Темный орден (Оболенский, том 3) - Алекс Хай

Я зашипел от боли, почувствовав, как Вергилий что-то делал с моей кожей. Время для меня замедлилось, и я плыл в этом темном облачке, словно парил в пространстве, где не было ничего, кроме целительного тумана.

Мне и правда становилось лучше с каждой… Секундой? Боль понемногу утихала и становилась терпимой, привычной, человеческой. Кожа и мясо мод ней начали зудеть, и это было хуже всего. Я попытался поднять руку, чтобы хотя бы почесать нос, но с удивлением обнаружил, что не мог пошевелиться. Облако сковало меня мягко, но надежно. Видимо, так Вергилию было удобнее работать.

Наконец, Примоген выпрямился и тут же пошатнулся. Успев ухватиться за спинку стула, он тяжело вздохнул.

— Да уж, ваше сиятельство, умеете вы эффектно появляться в заведениях. Что в Академии, что в Изваре, что здесь…

Облако вокруг меня начало понемногу рассеиваться. Я плавно опустился на пол и… Обнаружил, что оказался без одежды. Не знаю, как Вергилий провернул это фокус, но картинка вырисовывалась занимательная: двое важных старцев пялились на валявшемся на каменном полу нагого юнца. Почти что Сусанна и старцы, только без развратного подтекста.

Поняв мое смущение, Вергилий снял с небольшого круглого стола тяжелую темно-бордовую скатерть и подал мне.

— Прикройте срам. Позже я распоряжусь принести вам новую одежду.

— Спасибо, — я уставился на немного пришедшего в чувство Кассия. — Ну и как, стоило того? — спросил я.

Колдун продолжал машинально потирать шею, и я увидел, что на ней расцветали буйным цветом гематомы. Хорошо его прижали те ручки.

— Несомненно, ваше сиятельство, — все еще не вернув прежний голос, просипел он. — Несомненно. Почтеннейший отец, я бы выпил. Чего-нибудь крепкого, потому что новости крайне занимательные.

Несмотря на то, что на дворе было светло, Вергилий пожелание поддержал. На столике, скатерть с которого служила мне тогой, как раз стоял, маня гранеными бочками, старинный графин с темной жидкостью.

— Золотой бальзам, — пояснил Вергилий. — Работа наших мастеров-алхимиков. Основа — продукт перегонки из яблок, выращенных в этом саду. Этим яблоням больше века, а они все еще плодоносят. И они застали первый всплеск силы, впитали ее в себя… Настоян в дубовой бочке на заговоренных травах.

Кассий удивленно приподнял брови.

— Большая честь…

— Повод обязывает, — Вергилий достал три изящных старинных лафитника на тонких золоченых ножках и налил понемногу в каждый.

— Много пить нельзя. Мы употребляем его только в особых случаях — разумеется, не для удовольствия, но для восстановления. Сейчас это нужно всем нам.

Примоген подал мне рюмочку, и я с опаской принюхался. В нос ударила странная сладковато-кислая смесь ароматов, но отторжения не вызвала.

— Лучше выпить одним глотком, — добавил Вергилий. — Суть этого напитка не во вкусе, а в эффекте.

Мы подняли рюмки в молчаливом тосте, и я поднес свою к губам.

Ох ты ж черт! Не знаю. Сколько градусов было в этом, с позволения сказать, напитке, но мне показалось, что количество приближалось к составу медицинского спирта! Крепкая — ух! На пару мгновений мне показалось, что это пойло просто выжгло мне все изнутри. Но спустя пару секунд…

Нега того облачка, которым меня окутал Вергилий, когда исцелял ожоги, показалась ничем по сравнению с ощущением от этого Золотого бальзама. По моему пищеводу словно растеклась истинная благодать, нектар богов, чистая сила…

Дрожащими руками я вернул Вергилию пустую рюмку.

— Ну как? — участливо спросил мой наставник.

— Проняло.

Да уж, классный из меня ученик. В первый же день, и это я еще не был официально принят в послушники, я сам себя поджарил, а потом распивал спиртное с преподавателем. Все-таки слухи о моей безбашенности начинали иметь под собой реальную почву.

— Итак, — Вергилий уставился на посвежевшего Кассия. Да и сам Примоген словно сбросил пяток лет после залпа этой живительной влаги. — Что вы увидели, почтенный отец?

Кассий уселся на гостевой диванчик рядом со мной и, расправив полы своего алого пиджака, закинул ногу на ногу. Чертов щеголь, даже туфли носил из красной кожи. Но, как ни странно, весь этот эпатаж смотрелся на нем органично.

— На этот раз видений не было, — ответил колдун. — Но вот голос я услышал отчетливо. Я бы даже сказал, чрезмерно отчетливо. Ну и физическое проявление Тьмы во время ритуала — тоже редкость, хотя смутило меня не это.

Вергилий уселся в кресло напротив нас. Я нервно поерзал в скатерти — скользкий бархат норовил стащить меня с дивана.

— Я не знаю предыстории появления этого юноши в Ордене, но для меня это повод обеспокоиться, — продолжил Кассий. — Тьма называет его своим палачом. Дар, которым обладает господин Оболенский, имеет лишь один смысл — пожинать другие дары и отдавать их обратно Тьме.

Примоген хмуро слушал колдуна, а у меня внутри все похолодело.

— Погодите, — перебил я Кассия. — Я уже забирал дары. Так получилось, что мне пришлось открыть в себе эту способность на острове, когда мы бежали из подземелья. Дар можно забрать, только убив его обладателя… Но я думал, что забираю эту силу себе. А вы говорите, что я возвращаю ее обратно Тьме.

Кассий и Вергилий переглянулись.

— Что ж, придется дать первый урок экстерном, — печально усмехнулся Примоген. — Тьма — постоянная величина, Владимир Андреевич. Когда она излилась в наш мир, это было ограниченное количество силы. Мы до конца не выяснили, откуда она пришла. Подозреваем, что есть некое неизвестное нам измерение, в котором она существует.

— Параллельный мир? — подсказал я.

Примоген покачал головой.

— Не совсем. Даже если другие миры и существуют, мы не можем это подтвердить или опровергнуть. Однако Тьма находится словно между ними. Если угодно, она отделена неким подобием завесы или барьера, который не позволяет ей в полной мере излиться в наше бытие. Когда Евдокия Федорова устроила ту трагедию в больнице, этот барьер — или завеса — каким-то образом прорвалась. Мы предполагаем, что для этого было необходимо определенное стечение обстоятельств: нужный человек, способный прорвать барьер, концентрация Тьмы в одной точке — и, скорее всего, в этом человеке, и ряд других совпадений. Не исключено, что было важно и состояние человека — воля, особенно воля отчаянная, способна и без колдовства творить чудеса…

Я кивнул.

— Кажется,