Ночные видения - Томас Фейхи

Они стоят друг против друга. Такой вот молчаливый треугольник.

— Мне очень жаль, что приходится говорить вам это… — начинает Фрэнк и продолжает, не вполне понимая, что именно говорит.

Он лишь видит, как доктор вздрагивает, словно от пощечины. Рот у него слегка приоткрывается, он мигает.

Фрэнк задает несколько вопросов, но из ответов следует, что Клей в общем-то и не знал Фиби. Лучше ли он знает Саманту? Наверное, нет. Интересно, думает Фрэнк, помогает ли такая отстраненность в работе?

В комнату входит медсестра, ей нужно подготовить Саманту. Доктор Клей кивает.

— Нам следует придерживаться графика, — говорит он и, повернувшись к Фрэнку, добавляет: — Вы позволите?

— Вообще-то я собираюсь заехать завтра. Спасибо. — Он смотрит на Саманту. — Спокойной ночи.

Она грустно улыбается. О чем она думает, задается вопросом Фрэнк. О Фиби, о долгой бессонной ночи впереди или о нем?

Фрэнк едет по знакомым улицам города, по продуваемым ветром переулкам. Просто едет. Ему не хочется ни останавливаться, ни сбрасывать скорость. Ночной воздух холоден, но он не поднимает стекло, слушая шум ветра и звуки города.

Быстро свернув за угол, Фрэнк видит прямо перед собой церковь Святого Петра, ту самую, рядом с которой он несколько дней назад встретил Саманту. У него не было цели приехать сюда, но он и не удивлен тем, что так получилось. Может, зайти? Мотор негромко урчит, а он смотрит на проступающие в темноте высокие шпили и тяжелые дубовые двери. Фрэнк не был в церкви почти пятнадцать лет.

После смерти Сюзанны церковь стала ему не нужна.

С затянутым на горле галстуком и в старых брюках, рассчитанных на другую талию, отец выглядел растерянным и чувствовал себя, наверное, неуютно. Уже утром, в половине двенадцатого, когда служба в кладбищенской часовне Святого Креста только началась, температура поднялась до восьмидесяти градусов по Фаренгейту.

Зеленые ухоженные холмики кладбища растянулись на несколько миль, и, куда бы ни смотрел Фрэнк, повсюду виднелись тысячи домов, окруженных заборами и рекламными щитами, опутанные телефонными проводами. Город, названный Городом Ангелов, разрастался. Безоблачное небо не сулило облегчения от зноя, и только прохладный ветерок остужал влажный от пота лоб. Фрэнк помнит, как с улыбкой встречал кузенов и кузин, которых никогда не знал, дядюшек и тетушек, которых успел позабыть, и друзей Сюзанны, большинство из которых видел впервые в жизни. Органист заиграл «Летнюю пору» Гершвина, но музыка звучала уныло-однотонно, как будто ноты рассеивались в сухом пыльном воздухе. Когда в часовне наконец все приготовили, мужчины и женщины из похоронной конторы взялись за дело, как билетеры на концерте: раздавали программки и гвоздики, сопровождали каждого приходящего к его месту, подсказывали мягкими голосами и поддерживали твердой рукой. Люди в костюмах. Улыбающиеся. Ободряющие. Сочувствующие. Смерть была их работой.

Скорбящие заполняли скамьи, а орган все так же уныло стонал о лете.

В отношении Гершвина разногласий не возникло. Это было самое легкое из решений того дня.

Когда Фрэнку было восемь, отец повез его и Сюзанну к берегу океана в районе к северу от Малибу-Бич. Они все устроились впереди. До океана оставалось уже недалеко, и Фрэнк, точно щенок, высунул голову из окна, подставив лицо обжигающе холодному ветру. Ветер пах солью. В тот момент когда они свернули с автострады, радио заиграло «Порги и Бесс» Гершвина. Отец хотел, чтобы они послушали повнимательнее, так что остаток пути проехали молча. Даже Сюзанна.

Ступив на скользкие камни, они долго смотрели в чистую, прозрачную воду. Когда накатывали волны, Сюзанна брала Фрэнка за руку. Белая пена исчезала, оставляя после себя актиний, крабов и фиолетовых морских звезд, но через несколько секунд к берегу прорывалась другая волна, и все снова исчезало под пенной шапкой.

Отец сидел в машине до конца оперы.

То, что опухоль злокачественная, врачи определили почти пять лет назад. Ей удалили левую грудь, а через некоторое время у нее выпали почти все волосы. Потом они отросли.

