Последний романтик - Элизабет Гилберт

Насчет студента-отличника все верно. Любопытно, но после похода по Аппалачской тропе Юстас решил поступить в колледж. Странный выбор для человека, который так ненавидел учебу. Но Юстас всегда верил, что сможет хорошо учиться, если избавится от давления отца. И так и вышло: в колледже у него были одни пятерки даже по математике. Можно с уверенностью сказать, что в местном колледже Гастон таких студентов, как Юстас, больше не было. В кампусе он стал настоящей знаменитостью благодаря своему вигваму, одежде из оленьих шкур, спокойному голосу и рассказам о приключениях в горах и на реке Миссисипи. Другие студенты воспринимали его так, как в дальнейшем будут воспринимать все в течение жизни. Девчонки были от него без ума, иначе и не скажешь; ребята стремились во всем ему подражать. Он потихоньку становился похожим на себя нынешнего, его внешность становилась все более экзотической и привлекательной: широкие скулы, четко очерченные губы, широко расставленные глаза с тяжелыми веками, длинный нос с горбинкой. Юстас был в прекрасной форме: увидев его по возвращении из путешествия по Аппалачской тропе, его друг сказал, что тот выглядит как «высокая каменная скала». Каштановые волосы почернели. У него была смуглая кожа и белые зубы. В его лице абсолютно не было вялости: сплошные косые линии, тени и острые грани. Он был существом удивительной жизненной силы и выглядел так, словно его вырезали из дерева. От него пахло зверем, но это был чистый запах. В его сторону оборачивались. Он был популярен и вызывал всеобщий интерес.

Скотт Тейлор, студент, который учился с Юстасом в те годы, вспоминает: «…с широкой улыбкой, в одеждах из оленьих шкур, он казался самым крутым парнем в мире. Мне очень хотелось посмотреть, как там у него в вигваме, – но не напрашиваться же в гости». Спустя некоторое время Скотт все-таки напросился. Стоял «прекрасный дождливый осенний день», и Юстас усадил гостя у ручья и заставил резать овощи для рагу. Скотт никогда не делал ничего подобного, и этот опыт был для него как удар электрическим током. Он вырос в консервативной семье в пригороде, рано женился и поступил в колледж, чтобы изучать химию. Всё, что Юстас говорил или делал, было для него потрясением и откровением.

Скотт вспоминает: «Мне было девятнадцать, как и моей жене. У нас была маленькая квартира, и мы пытались сделать ее похожей на типичный дом семейной пары, представляющей американский средний класс. Просто подражали своим родителям, не задумываясь о нашей собственной жизни особенно глубоко. Потом я как-то пригласил Юстаса Конвея в гости. Он молча обошел наш дом, посмотрел на всё и сказал: «Ребята, сколько же у вас барахла!» А я никогда даже не задумывался о том, что можно жить по-другому. Юстас тогда сказал: «Только представь, что ты мог бы потратить эти деньги не на вещи, а на путешествие вокруг света или на книги. Представь, как много ты узнал бы о жизни». Клянусь, я никогда не слышал, чтобы кто-то говорил что-то подобное. Юстас дал мне почитать книги о плотничном и кожевенном деле и обработке древесины, показал, что я мог бы научиться этим навыкам и делать вещи сам. Он говорил: «Знаешь, Скотт, во время летних каникул можно не только работать в офисе. Ты мог бы путешествовать автостопом по Америке или поехать посмотреть Европу». Европа! Автостоп! Это были самые экзотические слова, которые я когда-либо слышал».

За два года учебы в колледже Гастон Юстас добился больших академических успехов и смог перевестись в Аппалачский государственный университет, расположенный в горах, в городе Бун, Северная Каролина. Обучение там длилось четыре года. Поначалу Юстас переживал, получится ли у него учиться в университете, потому что обучение в высшем учебном заведении требовало больших интеллектуальных усилий, чем учеба в провинциальном колледже. Годы отцовской критики по-прежнему заставляли его сомневаться в своих силах; к тому же его пугало само число будущих однокурсников.

В первый день занятий он даже не стал надевать свой наряд из оленьих шкур – боялся привлечь внимание. Надев обычную одежду, рано вышел из вигвама и сел на мотоцикл, чтобы успеть осмотреться в кампусе и сориентироваться. Но по пути увидел на обочине сбитого машиной кролика и по привычке остановился и подобрал его. (Сбитое на дороге зверье давно уже стало основной его пищей. У Юстаса было такое правило: если блохи на шкурке еще живы, значит, мясо достаточно свежее и его можно есть.) Юстас сунул кролика в рюкзак, поехал дальше и первым явился на занятие по археологии. Вообще-то, до занятия оставался целый час, потому что Юстас собирался осмотреть университетскую территорию. Но у него все равно было еще много времени, а он не хотел просто сидеть без дела и потому подумал: а не освежевать ли пока кролика?

