О, Мексика! Любовь и приключения в Мехико - Люси Невилл

Она редко допускала грамматические ошибки. Лишь время от времени она сама останавливалась и задавала вопросы такого рода:

— Какая фраза звучит более естественно для носителя языка: «Я собираюсь замуж в следующем месяце» или «Я выхожу замуж в следующем месяце»?

Она так свободно и охотно рассказывала о своей жизни, что я вскоре забыла о том, что вообще-то она студентка, а я – преподаватель. Она рассказывала о своих приключениях во время путешествий, о своих любовных драмах и скандальном подростковом периоде и о своих теперешних отношениях с женихом – успешным кинорежиссером-документалистом. Хотя ее родителям хотелось, чтобы она встречалась с юристом, в конце концов они смирились с ее выбором.

Время урока неожиданно закончилось, и Офелия взглянула на свои часы:

— О, я должна идти… чуть не забыла, у меня назначен сеанс в косметологическом кабинете.

Я вышла с ней вместе на рецепцию и видела, как она попрощалась с Коко, у которой при этом был более серьезный вид, чем обычно. И еще я заметила, что донья Йоли, уборщица, которая обычно болтает со всеми учащимися, прямо брови подняла, когда услышала ее «До свидания». Когда Офелия ушла, Коко и донья Йоли бросились к окну. Я последовала за ними.

С обеих сторон от входа в здание стояли два крепких, широкогрудых мужчины. Облаченные в черные костюмы и темные солнцезащитные очки, они с бесстрастными лицами дождались Офелию и пошли рядом, по обе стороны от нее. Ни словечком не обменялись эти трое, идя к черному «мерседесу», который ждал в нескольких метрах от входа. Мужчина слева открыл заднюю дверь автомобиля и подождал, пока Офелия не села внутрь. Затем туда сели мужчины, по бокам от нее, и «мерседес» рванул с места.

Коко повернулась к донье Йоли.

– ¡Pinche fresa!  – сердито фыркнула она. В буквальном переводе эта фраза означает «Чертова клубника!».

Донья Йоли неодобрительно покачала головой.

— Что ты имеешь в виду? Что это за клубника такая? – спросила я.

– Fresa? Ой, ты разве не знаешь, что значит resa?

— Нет.

Коко на секунду задумалась.

— Фресас – это мексиканские люди, которые другие, – пояснила она.

— Почему они другие? – спросила я. – Потому что они очень богаты?

— Да. Но не только поэтому. Они говорят по-другому, по-другому себя ведут и… ну, и выглядят они по-другому… – Она снова замолчала. – Они похожи на вас, на иностранных людей… не на мексиканцев.

— То есть они белые? – спросила я.

— Да. Чаще всего фресас – белые.

— Так что, тогда и я – фреса?

— Нет, фресас ведут себя по-другому… Только я не умею объяснить. Спроси кого-нибудь еще, – посоветовала она.

Офелия, несомненно, была не такой, как большинство моих знакомых мексиканцев. В некотором смысле мне было гораздо проще общаться с ней, нежели с другими учащимися, чья жизнь, казалось, вращалась исключительно вокруг семьи и долга перед ней.

Отношение Офелии к семье было более характерно для западного мира. Она жила в квартире одна, в то время как большинство мексиканцев склонны обитать под отчей крышей до самой свадьбы, а то и того дольше. И рассказывала она все больше о своих друзьях, а не о родных. Она вела светскую жизнь и следила за культурными событиями – например, посещала картинные галереи и театр. Она была хорошо начитана и имела свое мнение обо всем на свете. Она решительно винила Североамериканское соглашение о свободной торговле в том, что риск потерять работу в Мексике растет день ото дня, и страстно протестовала против моды на излишек геля для волос среди мексиканских мужчин.

Как многие австралийцы или американцы из среднего класса, Офелия после учебы не стала сразу искать работу, а отправилась посмотреть мир. Она объездила Европу с рюкзаком в компании друзей, затем шесть месяцев проработала в Зимбабве по волонтерской программе. Я никак не могла взять в толк, зачем уезжать в Африку, когда здесь столько работы для волонтера; но, с другой стороны, зачем тогда я сама после учебы отправилась волонтером в Коста-Рику, в то время как в аборигенных общинах Австралии была масса работы?

Офелия казалась мне настолько знакомой, что на родине могла бы быть одной из моих подруг. Так мне казалось до того момента, когда я увидела, как она садится на заднее сиденье «мерседеса» с шофером, в сопровождении телохранителей.

