Батальон «Вотан» - Лео Кесслер

Но ничего не произошло. Дорога вышла из леса, и перед их взором открылись поля, все еще блестевшие от утренней росы. Внезапно впереди показалась маленькая деревня. Все было тихо. Даже собаки не лаяли.

Гейер ударил унтерфельдфебеля по плечу.

— Прикажи водителю объехать деревню слева, — приказал он. — Мои люди прикроют вас.

— Но, господин офицер — возразил танкист, перед глазами которого все еще стоял труп мертвого танкиста, валявшегося на дороге позади них, — эта деревня — очевидное место для засады. Мне это не нравится. Я думаю…

— В твои обязанности не входит думать, унтерфельдфебель, — едко прервал его Гейер.

Танк на мгновение остановился. Пока его командир передавал механику-водителю приказ Гейера, гауптштурмфюрер спрыгнул с танка и подбежал к «фольксвагену» фон Доденбурга.

— Быстро уберите все транспортеры с дороги! — закричал Стервятник.

Фон Доденбург поспешил выполнить его приказ. Машины разъехались по полям, раскинувшиеся по обеим сторонам дороги.

Танк между тем с грохотом двигался вперед, как неуклюжая металлическая утка, ковыляющая к водоему. Шульце и фон Доденбург стояли, держась за ветровое стекло «фольксвагена», и смотрели, как он подползает все ближе и ближе к тихой деревне и как его 75-миллиметровая пушка рыскает из стороны в сторону, точно смертоносное щупальце какого-то хищного монстра, выискивающего добычу.

Шульце сдвинул каску на затылок и вытер пот с лица.

— Все это напряжение опасно для моей нервной системы, господин офицер. Как только это станет возможным, я буду просить перевести меня обратно в Гамбург…

Он остановился на середине предложения — его речь прервал грохот выстрела со стороны деревни. Первый разорвавшийся снаряд разрушил идиллическое спокойствие этого утра.

— Проклятье! — чертыхнулся фон Доденбург. — Противотанковое орудие!

Его слова утонули в скрежете металла, ударившегося о металл. Pz-IV покачнулся и остановился. Одно мгновение казалось, что ничего не произошло. Затем в воздух взметнулся огромный шар оранжево-желтого пламени. Шульце поспешно отвернулся, поскольку в их сторону, пылая и шипя, полетели огромные, раскаленные металлические осколки. Он мельком увидел, как отчаянно закричали танкисты, когда их черные комбинезоны начали потрескивать от огня, как они хватались за башню танка обугленными пальцами, пытаясь убежать; затем ветровое стекло покрылось сетью трещин, и он больше ничего не мог видеть.

— Все, как я и думал, — заметил Гейер, когда они присели в канаве, слушая ноющий звук рикошетирующих пуль и рваный лай вражеских автоматов.

Фон Доденбург недоверчиво посмотрел на своего командира роты.

— Вы имеете в виду, что знали, что в деревне засели наши противники? То есть вы сознательно пожертвовали танком?

Гейер пожал плечами.

— Что такое один танк? Несколько дураков, которые вступили в танковый корпус только потому, что полагали, что там легче и безопаснее, чем в пехоте. Теперь они получили этот урок. — Он усмехнулся. — К сожалению, несколько поздновато. — Он сменил тему разговора. — Согласно моей карте Мёз расположен за этой деревней. Вероятно, сразу за возвышенностью. Если мы сможем прорваться сквозь сброд ублюдков, которые обороняют деревню, то доберемся до него гораздо раньше всех остальных рот нашего батальона.

Куно фон Доденбург решил, что не стоит указывать Гейеру на то обстоятельство, что «сброд», засевший в домах деревни, и особенно в зданиях вокруг церкви, отлично выполнял свою работу, сдерживая продвижение черных гвардейцев СС. Вместо этого он внимательно слушал, пока Гейер объяснял свой план.

— Мы предпримем двойной охват. Вы берете левую колонну бронетранспортеров, я беру правую. Наваливайтесь на них со всем, что у вас есть! И помните главное: не надо думать о жертвах! Мы должны пройти к реке. Понятно?

В эту секунду Куно понял, что Стервятник пожертвует жизнью любого человека в роте, чтобы достигнуть своей цели. Темные глаза командира были пустыми, совершенно пустыми, в них не было даже следа какой-нибудь эмоции. В следующий момент он бросился к транспортерам, укрывшимся в мертвой зоне, и вражеские пули не сумели его догнать.

Первый транспортер был подбит и резко остановился. Позади него вытянулась перебитая стальная гусеница. Другому попали в бензобак. Машину сразу же охватил огонь, и находившиеся внутри него боеприпасы начали взрываться, взлетая в небо под совершенно немыслимыми углами. Солдаты отчаянно спрыгивали вниз, забывая про погибших и оставляя своих раненых товарищей погибать в этих горящих гробах.

