Ибо богиня - L++

– Итак, ничего никому. Впрочем, данную фразу озвучивать традиционно разрешается. И всё, и больше ничего! Можете уточнить дотошным: никаким друзьям-подружкам; ни папе с мамой; ни дорогому дядюшке, ни любимой тётушке; ни братьям, ни сёстрам, – она остановилась перед Давыдом, лениво улыбнулась. – А для особо хитрых: кузен Георгий может не относиться к друзьям, но к братьям, хоть он и троюродный, относится однозначно.

На лице Давыда не отразилось ничего. Глаза по-прежнему смотрели строго перед собой, тонкие губы были по-прежнему плотно сомкнуты, руки прижаты к бокам, грудь – колесом.

Грудь – колесом, в плечах – сажень, в глазах – двадцать вёдер карих искр!

– Откомментируй! – потребовала начальница.

– Георгий – не друг, а мой брат. Троюродный, – разочарование прослушивалось отчётливо.

«Как она его!» – подумала рыжая Мария.

«Как она его…» – подумали почти все.

«Как он её! – подумала Татьяна. – И ведь вот так, капля за каплей…» – и, неожиданно для себя, чуть скривила губы.

– Стехова! – капитан не прохаживался вдоль строя, он сидел перед мониторами.

– Я!

– Плюс двадцать баллов в следующий семестр за анализ текущей ситуации.

– Есть двадцать баллов!

– Стехова! – майор на неё даже не взглянула. Она по-прежнему, словно бы пересчитывала шальные искорки, и те гасли – одна за другой.

– Я!

– Минус пятьдесят баллов в следующий семестр. Откомментируй.

– Дура я, – тихо откомментировала Таня.

– Стехова! – улыбнулся капитан.

– Я!

– Плюс тридцать баллов за адекватность.

– Есть тридцать баллов.

– Стехова.

– Я.

– Минус пять баллов за несдержанность. Откомментируй.

– Да я сама не знаю, с чего это я не сдержала улыбку.

– Стехова!

– Я, – растерянно отозвалась Стехова, а строй судорожно нахмурил брови и сжал зубы.

– Задание на каникулы: понять, с чего это ты – не сдержала улыбку.

Строй сквозь зубы дружно выдохнул.

– Стехова!

– Есть! Задание на анализ принято! – опомнилась Татьяна.

– Значит, с самыми хитрыми да мудрыми покончили, перейдем к самой простодушной. Настя, – майор отвернулась от потухшего Давыда и пошла к скучающей в строю Анастасии, – специально для тебя: отныне и до окончания обучения, все случайно встреченные мальчики, даже те, которым ты ещё не улыбнулась, даже те, которые с тобой ещё не обмолвилась и единым словечком, повторю: отныне и навсегда! – все они для тебя обозначаются термином «друзья». Откомментируй!

– Да не дура ж я… Да и кому я нужна буду, с такой «прической», – пожаловалась Настасья и провела рукой по жёсткому светленькому «армейскому ёжику». И весь строй опять сжал зубы и попытался нахмурить брови…

В самом конце «построения» майор подошла к мониторам, капитан встал, она села. Татьяна заметила, как при этом пальцы их на мгновение соприкоснулись. «Ну и что… – подумала она. – Немного неаккуратны. Тоже вымотались с нами. А он… Что-то тоже скажет?»

– Я хочу предупредить вас, – проговорил Дмитрий Олегович. – С вами очень плотно занимались четыре месяца. Очень плотно. Сейчас вы – как сжатая пружина. Три недели вам на отдых, на то, чтобы вы опомнились и пришли в себя. И постарайтесь при этом не покалечить окружающих. Это тоже тест. И, смею вас уверить – жёсткий тест. Не провалите его.

– Господи, что они с ней сделали!

Родители стояли у ограды покоя встречающих, а через посадочное поле к ним, в зал шла Татьяна. За окном валил снег, и за пару минут успел совсем запорошить её вязаную шапочку.

«Моя, – отрешённо подумала Анна Александровна, – не зря вязала, значит. Пригодилась».

– Ты же сама меня предупреждала. И именно о нечто подобном… – Валерий Геннадьевич сжал её, сразу замерзшую, руку, сглотнул и добавил: – Как раз то, что ты в своём шоу в самом начале почти каждого очередного сезона проделываешь с другими.

– Так то ж с другими, – почти шепотом почти простонала Анна.

– А волосы уберегла…

– Поубиваю нафиг!

– Кого?

– Всех.

– Всё, успокойся. И поддержи дочку. Улыбнись ей. И постарайся не заплакать.

– Я им заплачу! Это они у меня плакать будут! Я им…

– Тсс… Улыбнись! Ну же! Вдохнула, выдохнула и!…

Анна Александровна вдохнула, длинно выдохнула и… и улыбнулась:

– Доченька…

– Здравствуй, дочь!

Четыре месяца назад, та Танюха с шалым визгом бросилась бы в объятия отца, а потом чмокнула бы мать.

