Не отпускай мою руку, ангел мой. Апокалипсис любви - A. Ayskur

момент в поле его зрения оказалась красивая креолка или мулатка, которая стояла в бикини и подставляла себя солнцу. На нее невозможно было не смотреть, настолько ее фигура с тонкой талией и длинными точеными ногами завораживала. Смуглая кожа гладко блестела, капельки влаги отражали солнце, и вся она была манящей и свежей на фоне бирюзового безбрежного пространства. Все в ней было вылеплено как будто искусной рукой скульптора, без единой помарки, а упругие выпуклости, которые встречаются только у латиноамериканских женщин, так и просились, чтобы их потрогать. А еще сильнее ему захотелось шлепнуть ее по твердо торчащему заду и ощутить приятный ожог ладони от звонкого хлопка. Словно почувствовав его мысли, девушка повернула голову, и они встретились глазами. Она улыбнулась и маняще выгнулась, закинув одну руку за голову с короткой стрижкой. В этот момент Рава невольно положил руку ниже пояса Лии и сжал. Та недоуменно посмотрела на него и открыла рот, чтобы разразиться возмущенной тирадой. Но увидев его лицо, передумала перевела взгляд туда, куда смотрел он. Девушка тотчас разочарованно отвернулась.

Но вечером в баре он снова увидел ее и почти весь вечер незаметно переглядывался и улыбался ей. И тогда Лия произнесла эту сакраментальную фразу: «Люди не меняются». Он, конечно, понял ее значение. Потому что это тысяча первое напоминание о его шальной юности достало его. Вот почему жены со временем становятся похожими на свекровей? Его мать тоже вечно твердила ему о каких-то гормонах и стерегла от каждой юбки. Однако, проморгала именно ту, от которой больше всего берегла своего ненаглядного сына.

В ту ночь они впервые не спали вместе. Лия гордо ушла в зал на диван, а он впервые не побежал за ней и нагло мечтал о смуглянке. К нему как будто вернулись те забытые легкость и филигранная игра чувств с противоположным полом, словно у охотника, почуявшего добычу. Как говорил его сокамерник, армянин Герам: «Зачем даны глаза? Чтобы смотреть по сторонам. И видеть красивых женщин! Любоваться их красотой». Простая истина, сказанная веселым кооперативщиком, который никогда не терял присутствия духа. Но через много лет, когда он приехал к Раве и увидел его жену, то поцокал языком и с видом знатока заявил:

— Ахпер-джан,(дорогой брат) такой женщина, обижать нельзя. Бог не простит. Она что из воздуха сделана, а? Вай, какой красивий женщин. — И выкатывал на Лию свои большие черные, ласковые глаза, подавал ей лучшие куски шашлыка. Вспомнив об этом, он вдруг подумал, что перегнул палку: «Ну не заслужила его Лийка такого отношения». Он встал, походил по комнате, включил телек, где как будто нарочно танцевали красотки-латинос. Но они его уже не волновали. В конце концов чувство вины захлестнуло, и он пошел к ней как последний подкаблучник. Просил прощения, оправдывался, пока она не обняла его. Так они и заснули, прощенные друг другом на узком диване. Утром при встрече с девицей он сделал вид, что не узнал.

Рава оторвался от воспоминаний и вернулся к вчерашней сумасшедшей ночи, когда он увидел Лию в неизвестном доме и рядом оглушенного Гогу.

«Ну как же, люди не меняются? Еще как меняются! Вот оно доказательство — измена его чудесной жены. — Боже как больно», — подумал он. Такой боли он еще не испытывал. «Неужели она способна на такое?» — схватив стоящий перед ним бокал, он яростно швырнул его в стену. Резко запахло виски, темным пятном сползавшем со стены.

В этот момент Рава вдруг почувствовал свое сердце, оно сжималось все сильнее и сильнее. Расстегнув ворот рубашки, попытался глубоко вдохнуть воздуха. Стало немного легче.

Он продолжал тонуть в своих воспоминаниях. Их первое свидание. И первый поцелуй, от которого она подскочила как ужаленная и бросилась бежать. А он, главный приз городского базара невест, неотразимый красавец, побежал за ней, подхватил ее, чтобы не упала и бережно, как с хрустальной статуэтки, стряхивал с нее снег. Позже ему хотелось смеяться над собой от этой лирики, но вместо этого он прятался вечерами под деревом и смотрел в ее окно. И чем больше его мать говорила о коварстве русских женщин, тем больше ее сынок жаждал ее. Да, его анийка никогда бы не поняла своего «мальчика-подкаблучника», именно так бы она назвала его презрительно.

А Рава знал, что без нее он просто пропадет. Только с приходом в его жизнь Лии он стал чувствовать себя спокойно и уверенно. Своими большими зелеными чистыми глазами она давала ему веру в жизнь тогда в колонии и потом, все годы совместной жизни. От нее ничего не требовалось, чтобы только, возвращаясь домой он видел ее, и ее мягкую и нежную улыбку. Он сейчас чувствовал как будто потухло солнце в его орбите. И внезапно понял, что никогда и никому ее не отдаст. Потому что без нее он никто. И она без него. Потому что они созданы друг для друга.

— Нет, он ее никому не отдаст. Он поедет сейчас домой и будет просить, умолять ее о прощении. Он снова упадет перед ней, но не отпустит. Прочь гордость, прочь амбиции.

Приняв это решение, он почувствовал себя намного легче, как будто гора с плеч. Рава попытался вскочить, но вместо этого вдруг схватился за сердце и медленно сполз в кресло. Боль в груди стала невыносимой, не давая ему пошевелиться. В это время открылась дверь и вошла Валя. Как всегда вовремя, как будто караулила у дверей.

Глава 14. Нашелся убийца

Очнулся Рава в больничной палате. Весь обвешанный проводами, с капельницей. Второй раз в жизни он оказался в состоянии беспомощности. Неужели это конец? Тут он увидел сына, который стоял рядом и старался не показывать своего страха, но он был в его глазах, поникших плечах. Рядом стояла Валя.

— Где мама? — непохожим, больным голосом спросил Рава у сына.

Сын замялся на какое-то мгновение, но потом взял себя в руки.

— Мама уехала от нас, — ответил он сдержанно. — Сказала, что вы разводитесь.

Рава закрыл глаза и спустя мгновение произнес с трудом сдерживая боль:

— Куда она уехала? Верните ее. Я не дам ей развода.

— Папа, успокойся. Она вернется. Я знаю. Но сейчас я с тобой. — Стас взял руку отца и пожал ее. — Ты главное выздоравливай, папа.

Глаза отца покраснели от напряжения, но поддержка сына его успокоила.

— Тогда ничего ей не говорите обо мне. Пусть будет спокойна. Это не просьба, — он требовательно посмотрел на сына.

Тот, опустив голову, кивнул. После этого Рава махнул