Учебка. Армейский роман. - Андрей Геращенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Рота! Приготовиться к приёму пищи! — проорал дневальный.
На ужин роту вёл Щарапа. Гришневич шёл впереди своего взвода вместе с высоким, плечистым старшим сержантом Дубиленко.
В столовой сержанты разговорились о пилотках.
— Слушай, Валера, что за бардак? Два взвода в пилотках, а три — будто зэки, лысинами светят. Неужели на складе нет?! — спросил Дубиленко.
— Кто его знает. Креус обещал, вроде, сегодня принести, да что-то не видно.
Пилотки в этот день всё же принесли. Гришневич отправил с Креусом Стопова и Улана, и они притащили большой зелёный ящик с пилотками и звёздочками. Пилотки были только пятьдесят восьмого размера, так что всем, независимо от величины головы, пришлось «выбрать» этот стандарт. Тищенко сразу же примерил свою. Пилотка начиналась где-то чуть выше глаз и, обогнув голову подобием полусферы, завершалась на затылке далеко ниже ушей. Несмотря на это Тищенко всё же обрадовался пилотке — теперь он имел полный форменный комплект.
Незаметно подошёл вечер и после вечерней проверки казарма начала готовиться к «отбою». Гришневич давал последние указания перед сном:
— Всем почистить зубы, помыть ноги и спать.
Зубы Игорь почистил, а вот ноги мыть не стал — слишком устал за первый полный день службы. После команды «отбой» Тищенко почти сразу же погрузился в сладостные объятия сна.
Глава шестая
первые неприятности
Зарядка. Тищенко идёт в санчасть. Подполковник Румкин ставит Игорю собственный «диагноз». «Секретная тетрадь». Телеграфный аппарат. Кто спит — встать! ЗАС — засекречивающая аппаратура связи. Игорь встречает земляка из Городка. В роту прибывает пополнение «вэвэшников». Резняк не любит хохлов. Как в армии следуют советам психологов, и почему музыку во время ужина заменяет недовольный рёв Гришневича. Как нужно правильно «принимать пищу» в учебке. Для чего солдатам подливают в третье бром. Петров из четвёртого взвода вынужден есть украденный хлеб перед всей ротой.
Летнее утро веяло какой-то удивительной свежестью. После сна в казарме, провонявшей гуталином, портянками и человеческим потом, воздух на улице казался какой-то чудесной, упоительной смесью. Хотелось набрать его полные лёгкие, задержать внутри и наслаждаться чарующим ароматом росы и настоя трав. Неважно, что доносились запахи асфальта и выхлопных газов, а птичий хор тонул в протяжных гудках и рокоте автомобилей. Это утро показалось Игорю каким-то близким, так сильно напомнившим дни, проведённые на далёкой лесной поляне, окружённой частоколом из сосен…
Бежали по большому кругу в колонне по четыре. Впереди, задавая тон, коробку вёл Гришневич. Его сапоги с такой силой били по асфальту, что казалось, будто бы они сейчас пробьют дыру в тротуаре. При своём обычном среднем росте Гришневич весил девяносто килограммов, но, несмотря на это, не был жирным. Особенно рельефных мышц тоже не было. В лучах низкого, утреннего солнца голый по пояс Гришневич казался Игорю огромным бегущим окороком. От этой мысли стало веселее и даже легче бежать. Пошли на четвёртый круг. Гришневич, полуфыркая-полуговоря, считал:
— Раз, раз. Раз, два, три. Раз, раз. Раз, два, три.
Бежать нужно было в ногу, причём держать равнение и в шеренге, и в колонне. Сзади бежал гораздо более скромный по комплекции младший сержант Шорох и, то и дело, недовольно покрикивал:
— Петрэнчык, держы равнение в калоне! Фуганав, не вылазь влева!
На пятом кругу с дистанции сошёл Сашин. Схватившись рукой за сердце, потупясь вниз, он с бледным лицом шёл сзади, судорожно хватая ртом воздух. Игорь и сам чувствовал, что ему всё труднее становится бежать под счёт Гришневича. Да и общий порядок построения уже часто нарушался из-за того, что кто-нибудь в передних шеренгах сбивался с ноги, ударившись пяткой о носок сапога бегущего позади. И так, по цепочке, весь строй.
Ещё через круг начал отставать Фуганов. Широко раскрывая рот, с пунцовым лицом и выпученными глазами он всё больше отставал от взвода. Оглянувшись на Фуганова, Шорох недовольно прокричал:
— Фуганов, што ты, как рыба, глаза вытаращыв?! Не сбивайся с тэмпа, даганяй взвод!
Тищенко, почувствовав, что слабеет, тоже начал понемногу отставать. В висках стучало так, как будто бы по голове били огромным молотком. Очки запотели, глаза заливал едкий, солёный пот.