– Здравствуйте, – тихо проговорила эта. – Едем домой? Я так устала. Хочу пораньше лечь и, наконец, отоспаться.

– Идём, – протянул дочери руку отец. – У нас тебя Виолетта Несторовна ждёт, мы уходили – она пельмени лепила… Обнимешь бабушку, откушаешь свежатинки и ляжешь.

Мастер-шоу молчала. Она смотрела на каменные глаза дочери и окончательно решила:

«Поубиваю! Всех».

Лечь пораньше бедной Тане не удалось: об окно разбился снежок, потом другой… Пришлось одеваться. Тревожить родителей или объясняться с ними не хотелось – она двинулась наверх, к чердаку, к пожарной лестнице.

К её удивлению, внизу ждал брат. К её удивлению за калиткой, за периметром сигнализации среди их привычной банды, брата ждала девушка. Пришлось ей улыбнуться. К её удивлению девчонка поморщилась.

«У-у-у, какие мы гордые!»

Впрочем, такими гордыми были не все.

– Ну что, Таньха! Ты теперь супер-герла, да? – Слон лыбился во все свои тридцать два зуба и лучился всеми своими девяносто двумя килограммами. Вот он-то за эти четыре месяца не изменился ни на капельку, – Слушай, покажи приёмчик! Помнишь, ты обещала как-нибудь макнуть меня?!

И он махнул в её сторону рукой. Кажется, он намеривался сбить с неё шапку.

«Обещала!» – промелькнула мысль, а дальше тело всё делало само.

«Человек – это по сути система рычагов. Точка опоры у вас будет всегда, да и мир вам переворачивать не потребуется: противник весит меньше, а потому – делай раз!..»

Но в них вдалбливали не только, как переворачивать чужие тела – там были ещё и «два!», и «три!»

– Птаха! Стой, Птаха!

Она очнулась. Серый навалился на неё и пытался удержать руки, под ней валялся и визжал Слон, его лицо было разбито, а её кулаки – все в крови.

«Визжит, значит, живой», – просквозила по краю сознания мысль.

– Птаха, ты что?!

– Ребята… Ребята… Я не могу… Мне нельзя… Отпусти меня!

Серый разжал руки и проворно откатился в сторону.

«Как от гадюки».

Это стало последней каплей. Татьяна разревелась, вскочила и, не оборачиваясь, побежала домой.

Она заперлась в своей спальне, но отец воспользовался правами хозяина дома и вошёл. А следом за ним – и бабушка. Многие из её друзей-подруг именно поэтому в своих комнатах поставили простые механические задвижки – чтоб никакой автоматики, чтоб ни у кого не было никаких «особых» прав! Ей, за всё её шалое детство, ничего подобного ни разу не потребовалось.

Отец сел на кровать, баба Лета подошла к окну.

– Всё-таки поражаюсь я на твоего отца: отдать тебе эту комнату! Ты не художник, зачем тебе такая панорама? Это ему б вот так смотреть на город… Анна ж и на дом-то этот согласилась, чтоб Валера сделал себе здесь кабинет…

– Не отвечай, – тихо попросил отец, – просто Виолетта Несторовна расстроена сильно. Она сейчас этого бугая отмывала, замазывала, заклеивала…

– Как он?

– Невосстановимых повреждений нет. Нос разбит – но не сломан, губы всмятку – зубы целы… Знатный фингал под глазом – глаза не повреждены. Всё нормально.

– Это не «нормально». Это у меня сил мало. Я до сих пор с трудом прохожу тесты на «физику».

– Чтобы выковырять глазик, сил много не надо, – буркнула спортивный врач, – достаточно точности и резкости. Ты контролировала себя.

– Нет! Я себя не помнила!

– Да! Но «помнить» и «контролировать» – это не синонимы, это разные термины, которые о разных понятиях, – она оторвалась, наконец, от вида заснеженного, сияющего города – он с этого холма виден был на километры, и подошла к кровати. – Беда в другом, внучка. И я никак не могу понять – в чём…

– Я чуть не покалечила друга – и это не беда?!

– Таня, опомнись, он тебе – не друг, ты его не покалечила, а про твои истерики в вашей банде и раньше легенды ходили. Сергей так и сказал: «Слон – придурок, вот дочка ваша снова с катушек и съехала». Слышишь: «снова»!

– Наследственное оно у вас, – нехотя проговорила Виолетта Нестеровна. – У тебя, у матери твоей, у твоей тётки – от деда оно. Говорила ж мне мамочка: ты это, дура, от кого рожать собралась?!..

– Баба Лета, тебе?!… твоя мама?! – представив непоколебимую бабушку непослушной девчонкой, Татьяна почти улыбнулась. – А ты?!

– А что я… Дурой и была. Любила. Да в такого попробуй не влюбись. Скинь со своего деда полвека и представь, что получится… – представлять Тане не требовалось: видео с молодым дедом в её альбоме было много. – А любовь – это то, от чего рождаются дети. А тогда я перед прабабкой твоей только его справкой от генетического комитета помахала.