Тождественность любви и ненависти - Чингиз Абдуллаев

– Самый богатый в Европе человек владеет мебельными салонами ИКЕА, – сказал Давид, криво усмехнувшись, – про него знает весь мир. Он тоже летает только в экономклассе, ездит на старой машине, питается в дешевых ресторанах и живет в самых недорогих отелях. Своему собственному сыну он платил очень небольшую зарплату, когда тот работал в его фирме. Ничего удивительного. Типично скандинавский менталитет.

– Только не для меня, – вздохнула Ирина, – ты же знаешь, что мой отец всегда был исключительно щедрым человеком. И я привыкла к такому типу мужчин, только к такому. Жадины вызывают у меня отвращение. Жить ради денег, по-моему, отвратительно. Извини, что это я тебе говорю. Ты у нас тоже очень богатый человек. Только ты не такой, как мой датчанин. Живешь в шикарных апартаментах, хорошо одеваешься, заказываешь ужин из ресторана отеля. В общем в тебе тоже говорит твоя «грузиностость». Даже если у тебя не будет денег, ты сделаешь все, чтобы пустить пыль в глаза. Такой шикарный кавказский мужчина.

– У меня есть деньги, – немного обиженно заметил Чхеидзе, – и я никогда не был жадиной. Это даже обидно. Копить деньги, чтобы их потратил кто-то другой? Очень глупо. Я тогда, в начале восьмидесятых, фарцевал только для того, чтобы нормально одеваться и питаться. Стыдно было ходить в обносках и все время занимать деньги у московских студентов. Гордый я был, молодой и гордый. Таким и остался. Поэтому и купил себе замок под Цюрихом, где я сейчас живу. И небольшой дом в Лос-Анджелесе. Я не Абрамович и у меня нет даже миллиарда долларов. Но моих денег может хватить нам обоим. И если ты вдруг решишь сделать ошибку в третий раз, то я готов совершить ее вместе с тобой.

Ирина улыбнулась, прикусила губу.

– Ты так и не женился? – спросила она.

– Нет, – ответил он, – так и не смог найти женщину, похожую на тебя.

Теперь они улыбались оба. Они не могли даже предположить, какие трагические последствия будет иметь их сегодняшняя встреча. Они не могли об этом даже подумать.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ. РЕАЛЬНОСТЬ

– Давайте по порядку, – предложил Дронго сидевшему напротив Чхеидзе, – значит, вы встретились с Ириной два дня назад, впервые за столько лет?

– Верно. Мы не виделись с восемьдесят четвертого. Двадцать три года. Просто невероятный срок. Я думал, что такое бывает только в книгах. Но видите, иногда в жизни случаются подобные невыдуманные истории. Она мне очень нравилась. И я думаю, что тоже нравился ей. Мы познакомились у моего друга. Ее отец тогда был известным ученным, вы, наверно, о нем слышали. Дмитрий Алексеевич Дмитриев. Мировое светило. Потом он стал членом-корреспондентом Академии наук. А у меня отец к этому времени умер. И я занимался фарцовкой, о чем я вам уже говорил. Такой неравный союз. Нет, я не нуждался, но всегда чувствовал себя рядом с ней человеком другой касты. Как в Индии, где есть высшая каста жрецов и каста неприкасаемых. Отец и мать у нее были интеллигентными людьми, они неплохо ко мне относились. Но я сам понимал разницу. Хорошо понимал. Грузинский мальчик, приехавший в столицу и живущий в общежитии с тремя другими ребятами. И она, ухоженная московская девочка – живущая в огромной профессорской квартире. Мне было трудно решиться за ней ухаживать. Первые несколько месяцев мы только встречались, как дети. Честное слово. Сейчас в это даже трудно поверить. Брали мороженое, ходили в кино и даже билеты покупали не в последний ряд. У нее уже тогда были некоторые проблемы со зрением. И первый раз мы поцеловались только через пять месяцев после нашего знакомства.

Дронго почувствовал, что его словно уколили. Ему было неприятно это слышать. Он вспомнил молодую и красивую женщину в Мангалии. Как она тогда ему сказала? Она рассталась с любимым и вышла замуж за нелюбимого. Значит, первый мужчина, который ей так нравился, и был Давид Чхеидзе. Самое обидное, что они действительно были похожи, только сам Дронго был немного мощнее, а у Чхеидзе была еще тонкая ниточка уже начинающих седеть усов.

Возможно, тогда она увидела меня и вспомнила про своего первого мужчину, огорченно подумал Дронго. Возможно, после двух лет неудачного замужества, она хотела снова испытать забытое чувство любви. И поэтому так охотно согласилась на эти встречи. Может, она видела во мне совсем другого человека. И в постели представляла себе совсем другого. Думать об этом ему было неприятно. Он нахмурился, не показывая своего раздражения.

