«Если», 2010 № 09 - Журнал «Если»

Гладко излагает, подумал Олег, как по писаному. Где-то я это уже слышал, или читал, или мне только кажется?..

— То, что происходит в небе, — продолжал швабский барон, смежив веки, будто в трансе, — определяет и происходящее на Земле. Как тайна и порядок Вселенной отражаются в малейшем зернышке песка, так и движение тысячелетий отражается в том кратком промежутке, который мы зовем человеческой жизнью, и мы вынуждены в личной и общей душе повторять падения и взлеты прошлого, готовить апокалипсисы и восхождения будущего…

Вспомнил! Была такая модная книжонка в начале девяностых, написанная двумя французами. Кажется, называлась она «Рассвет колдунов»… или как-то иначе, не суть…

— Мы знаем, — вдохновенно возглашал нацист, — что вся история Вселенной состоит из борьбы между льдом и пламенем и что эта могучая борьба отражается здесь, внизу. И в плане человеческом, в умах и сердцах, когда пламя начинает угасать, надвигается лед. Мы это знаем каждый для себя и для всего человечества в целом — мы стоим перед вечным выбором…

— Теория Горбигера, если не ошибаюсь, — сказал Олег. — Мировой лед, и все такое…

Фон Вернер полыхнул уничтожающим взглядом. Хорошо хоть за плазмоган не схватился.

— Не теория, а истина, — проговорил он. — Представителю еврейской лженауки этого не понять.

— Ну-у… допустим. А при чем тут вторая Луна?

— Это не вторая Луна, — усмехнулся гауптштурмфюрер. — Это осколок четвертой Луны, что вот-вот упадет на Землю. Каждая луна постепенно разрушается, и ее обломки образуют кольцо вокруг земного шара. Если ты видел так называемую вторую Луну, значит, должен был видеть и другие обломки, более мелкие…

Это он об искусственных спутниках, что ли? Ну да, конечно, ведь. он же их никогда прежде не видел… Что ж, при его уровне осведомленности получается очень логично. Все планеты, включая Луну, состоят изо льда. Луна распадается, и ее сверкающие ледяные осколки притягиваются Землей. Спорить с этим бессмысленно. Бравый вояка-гауптштурмфюрер действительно склонен к рациональному истолкованию здешних чудес, вот только исходит он из ложных предпосылок. Ладно, не будем противоречить. Пока не будем.

Олег посмотрел на остальных. Девицы глядели в огонь, языки пламени отражались в их равнодушных глазах. Монах беззвучно шевелил губами, видимо, молился.

— Как представитель еврейской лженауки, — сказал Олег, — я хочу лишь добавить, что на дворе у нас пятое тысячелетие. От Рождества Христова.

Все воззрились на него. Даже девицы перестали пялиться в костер. Таис глянула непонимающе, а Ефросинья при упоминании имени Христа усмехнулась криво как-то. Святой прервал молитву.

— Откуда знаешь? — выдохнул барон фон Вернер.

— От верблюда, — огрызнулся астроном Сахновский. — У лженауки астрономии есть свои методы. Точной даты я вам, разумеется, назвать не могу, но в том, что после моей смерти в две тысячи девятом году прошло не менее двадцати веков, — убежден.

— С тех пор как я оказался здесь, — тихо сказал Иоанн, — во мне борются два чувства. — С одной стороны, мне хочется узнать про все, что сталось с миром после моей смерти, что стало с Церковью и верой, а с другой — осознаю всю тщетность, суетность, бессмысленность и даже греховность знания сего в ЭТОМ месте…

Дитмар вскочил и стал затаптывать костер.

— Хватит болтовни! — прикрикнул он. — Пора возвращаться.

Ну что ж, подумал Олег, еще одно очко в мою пользу.

Между тем, пока немец разглагольствовал, Беседка Ветров наконец начала оправдывать свое название. Подул сильный северо-западный ветер и в считаные минуты разогнал колдовской туман, появилось Солнце, а с ним и тепло. Олег прикинул — где-то четыре часа пополудни. Не так уж плохо.

И тут снова заговорил Зов. И не заговорил даже — взорвался в груди раскаленным ядром.

— Направление? — спросил Дитмар.

Олег прислушался к себе. Не здесь, не в Беседке. Гораздо ниже. И западнее. Ялта? Нет, дальше. Мисхор? Алупка? А точнее… Непонятно. Где-то у подножия Ай-Петри или еще ниже.

— Карту!

Немец держал свою самоделку наготове. Астроном показал:

— Где-то здесь. Точнее пока не скажу.

— Да, — согласился гауптштурмфюрер. — Зачастили, прямо один за другим…

— Сатана глумлив и не даст нам покоя, — негромко заметил Иоанн. — Не зря, пока бесовское наваждение клокочет в нас, исчадия вельзевуловы расступаются пред нами…

— Все, выступаем! — скомандовал немец.

— Куда? — осведомился Олег. Фон Вернер указал рукой на запад.

Ладно, через Никитскую яйлу, так через Никитскую. От Романовской трассы, конечно, остались рожки да ножки, и неизвестно, что на спуске с перевала, ну да ладно.

— Я поведу, — заявил Олег. — Маршрут знакомый.

Отчаянный крик, полный тоски и страха, донесся из поднебесья. Три точки — белая и две черные, быстро приближались со стороны Бабугана. Приглядевшись, Олег понял, что одна из них — сигнус, и его преследуют черные птицы, похожие на громадных воронов, оперение отливает синевой, клювы крупные, с зазубринами и сильно загнуты книзу. А сигнус… Холодея, он узнал Царевну-лебедь. Откуда она здесь, почему?