В воздухе просвистела граната и упала на землю позади вездехода фон Доденбурга.

— Ложитесь, господин офицер! — завопил Шульце.

Граната взорвалась, и в воздухе засвистели осколки. Сидевший рядом с фон Доденбургом водитель чертыхнулся и с гримасой боли провел рукой по плечу. Через пальцы эсэсовца струей начала хлестать кровь. В следующее мгновение голова водителя упала на рулевое колесо, и прежде, чем Шульце сумел подхватить руль, бронетранспортер вильнул в канаву, где у него с хрустом сломалась ось.

— Прыгайте! — заорал фон Доденбург. — Всем выйти из машины!

Оставшиеся в живых эсэсовцы не нуждались в понукании. Сам же фон Доденбург схватил тяжелый пулемет, установленный на башне, и начал поливать свинцом здания, стоявшие перед ними. Спрыгнувшие на землю бойцы старались как можно плотнее прижаться к металлическим бокам транспортера, чтобы представлять собой наименее заметные мишени.

— Не бросайте меня! — закричал кто-то из-под днища транспортера. Тяжело раненный эсэсовец, судорожно прижимая руки к разорванному животу, пытался встать на ноги. Когда он на секунду оторвал руки от тела, чтобы схватиться за скобы машины, стало видно, что у него полностью разорван живот, и через мгновение он упал мертвым на обочину.

Шульце почувствовал внезапную слабость, точно вся энергия вытекла из него. Мертвец был тем самым парнем, которому он помог на стенке во время тренировочной пробежки. Теперь, всего через десять минут после начала боя, он был уже мертв. И все это оказалось совершенно напрасно.

— Шульце, ради бога, выпрыгивай из машины, прежде чем она взлетит на воздух! — завопил фон Доденбург и выпихнул Шульце из подбитого транспортера. Из двигателя начал валить густой белый дым с запахом горящего топлива.

— Все за мной! — закричал фон Доденбург, кладя руку с растопыренными пальцами поверх каски, что означало команду «все ко мне». Не дожидаясь, пока бойцы выполнят команду, он помчался вперед, стреляя на бегу очередями от бедра. За ним неровным строем следовали его люди.

Из-за кучи навоза выскочил неприятельский солдат в шлеме, похожем на ведерко для угля, с лицом, искаженным страхом. В руке он держал гранату.

Фон Доденбург нажал на спуск «шмайссера». Девятимиллиметровые пули впились в грудь вражеского солдата. Тот рухнул на землю, шлем сполз ему на лицо, а граната выпала из рук и откатилась на безопасное расстояние.

Из траншеи, вырытой позади кучи навоза, выскочил еще один неприятель, сжимая в руке пистолет. Шульце ударил его кулаком по лицу. Визжа от боли, тот отскочил назад. Его лицо моментально залила кровь.

Они бросились вперед. Дорогу им преградил дымящийся транспортер, на земле вокруг него валялись трупы эсэсовцев в тех позах, в которых их внезапно застала смерть. Фон Доденбург перепрыгнул через чье-то мертвое тело, ноги от которого были оторваны пулеметной очередью.

Два вражеских солдата попытались установить древний пулемет системы Гочкиса на огневую позицию позади горящего бронетранспортера, который мог бы служить им превосходной дымовой завесой. Их вспотевшие лица были опущены к оружию. Внезапно они увидели стремительно надвигающихся эсэсовцев. В течение мгновения, показавшегося вечностью, в их испуганных глазах застыла нерешительность. Они задавали себе вопрос: «Драться или смыться?».

Внезапно более крупный из них швырнул автомат и бросился бежать. Слишком поздно! Один из эсэсовцев выстрелил ему в спину. Бельгиец простер руки вверх, как будто умоляя небеса спасти его, а затем без звука рухнул на землю.

Второй поднял руки, сдаваясь. Но эсэсовцы уже не могли остановиться. Кривоногий баварец, наваливший в штаны, когда фон Доденбург обучал его прятаться на дне щели во время танковой атаки, выстрелил, и солдат медленно опустился на землю. В его глазах застыло выражение полного неверия в происходящее с ним.

Они уже вступили в горящую деревню. С обеих сторон мощеной улицы через разбитые окна были видны дерущиеся, стреляющие люди. Сапоги нападавших прогрохотали по узким тротуарам; они прижимались к стенам, дающим некоторую защиту, и стреляли вверх. Люди тяжело вываливались из окон и оставались лежать на мостовой, как сломанные куклы.