– В общем я был ее первый мужчина, – продолжал терзать его самолюбие Давид Чхеидзе, – у нас было все, как бывает у неопытных молодых людей. Даже не получилось с первого раза. Сейчас об этом немного смешно вспоминать, а тогда мне было ужасно стыдно. Но инициатором наших интимных встреч была именно она. Я бы никогда не решился.

– Когда это было?

– В восемьдесят третьем. Вы помните, какое это было время? В ноябре восемьдесят второго умер Брежнев и к власти пришел Юрий Андропов. Сразу начались проверки в кинотеатрах и в парикмахерских. Студентов исключали из институтов, если ловили в других местах во время занятий. Сотрудников наказывали, партийным объявляли выговоры. А мы встречались с Ириной на даче у ее отца. Ездили туда на автобусе. Почти год встречались. А потом я получил распределение в Новосибирск. И она оставалась в Москве. Я пришел к ней объясниться, уже думая о новой работе. Мне так хотелось проявить себя, показать, на что я способен. Я ведь попал по распределению на предприятие, которое занималось особыми оборонными заказами. С моим образованием я мог далеко пойти, может, даже стать первым грузинским космонавтом. Или известным конструктором. Я ведь хорошо учился. У меня было столько планов. И не забывайте, что мне было только двадцать два года. Мысли о женитьбе мне даже не приходили в голову. Поеду в Новосибирск, немного поработаю, получу квартиру, накоплю денег и потом смогу жениться. Вот так примерно я думал. Сидеть на шее у ее отца мне не хотелось.

– И вы с ней расстались?

– Хуже. Мы с ней разорвали всякие отношения. Она пыталась меня убедить, что мне нужно остаться в Москве. Сейчас понимаю, что она просто не хотела, чтобы я уезжал. Но говорила это совсем иначе. Она тоже была очень молодой и не умела скрывать своих эмоций. Слово за слово, и мы поспорили. Потом разозлились. Потом поругались. И я ушел. Ушел, как выяснилось, на много лет.

Он помолчал, отвернувшись в сторону. Незаметно потер правый бок, сморщился, очевидно, от боли. Затем сказал:

– В молодости мы бываем излишне эгоистичны. Я уехал в Новосибирск, а она вскоре вышла замуж за это ничтожество. И через два года развелась. Потом у нее появился еще какой-то друг. Когда я вернулся в Москву, мне сказали только о ее замужестве, и я решил больше ей не звонить. А она к тому времени уже собиралась разводиться. Вот так глупо я поступил. Потом все изменилось. Я вернулся в восемьдесят восьмом в Москву, и это был уже отчасти иной город. И я был немного другой. А потом события нарастали как снежный ком. И в девяносто пятом я отсюда просто сбежал.

Чхеидзе вздохнул. Затем добавил:

– Тогда меня хотели убить. Или запугать. Но я не думаю, что те проблемы могут возникнуть опять. У меня нет ни земли, ни зданий, из-за которых меня хотели устранить. Ничего нет. Все мои деньги в банках и в различных зарубежных компаниях. Даже убив меня, их невозможно получить. Но кто и зачем должен меня убить, я не понимаю.

– Вы снова о предсказании.

– Я все время об этом думаю. Ведь цыганка нагадала и Самойлову. Сказала, что он станет руководителем, нечто в этом роде. Он ведь сразу заменил Касаткина. Только цыганка ему нагадала будущие неудачи. И я уже сейчас знаю, что, если со мной что-нибудь случится, то весь проект их компании полетит к чертовой матери. Получается, что одно было увязано с другим. Смерть Касаткина отложила мою смерть на два дня. А после того как убьют меня, у Самойлова ничего не получится. Это понятно и без предсказаний гадалки.

– И за эти два дня, после аварии, вы выстречались только с Ириной?

– Нет, – ответил Давид Георгиевич, – конечно нет. Иначе все было бы достаточно просто.

Он посмотрел в окно. Видно было, что попытка задать следующий вопрос ему дается с трудом. Но он его все-таки задал.

– Она сказала, что вы познакомились с ней в Румынии еше двадцать лет назад. Вместе отдыхали? Или вместе поехали?

Дронго понял, что его собеседник тоже ревнует. Ему было важно знать, какие чувства испытывал к Ирине сам Дронго, которого она нашла через столько лет.

– Разве она вам не сказала? – осторожно спросил он.

– Сказала, что знакома с вами достаточно давно. Но уже много лет не разговаривала с вами. Нет, она мне ничего не сказала. Она должна была что-то сказать?

– Конечно нет, – спокойно ответил Дронго, – мы встретились в Румынии, когда она прилетела туда на один или два дня делать какой-то специальный репортаж об отдыхающих. А я тогда работал в системе Интуриста и помогал ей с репортажем. Мы расстались хорошими друзьями, а потом на много лет потеряли друг друга из виду. Москва большой город. И я с трудом вспомнил ее, когда она мне позвонила.