Книжные магазины - Хорхе Каррион
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На одной из витрин Shakespeare and Company можно прочесть: «City Lights Books». А на верхней части двери City Lights в Сан-Франциско, возможно, сам Лоуренс Ферлингетти написал рукой на зеленом фоне: «Paris. Shakespeare+Co». На протяжении четырех лет этот поэт-битник учился в Сорбонне и подружился с Уитменом, бывал в его съемном жилье, где было полно книг и стояла тарелка дымящегося супа, и всего через два года после возвращения в США, в 1953 году, открыл легендарный книжный на Западном побережье – побратим парижского образца. Вскоре книжный стал и издательством, выпускавшим книги самого Ферлингетти и таких поэтов, как Дениз Левертов, Грегори Корсо, Уильям Карлос Уильямс или Аллен Гинзберг. Каталог издательства не ограничивался битнической поэзией, хотя многие из представленных в нем произведений, от рассказов Буковски до политических текстов Ноама Хомского, тяготели именно к этому направлению. Издательство и его издатель вошли в историю литературы осенью 1955 года, когда Гинзберг прочитал свои стихи в Six Gallery Сан-Франциско: Ферлингетти предложил ему издать «Вопль». Вскоре после того, как это произошло, издание было конфисковано полицией, обвинившей владельца книжного и издателя в непристойности. Суд получил большую огласку в СМИ, а решение, принятое в пользу City Lights Publishers, и по сей день остается вехой в судебной истории Соединенных Штатов в области свободы слова. «Books, not Bombs»[36] – гласит надпись на листе бумаги в проеме лестницы, одна из многих в этом книжном наряду с такими, как «Место литературных встреч»; «Добро пожаловать, сядь и почитай книгу».
С самого начала существования обоих книжных – парижского и калифорнийского – публичное чтение и перформанс стали обычными явлениями. На одном творческом вечере 1959 года в City Lights Гинзберг сказал, что для написания текста, который он собирался зачитать, он сосредоточивался, пока не поймал определенный ритм, а затем стал импровизировать с помощью чего-то очень похожего на божественное вдохновение; он также проводил творческие вечера в Shakespeare and Company, пьянея от красного вина. Призвание обоих книжных – будоражить, служить библиотекой, гостеприимной и открытой всему новому. Поэтому в обоих имеется богатый отдел фэнзинов, остающихся одним из средств выражения все той же контркультуры, которая сформировалась параллельно с этими книжными в пятидесятые годы. С балкона Shakespeare and Company Уитмен наблюдал за событиями мая 1968-го. Если учитывать этот дух заядлых путешественников, битников, бунтарей, в конечном счете – неоромантиков, то не кажется случайным, что в обоих книжных отделы поэзии и комнаты для чтения находятся на самом верху. Постоянное веяние этого духа в парижском магазине обеспечивает непрерывный поток молодых людей, временно принадлежащих богеме.
Как говорил Кен Гоффман в книге «Контркультура в разные времена», французский мир искусства рубежа XIX и ХХ веков соотносил поиск художественной оригинальности с богемным образом жизни:
В первые четыре десятилетия ХХ века эта парижская художественная богема расцвела настолько, что казалась почти массовым движением. В буквальном смысле сотни художников, писателей и исторических деятелей со всего мира, чьи новаторские произведения (а в некоторых случах и вызывающие личности) гремят и поныне, проходили через воронку того, что историк литературы Дональд Пайзер назвал «звездным часом Парижа». <…> Как писал Дэн Франк, автор исторического труда «Богема»: «Париж… превратился в столицу мира. На улицах была уже не горстка художников… а сотни, тысячи. Это был расцвет искусств такого разнообразия и качества, с которым ничто не могло сравниться».
Звездный час Парижа заканчивается в 1939 году. Во время Второй мировой войны культурная жизнь в городе отчасти замерла, тогда как территория и интеллектуальная деятельность Соединенных Штатов оставались неприкосновенными. Подошли к концу сороковые, а с ними их политические и военные легенды, а в пятидесятых образовались трещины, сквозь которые стала пробиваться богемная жизнь в ритме бибопа. Первым количественным расширением стал переход от бит-движения к движению битников. Ферлингетти рассказывает, что в шестидесятые годы к воротам City Lights стали прибывать автобусы битников, которые отправлялись в паломничество по местам Керуака, Снайдера, Берроуза и других. Но лишь с появлением хиппи приобретает массовый масштаб новое богемное движение, полностью лишенное элитарного импульса, отличавшего первых денди. Это была подлинная новая массовая культура, потому что после Второй мировой войны уровень грамотности и сложности на Западе был настолько высок, что здесь могли сосуществовать различные культурные массы, каждая из которых обладала собственными четко определенными чертами, противоречившими друг другу лишь отчасти.
Нужно достичь консенсуса, а значит, должна быть критическая масса последователей, читателей, чтобы литературное поколение стало частью канона. Последние два поколения литературы США – потерянное и бит – вошли в канон в том числе и благодаря деятельности первого книжного Shakespeare and Company и его обратной связи с La Maison des Amis des Livres на улице Одеон и City Lights и прочих культурных ячеек Сан-Францисского ренессанса. Именно этим названием в английском языке обозначается период культурного расцвета, который город на Западном побережье пережил в пятидесятые годы. Разумеется, неслучайно, что ренессанс – слово французское.
Через восемнадцать месяцев после прибытия в город Ферлингетти вместе с Мартином открыли книжный магазин на первом этаже. В этом заведении (как и в книжном Уитмена в Париже) царила своя атмосфера, неформальная и дружественная. Рексрот описал поэзию, которую он хотел творить, как поэзию «от меня к тебе», а City Lights был книжным «от меня к тебе». Мартин и Ферлингетти решили продавать исключительно книги карманного формата. Магазин был открыт до полуночи, семь дней в неделю.
Джеймс Кэмпбелл. «Безумная мудрость. Таким было бит-поколение»
5. Политизированные книжные
И еще одно – мы повелеваем, чтобы отныне ни один владелец книжной лавки, ни продавец книг, ни кто бы то ни было другой не осмеливался привозить в эти края Библию или Новый Завет в вышеупомянутых порочных изданиях или в других, содержащих какие-либо ошибки, пусть даже они будут устранены таким же образом, каким теперь надлежит устранять те ошибки в изданиях Библии и Нового Завета, экземпляры коих еще есть в этих краях, под страхом применения наказаний,
