Блики, или Приложение к основному - Василий Иванович Аксёнов

Катя: Ещё же рана!.. Ещё же, боже мой, и швы! (И выбегает из палаты.)

Все смотрят на дверь, за которой скрылась Катя, затем – на койку, где ещё вчера лежал Безруков, рассказывая байки про охоту и рыбалку в Сибири.

И почти все: Сбежал-таки!

Кто-то один: А далеко ли?.. Словят.

Год тот же, но месяц – июнь, и число его – пятое. Горьковская область. Пойма реки Керженец, другой ли какой, очень на неё похожей. Низкий и плотный, будто приплюснутый воздухом сверху, туман напоминает чайный гриб. На уютном заливном лугу, отрыгивая в тишине степенно и смачно, отдыхает коровье стадо. Часа четыре. Утро. С востока медленно наступает бледный пока свет. Над туманом стелется серый дым, цепляется за часто торчащие из тумана коровьи рога, на них наматываясь, словно вата. Под старой, раскидистой ивой догорает костёр, потрескивает редко и негромко. Возле костра, свернувшись калачом и с головой запрятавшись в дождевик с куколем, спит подпасок малолетний. Лежит бездвижно. Пастуха поблизости не наблюдается. Пастух купается, стараясь вышибить из головы случайный хмель. Егунов Иван Лукьянович. Накупался до посинения, но хмель, похоже, не вышиб: покачиваясь, из воды выходит. Скачет то на одной ноге, то на другой, пытаясь выгнать из ушей проникшую туда влагу. Фыркает. Потом вдруг резко замирает. Шарит испуганно по берегу глазами. Одежды его нет. Вместо неё валяется бумажный плакат, на котором изображён перед носом плюгавого, остроносого Гитлера здоровенный советский кукиш. На обратной стороне плаката химическим карандашом написано коряво, но разборчиво: «Извиняй, мужик, не нужда бы, дак не взял, не приспичило бы, грех такой не принял бы на душу, и без того обременён, а чтобы после этого жилось тебе хошь малость спокойней, то знай, что не вор какой приблудный слямзил у тебя одёжу, не залётный прощелыга, а я – красноармеец Митрей! Пока без адресу, до адреса пока что мне далековато, может быть, к осени и доберусь. Помолись, мужик, за меня Богородице, Заступнице нашей. И святому мученику Иоанну Воину». И с новой строчки: «Еслив бывать мне доведётся тут когда-нибудь, дак возверну, чем и своим ещё, может, дополню – мы по росту-то с тобой как будто одинаковые, да и нога вон, чувствую, такая же, – а не придётся, свет не ближний, то с кем и переправлю, а нет, дак не обессудь и свыкнись, всё равно когда-нибудь истлеет, не вечное, возле костра ли прогорит. Глянул, кургузка на локтях проносилась. Да и Бог велел делиться, поди, помнишь – не татарин-то? А мальчонку, мужик, подыми – тепло-то оно тепло – и хорошо, что тепло, и постояло бы так, дак ладно, – но от земли обязательно натянет, жалко, еслив простудится – слягет – тебе же скучно без него будет. Ну, и прошшай».

Егунов: Он – ты подумай-ка, а – Митрей! Скажи на милость, сучье вымя!.. Он – Митрей, Митрей он… А я – Иван Лукьянович! Так что ж теперь, людей пойти мне грабить?! Не Митрей ты, а сволочь самая последняя! Это же надо обнаглеть так! (Трезвеет разом и бежит к костру. Подбрасывает в костёр хворосту. Трясётся сам и тормошит подпаска…)

– Васька! Вставай, вставай! А то простынешь! Ослободи-ка дождевик!.. В гробу бы мне его увидеть – по хамской роже и узнал бы: «Митрей!..» Ну, в-непогоду-дуру-баушку!.. Вставай, вставай, Васюха, слышишь! Вставай. Натянет от земли… Потом возись ещё с тобой тут!.. В моих штанах-то, пусто б ему было!

III

– Задремал там, старый бродень? Заболел ли? Обнаглел, скорей всего-то. Знаю я твою хворобу – раньше тебя родилась… Едва шево́лишься. Куда ж годится. Как червь замёрзлый по лопате. Шибко шары-то не закатывай, то долго ли: мордой в лесину саданёшься, упадёшь, ноги сломаешь – дострелю, нянчиться с тобой не намерен. Привык, холера, волю ему дал, он уж и рад. Живо, парень, отважу. По хребту-то полосну – сон из башки дурной моментом выпорхнет.

Погрозился Несмелов, но коня подгонять не стал, подумал: «У остяков вон мило дело, лучше, поди, и не придумаешь. И у Баженова, у того в Туруханске под стать им, плоскомордым, было, обостячился, хотя и сам-то – паболдырь, помесь остяцкая. Собак упряжка да нарты, и горя нет. В тулупишко завернулся, на бок припал, полёживай себе, хореем этим понужай, улюлюкай да песню про то, что видишь, пой. А там, уж будь здоров, лишь бы на пень где не налететь да не опрокинуться… Попробуй-ка, их догони… Как волки, чё там, пообвыкли».

Подумал, во рту зуб свежеутраченный языком вспомнил, передёрнулся, вспомнив, сгорбился и затосковал. Достиг в тоске равнодушия, дураком себя обозвал, скинул с рук шубенки, папиросу вынул из кармана и закурил, уйму спичек при этом потратив. Курит, рану в десне тёплым дымом утешает, мыслями от неё отдалиться пытается. Не заметил, как и отдалился. Родной дед Григорий на ум заявился. Шумно. Глухой совсем под старость сделался. Других не слышал, не слышал и самого себя, наверное, а потому и кричал всем, как муэдзин с минарета, кто не привык, так думал, что ругается Григорий Митрофанович. А он – из добрых побуждений. Не злой был, но сдрешной, заполошный. Спать на ночь влезал дедушка на полати, поясницу внизу «застудить цели не имея», до утра там поминал многое лихом, воюя с усатыми постояльцами, уши мхом от них – чтобы «не проникли пруссачата в голову» – запечатав. Иной раз мох извлечь забудет – не мешал ему, глухому-то, – и ходит с ним в ушах день или два, пока тот сам по себе не вывалится. Утром спускался с полатей, мрачнее, по выражению невестки, «баушки-яги голодной», и отсыпался на лавке, при протопленной уже печи, поставив возле лавки свои «тараи» – пимы с обрезанными голенищами. Выспится вволю, сколько старому достаточно, ноги в «тараи» сунет – и с ходу в сени квасу испить, кис тот в корчаге там обычно, а квасу нет, тогда – водицы, бадья с ней полная в сенях стояла постоянно. Уж как закон – и к бабке не ходи. И вот, они, его внучата-казачата, Орест и Павел Павловичи, тогда ещё Орешка и Павлушка, додумались как-то и пригвоздили «тараи» к половице, пока владелец их на лавке отсыпался. Проснулся дедушка, встал, в «тараи» влез, пошёл было – и расквасил свой орлиный нос об пол, мало того, и зубы передние вышиб. А с теми, что во рту ещё оставались, но толку с которых всё равно