И тут его осенило. Он вспомнил слова матери, которые та часто ему повторяла: «Твоя школа будет такой, какой ты сам ее сделаешь». И вот он решил что-нибудь сделать. Поспрашивал и нашел преподавателя, который должен был вести сегодняшнюю лекцию. Преподавателем оказалась женщина, профессор Клоусон; она только что закончила Гарвард, и это был не просто ее первый рабочий день в этом университете, но первый рабочий день вообще, – а еще она никогда раньше не жила на Юге. Должно быть, Юстас здорово ее напугал.

– Послушайте, – сказал он. – Я понимаю, это ваша лекция, но у меня есть идея. Я подумал: может, мы с вами сегодня вместе проведем занятие по археологии? Я мог бы рассказать о своем примитивном традиционном образе жизни. И еще у меня есть кролик – я только что нашел его сбитым на краю дороги, – и его как раз надо освежевать, чтобы мне было что есть на ужин. Может, в качестве наглядного примера разрешите мне освежевать кролика перед студентами? Я использую инструменты, которые сам сделал из камня, точно такие же были у первобытных людей. Отличное получится занятие, как думаете?

Профессор Клоусон долго и пристально смотрела на Юстаса. Потом встрепенулась и сказала:

– Ладно. Так и сделаем.

Они пошли в кабинет геологии, взяли пару твердых кусков кремня и вернулись в аудиторию. Когда собрались другие студенты, профессор Клоусон представилась, раздала кое-какие распечатки и сказала:

– А теперь я передаю слово одному из наших студентов, который покажет вам, как освежевать кролика первобытными инструментами.

Юстас вскочил, достал кролика из рюкзака, точь-в-точь как фокусник из шляпы, взял камни и начал свой восторженный рассказ, одновременно затачивая куски кремня.

– Будьте осторожны, чтобы кусочки кремня не попали в глаза, – предупредил он и рассказал, что первобытные люди могли двумя маленькими, остро заточенными камнями было расчленить и выпотрошить взрослого оленя. Юстас и сам делал так много раз. Между прочим, ацтеки делали такие точные и острые каменные орудия, что с их помощью можно было выполнять операции на мозге – «с большим успехом, между прочим!». Для археологов изучение каменных орудий представляет большую важность не только из-за их исторического значения, но и потому, что на костях животного, разделанного таким предметом, остаются характерные следы. Поэтому ученые могут определить, умерло животное своей смертью или же его убил и съел человек.

Затем Юстас подвесил сбитого кролика к шнуру старых бежевых жалюзи, завязав его аккуратным скользящим узлом. Юстас быстро распотрошил кролика, попутно рассказывая о том, что толстый кишечник животного обычно довольно чистый, так как содержит только твердые каловые массы, однако с тонким кишечником и желудком надо быть осторожным – в них находятся жидкие и дурно пахнущие отходы пищеварения. Стоит случайно проткнуть эти органы, и «вся эта гадость выливается на мясо, а это просто ужасно».

Продолжая работу, Юстас рассказывал о физиологии диких кроликов. Их кожа тонкая, как папирусная бумага, и потому легко рвется. Не то что шкура оленя, объяснил он, сделав небольшой надрез от задней лапы к анальному отверстию и другой лапе. Оленья шкура, в отличие от кроличьей, прочная, долговечная и используется для многочисленных целей. С дикого кролика не получится снять шкуру чулком, свернуть и сделать варежку. Аккуратно снимая шкуру, которая рвалась, как влажное бумажное полотенце, он объяснил, что главное – отдирать шкуру одной длинной полоской, как будто чистишь яблоко. Тогда из шкуры одного кролика получится полоска меха длиной восемь футов – вуаля!

Юстас вручил шкурку сидящим впереди студентам, чтобы те рассмотрели ее и передали дальше. Они спрашивали, что можно сделать из этой легко рвущейся полоски. Разумеется, ответ был у Юстаса наготове. Индейцы брали полоску кроличьего меха и оборачивали ей сплетенную из травы веревку – мехом наружу. Высыхая, трава и кожа накрепко прилипали друг к другу, и получалась длинная и прочная веревка. Если сплести несколько таких веревок, получится легкое, мягкое и очень теплое одеяло. В пещерах древних людей в Нью-Мексико, где Юстас был много раз, такие одеяла можно найти спрятанными в углу – в сухом пустынном климате они прекрасно сохранились, хотя прошло более тысячи лет.