Птицы-загонщики — мельче сигнуса, но умны. Одна атаковала снизу, не давая жертве уйти вниз, в спасительные скалы, а вторая короткими черными пике пыталась ударить Царевну сверху, в основание шеи. Лебедь уворачивалась широкими плавными поворотами, и удары проходили мимо. Но вот «ворон» изловчился, сумел достать спину сигнуса когтями. Лебедь заложила вираж прямо над «беседкой», снова закричала — и крик этот невозможно было вынести. Олег невольно зажал уши, тем более что и Зов в груди словно с цепи сорвался — требовал, повелевал: на запад! Прочь отсюда!

— Дитмар! — Олег не узнал своего голоса. — Дитмар, стреляй! Что медлишь, стреляй!

— Я не собираюсь тратить ценные заряды на спасение глупой птицы, — невозмутимо обронил эсэсовец.

— Идиот! — Олег схватил немца за грудки. — Никакая это не птица! Сигнусы разумны! Стреляй, фашистская морда!

Дитмар неуловимым движением освободился от захвата.

— Дурак! Сопляк! — взорвался и он. — Да ты знаешь, куда нам сейчас? В ад! Пошел вон, слюнтяй!

— Перун великий, Велеса победитель, — напевный голос принадлежал нововоскрешенной. — Ты Ярило, податель жизни, и Воин, податель смерти. К силе твоей взываю, и на помощь Топора твоего уповаю, и на четыре стороны света поклон кладу…

Тут чучело в кольчуге и вправду отвесило четыре низких поклона на все стороны света и замерло, выставив перед собой полусогнутые руки с нешироко разведенными ладонями.

В небе все было плохо. Сигнус металась из последних сил, обнаглевшие «вороны» бросались на нее все чаще. А между ладоней Ефросиньи что-то сверкнуло, еще раз сверкнуло, и возник тугой клубок света. Олег почувствовал, что волосы на голове встают дыбом. Не от страха. Статическое электричество, понял он. Вроде даже искры в волосах потрескивают. Невольно прикинул градиент и напряженность электрического поля. Это ж сколько вольт на метр? Да какое там вольт — киловольт, если не мега… Она же нас убьет! Замереть, не шевелиться…

Девица медленно завела руки за голову и плавным движением, словно баскетбольный мяч в корзину, отправила сотворенный сгусток плазмы в небеса. Астроном готов был поклясться, что видит эквипотенциальную поверхность, по которой шаровая молния скользнула ввысь и ударила в черную птицу.

Громыхнуло. Завоняло горелым пером. Рваные в клочья останки «ворона» ухнули в пропасть. Второй хищник, сложив крылья, канул в черноту ущелья и затерялся где-то среди сосен.

Все взоры обратились к Ефросинье, Девица тяжело дышала, румянец куда-то испарился — лицо сделалось белее мела.

— Недостойно посвященной Перуну, — сообщила наконец она, — зрить, как навьи твари средь бела дня терзают райскую птицу Сирин.

Иоанн вздохнул и перекрестился. Девица удостоила его презрительным взором и фыркнула. Румянец понемногу возвращался на ее тугие щеки.

— Сигнусадеи, сигнусадеи, — напевно донеслось откуда-то снизу.

Сигнус сидела за кромкой обрыва, на обломке скалы, видимо, служившей некогда опорой для беседки, и теперь Олег мог рассмотреть ее. Голова, как у человека, прекрасное женское лицо, да что там лицо — лик, широко распахнутые прозрачно-голубые глаза, пышные золотые волосы, никогда не знавшие гребня. Точеные плечи, высокая девичья грудь поднимается в частом дыхании. И все это как-то гармонично перетекает-переливается в белоснежное оперение. Огромные крылья сложены, отливают золотом кончики маховых перьев и роскошного хвоста. Продуманное совершенство. А на плече — глубокие порезы, и кровь сочится, течет, пятная белоснежный подгрудок…

И снова знакомый речитатив:

Горе, о горе, пропали все истиннолюди,Генноморфиды бессильны, бессильны их крепкие чары,То, что незыблемым мнилось, тотчас же рассыпалось прахом,Мор, разоренье и глад наступили повсюду,Смерть на земле и на море, и нету спасенья от смерти.Так предсказал нам Пророк, тот, кто не был другими услышан,Но предсказанье сбылось, это горе, о сигнусадеи,Призванный их охранять обернулся гонителем лютым,Земли трясутся, и нету спасенья на небе.Небо свернуло уж свиток, и ангел срывает печати,Вышел дракон о семи головах, и раздались пучины,Рушатся тяжко на берег тяжелые валы,Суша разверзлась, повсюду дымы от пожарищ и пепел,Пламя и лед, лед и пламя сошлися в стремительной битве,Горе, о горе, спасения нету, о сигнусадеи!Мощный Пророк, тот, кто не был услышан, сказал и иное:Годы забвенья минут, и настанет година спасенья,Явятся истиннолюди, восстанут из праха и пепла,Ждите, живите, храните святое запретное Знанье!Истиннолюди вернутся, возрадуйтесь, сигнусадеи!

Пение смолкло. Сигнус резким птичьим движением склонила голову, заглянув в глаза Олегу. И в душу. Взгляд ее был безмятежен и лишен какого-либо намека на мысль. Широко развела крылья — под ними обнаружились человеческие руки, от локтя переходящие в крыло. Сдвоенный сустав? Впечатление от изящной женской кисти несколько портили длинные, никогда не стриженные ногти… А вот рана… рана зарубцевалась, кровь не течет. Ускоренная регенерация?