— Слушай, Октавио, а ты fresa? – спросила я, когда мы бродили по овощным рядам нашего местного ianguis. К тому времени у нас вошло в привычку ходить на рынок каждую субботу, поскольку это был единственный день, когда мы оба были дома.

— Нет.

— Почему нет? Ты белый и из богатой семьи.

— Да, это правда. Но у этого слова негативный смысл: fresas высокомерны. Я из высших слоев общества, если ты это имеешь в виду… Смотри, вот, кажется, симпатичные манго…

Из высших слоев? Я не могла поверить, что он так просто об этом сказал. Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь – хоть в Австралии, хоть где-либо еще – отнес себя к «высшим слоям»: такое просто было не принято. Но Октавио, похоже, это вполне устраивало.

Позже, когда мы грузили покупки в машину, Октавио предложил мне по пути заехать к его матери. Это предложение меня несколько смутило, но, поскольку я не смогла придумать отговорки, мне пришлось согласиться.

Мать Октавио, как выяснилось, жила в Поланко – элитном районе, куда я каждое утро ездила на работу в «Пятую авеню». Я узнала улицу Кампос-Элисеос по недавно подстриженной траве и пальмам, аккуратно высаженным в ряд между дорожными полосами. Мы повернули прямиком во двор перед возвышающимся посреди улицы современным зданием и остановились у въезда на принадлежащую ему парковку. Октавио вручил ключи от машины низенькому человечку в костюме, мы вошли в дом и двинулись по беломраморному холлу в сторону лифта. Октавио нажал кнопку с надписью: «Пентхаус».

Когда мы вошли в квартиру, нас встретила мать Октавио в одежде для фитнеса. Мышцы ее накачанного пресса проступали через белую лайкру. Она была красавица блондинка – высокая и стройная, с резко очерченными скулами.

– Hola, mi amor [14], – сказала она, обнимая сына. Потом обратила свое внимание на меня: – А вот и вы! Как я рада с вами познакомиться! – Она поцеловала меня в щеку. – Октавио мне все про вас рассказал. Австралия – ух, как это экзотично! А вы и вправду похожи на Кайли Миноуг.

Я покраснела. Последний раз мне говорили такое в двенадцать лет.

Дама ухватила меня за руку и повела показывать дом.

— Это комната для пилатеса.

Я успела бросить взгляд на зеркальные стены и оснащение.

— Это комната для медитаций.

Пустая и белая, на полу несколько диванных подушек. Наверху – комната для гостей.

— Если Окти когда-нибудь вас достанет, приходите сюда ночевать.

Мы вышли на балкон, уставленный деревцами в горшках. Воздух сегодня был свеж, как в горах. Передо мной расстилался город, а за ним высились окружающие его горы. Глядя на них, я вспомнила, что мы находимся в долине на высоте 2500 м выше уровня моря. Обычно город скрывает густой слой смога. Но в тот день смог волшебным образом рассеялся, и я наконец-то смогла ясно увидеть Мехико как на ладони. Передо мной и вокруг меня двадцать один миллион человек – что почти равно целому населению моей собственной страны – работали, ели, спали, умирали и рождались.

— Вы уже знаете, где какой вулкан? – спросила мать Октавио. – Ахуско – на юге. На востоке – Истаксиуатль и Попокатепетль.

Они похихикали над моими безуспешными попытками выговорить эти названия:

— По-по-ка-те-петль.

Потом женщина повела нас в гостиную и указала на диваны с кремовой льняной обивкой. Я обвела взглядом эту прелестную комнату, задержавшись на прекрасных экспрессионистских полотнах, доминировавших в ее пространстве.

— Садитесь, пожалуйста. Октавио, милый, сделаешь нам кофе?

Когда тот вышел, она зашептала:

— О, надеюсь, он хорошо ведет себя с вами? Я-то знаю, что жить с ним вместе может быть совершенно невыносимо. Вы, пожалуйста, звоните мне, если у вас с ним возникнут какие‑то проблемы… Ой, и еще кое-что, пока я не забыла… Думаю, вы, вероятно, уже поняли, что это довольно опасный город. Октавио рассказывает, что вы ездите на метро и ходите везде совсем одна… позвольте мне только заметить, как вы рискуете, милочка, в самом деле! Ведь, скажем честно, вы здесь беззащитны.

Вернулся Октавио с кофе:

— Мама, ради бога, она не ребенок.

— Да, да… И Окти такой же. Он знает, что мог бы жить в квартире этажом ниже этой, в полной безопасности, но он этого не желает. Нет, я все понимаю: вы, дети, хотите быть независимыми, следовать моде и жить, как нищая богема в Колония-Рома… Я сама такой была в вашем возрасте…