— Тищэнка, што ты?! Фуганов в тры раза больше тебя весит, а ты што — тожэ бежать не можэш?! Не размазывайся, терпи! — подбадривал Шорох.
Закололо где-то в селезёнке. Игорь схватился за это место и остановился. В голове едва слышно зашумело, и глаза Игоря оказались во тьме. Уже падая, Тищенко пришёл в себя и сумел сохранить равновесие. Из носа, заливая губы и шею, хлынула кровь. В горле Игорь почувствовал хорошо знакомый горько-солоноватый вкус. Зажав нос руками, Игорь медленно пошёл к казарме. На спортгородке взвод делал упражнения. Гришневич, увидев окровавленное лицо Тищенко, спросил:
— Что с тобой?
— У меня это бывает, товарищ сержант. Разрешите, я посижу?
— Иди в казарму. Посиди там, если нужно. Сходи, помойся.
Поднявшись на второй этаж, Тищенко направился к умывальнику. Дневальный с удивлением обернулся и посмотрел Игорю вслед. Пустив под большим напором воду, Игорь подставил голову под струю. Вода была холодной и, казалось, что мозг сдавил ледяной обруч. Минуты через две кровь остановилась. Чувствуя какую-то тошноту и слабость, Тищенко побрёл в свой кубрик. Когда Игорь вторично проходил мимо дневального, тот не выдержал и спросил:
— Кто это тебя так?
— Что? — не понял Тищенко.
— Морду подпортил. А? Свои?
— Просто на зарядке кровь пошла.
— Ха, заливай больше! Ладно, не хочешь — не говори! Твоё дело.
На утренний осмотр Тищенко с разрешения Гришневича не пошёл. После завтрака вновь пошла кровь. Лупьяненко сочувственно посоветовал:
— Да сходи ты в санчасть! Может, чего-нибудь в нос закапают.
Игорь нашёл совет вполне разумным и отправился к Гришневичу. Кровь, правда, идти перестала, но не было гарантии, что надолго. Гришневич чистил на улице сапоги. Вообще-то сержанты обычно чистят сапоги в казарме, но на этот раз Гришневичу было просто лень подниматься наверх за щёткой, которую он взял у стоящего рядом Калиновича из третьего взвода. Подождав, пока сержант закончит, Тищенко спросил:
— Товарищ сержант, разрешите обратиться? Курсант Тищенко.
— Обращайтесь.
— Разрешите сходить в санчасть, а то у меня кровь всё время из носа сочится.
— И чего это она у тебя сочится? Ладно, сходи. Потом приходи в учебный центр — мы будем там.
— Товарищ сержант, а как в санчасть попасть? Куда идти?
— Видел слева перед столовой здание двухэтажное?
Игорь кивнул.
— Вот это и есть, санчасть. Там очередь займешь к врачу, он тебя и примет. Все понятно?
— Так точно.
— Тогда иди.
Игорь медленно побрел по дорожке. Поглощенный своими мыслями, Тищенко не заметил, как разминулся с каким-то сержантом из другой роты.
— Эй, курсант, тебя учили честь отдавать? — окликнул сержант.
— Так точно.
— Бегом на шесть шагов назад и отдай, как положено.
Игорь отошел и отдал часть.
— Ты из какой роты?
— Из второй.
— Кто твой командир?
— Сержант Гришневич.
— Так вот, передай своему сержанту, что я сделал тебе замечание за то, что ты не умеешь честь отдавать. Понял?
— Так точно.
— Смотри, я проверю! — довольный собой сержант отпустил Игоря.
Санчасть оказалась маленьким двухэтажным домом. Рядом с дверью висела красная табличка, на которой было написано; «медпункт в/ч 52 920 и в/ч 14 412». «Странно, все говорят «санчасть», а тут «медпункт» написано», — удивился Игорь и с опаской вошёл внутрь. Ему казалось, что какой-нибудь сержант выставит Игоря за двери за то, что он не спросил разрешения войти. Сразу за дверями располагалось небольшое фойе, в котором сидели солдаты, ожидавшие приёма. Заняв очередь, Тищенко принялся рассматривать плакаты, висевшие на стене напротив. На плакате были нарисованы солдаты, лица которых сплошь покрывали язвы и шанкры, полученные после одного единственного поцелуя с девушкой. Над всеми этими неприятными картинками было написано: «Будь бдителен в увольнении — берегись сифилиса!» Очередь двигалась быстро, и Игорь вскоре попал на приём.
В просторном кабинете за большим письменным столом сидел пожилой, седовласый врач. «В очереди говорили, что сегодня подполковник Румкин принимает. Наверное, это он и есть», — вспомнил Тищенко и немного запоздало спросил:
— Разрешите войти?
Румкин поднял свои маленькие свиные глазки, которые, будто буравчики, изучающе впились в Игоря, и недовольно спросил, не ответив на вопрос курсанта:
— Что такое с тобой стряслось?