули аркан и вместе с младшей сестрой повели в Орду за долги. Он не роптал, не сопротивлялся, так как знал: хуже не будет - ведь все это время он не жил, а существовал, спал со скотиной в хлеву, питался чем придется, били его свои, били чужие; ему вышибли передние зубы, сломали нос, его секли иной раз так, что живого места не оставалось на спине, а он ещё смеялся. Смерть он считал избавлением от житейских тягот и не боялся её. За его живучесть и бодрость духа Бабиджа отличил его от всех других рабов. И когда от мора умерли все его жены и дети, бек устроил по ним пышные поминки, а затем, по обычаю, отпустил на волю несколько рабов, среди этих счастливцев оказался один христианин - Костка. Но он не ушел, а предстал перед беком, что того очень удивило.

- Тебе что? Ты - свободен! Отправляйся на свою Русь.

Костка возразил:

- Как же я пойду без сестры?

- Твоя сестра у ходжи Сафара.

- Не могу я пойти без сестры, - сказал Костка и заплакал.

Бабиджа удивился ещё больше.

- Так что же? Я должен выкупить ещё и твою сестру и отпустить вас вместе?

- Оставь меня у себя, бек. Я заработаю денег и выкуплю сестру.

Преданность этого русского поразила Бабиджу, и он оставил его в пастухах. За два года тяжких трудов и скромной, почти нищенской жизни Костка скопил несколько динар, но, когда явился к ходже Сафару выкупать сестру, оказалось, что она умерла. От неё осталась девочка лет трех. Костка выкупил девочку и отправился с ней на Русь. Одному бы ему не добраться, и он упросил суздальского боярина прихватить его с собой. Довез боярин до Суздаля, а потом и объявил, что, мол, кормил его, вез на своих лошадях и теперь он, Костка, должен ему столько-то денег. "Да ты что, боярин? Побойся Бога! Где же я возьму столько денег? Мне ещё до Твери добираться надо", взмолился Костка. А боярин ему: "А мне не ведомо, где ты их должен брать. Ты мой должник. Либо давай деньги, либо становись моим холопом". - "Креста на тебе нету!" - вознегодовал Костка, кабалу принять отказался и попал вместе с девочкой в темную подклеть, а уже зима, сильные морозы, занемогла девочка от холода и умерла на его руках; плакал он, бедный, в голос, как никогда не плакал в жизни, потом озлился, но вида не показал, стал холопом, подкараулил боярина, выбил ему камнем глаз, сбросил с лошади, сам - в седло и был таков. Погнались за ним дворские. Он от них - во Владимир, оттуда - в Рязань. Дворские - за ним. Он из Рязани - в Орду. Только тогда и отстали. Пришел к Бабидже-беку и снова нанялся в пастухи.

- Вот так, брат, побывал я на Руси. Видимо, не судьба. Да к кому я пойду? Родни нету, избы нету, детей нету, жены нету. С сумой ходить по церквам? Эх! Жизнь моя пропащая!

- Не тужи, - сказал Михаил. - На Москву идти надобно. Там собе угол найдешь. Москва на пришедшего человека приветлива.

Костка засмеялся, не поверил, но возражать не стал, лишь похлопал Михаила по плечу, в знак благодарности за его дружеское участие.

На следующее утро пастухи Бабиджи-бека откочевали в приморские долины, где ещё теплое солнышко проглядывало среди низких серых облаков и росла густая трава. В степи жилось привольней, чем в городской усадьбе, хотя с работой они едва управлялись, зато здесь никого не изводил голод и никого не била палка надсмотрщика. Правда, Ергаш бранился чуть ли не из-за каждого пустяка и часто дрался. Человек он был невыдержанный и горячий, но что располагало к нему, так это его незлобивость и отходчивость. Бывало, зашумит, замахает руками, а потом, глядишь, уже смеется и весело ругается. С ним можно было ладить, это Михаил понял сразу. К тому же они старались угодить ему, не злить понапрасну. Ергаш любил, когда его слушались и быстро выполняли указания, любил всячески показывать свое старшинство. И в самом деле, он годился на это: природная сметливость и опыт пастуха делали его просто незаменимым в степи. Предсказать погоду, определить направление по ветру или по звездам, найти удобное пастбище, спасти овцу или лошадь от хвори, сшить из кожи одежду или сапоги, сварить сыр, сбить хорошее масло, найти целебную траву - все он мог и все знал. Только невыдержанность и необычное для простого человека высокомерие портили его...

Костка, Ашот и Михаил трудились, как муравьи, не покладая рук, с утра до вечера, вместе ели, вместе спали. Все тяготы кочевой жизни они делили поровну, это сдружило их крепко и сблизило настолько, что они были как родные братья.

Ергаш был доволен ими, лучших работников он и не желал. Он настолько им доверял, что мог оставить их одних и поехать в город, даже если до города было три дня пути; он мог отправиться на охоту и носиться целый день за дичью, твердо зная, что в его отсутствие не произойдет ничего дурного.