В отличие от Самсона, тогдашнего бой-френда Сюзанны, Фрэнк ни в чем не винил Бога. Самсон вообще ко всему относился серьезно и, подражая своему библейскому тезке, никогда не подстригал волосы выше плеч. Но это не помогло. Они встречались в спортзале, и однажды бедняга попытался поднакачаться штангой, но тоненькие, словно лапки кузнечика, руки Самсона смогли лишь оторвать железяку от пола. Когда Сюзанна умерла, он почувствовал себя преданным Богом, который не дал ему достаточно сил, чтобы защитить ее.

Таких сил не оказалось ни у кого.

Во время службы Самсон сидел рядом с Фрэнком, держа сжатые кулаки на коленях. Как и Фрэнк, он плакал.

Фрэнк кладет руки на руль. Избегая невидящего взгляда святого Петра, чья мраморная статуя стоит во дворе, он в последний раз смотрит на резную дверь и замечает сидящего в темном углу бездомного. Мужчина прикрывает плечи то ли одеялом, то ли спальным мешком. «Какое же холодное и неприветливое место — пустая церковь», — думает Фрэнк, и в салон снова врывается ночной воздух.

12

ОПАСНЫЕ ПЕРЕКРЕСТКИ

Пробуждение наступает внезапно, и она открывает глаза, не понимая, спала ли вообще.

— Почти семь часов, — сообщает доктор Клей.

Он вроде бы доволен, но при этом что-то в нем изменилось. Доктор похож на человека, обремененного тайной, доверить которую никому не может. Саманта ждет, не скажет ли он что-нибудь о Фиби. Может быть, и он потерял сон после случившегося? Может, бывают такие ночи, когда люди вообще не должны спать. Когда нужно думать о потерях и утратах, чтобы не забывать. Она чувствует себя виноватой из-за того, что спокойно спит после смерти Фиби.

Быстро попрощавшись, Саманта поспешно покидает клинику.

Закуток Саманты в юридической консультации не производит должного впечатления. Она так и не украсила его фотографиями родных и друзей. На мониторе ее компьютера никаких наклеек. Будучи штатным адвокатом, она считает, что ей полагается отдельный кабинет, где можно без помех и доверительно разговаривать с клиентами и не отвлекаться от текущей работы. Этого нет, и Саманта безмолвно протестует тем, что упрямо отказывается создавать на рабочем месте хоть какой-то уют. Такая позиция ничего не меняет, но, отказываясь идти на компромисс, Саманта чувствует себя лучше.

Незаконченных дел на работе скопилось больше обычного из-за взятого в пятницу выходного, зато у Саманты хорошее настроение — она выспалась, ночь прошла без сновидений.

На столе у нее семнадцать папок с материалами по делам, находящимся на стадии рассмотрения. С этой угрожающе накренившейся горой надо что-то делать. И начать следует с просмотра медицинских карт трех нуждающихся в пособиях по нетрудоспособности. Потом подготовить документы по имуществу. Но каждый раз, когда она открывает папку, перед глазами возникает лицо Фиби.

Звонит телефон.

— Привет, детка, как делишки?

— Дон! — Саманта облегченно вздыхает — не клиент. — Как ты?

— Хорошо. Задаю перца выпускникам. Ну, ты и сама знаешь. В общем, все как обычно.

— Уверена, они все тебя любят.

— Я бы так не сказал, но мне не привыкать жить в забвении. А если серьезно, то спешу сообщить, что нашел кое-что интересное по той пьесе… «Гольдберг-вариации».

— Неужели?

— Да. Заказ на нее Бах получил от некоего графа Кайзерлинга где-то в начале 1740-х. Этот граф страдал от бессонницы и хотел получить нечто усыпляющее. Во исполнение заказа Бах сочинил эту самую пьесу, тему с вариациями, а граф заставил своего придворного музыканта, Иоганна Гольдберга, исполнять ее для него в ночные часы.

— Бессонница, — эхом отзывается Саманта.

— Точно.

— И что, помогло?

— Помогло? — Дон определенно удивлен ее вопросом. — Не знаю. Вещица довольно длинная, не каждый способен дослушать до конца, так что граф, может, и засыпал. — Он смеется.

— Я имею в виду, есть ли какие-то свидетельства того, какой была его реакция?

— Об этом мне ничего не известно, но ведь я провел только предварительные изыскания.

— А ты можешь выяснить подробнее?

— Конечно, поговорю кое с кем, загляну еще в некоторые источники…

— Отлично, Дон. Я буду тебе очень благодарна.

Пауза, затем он спрашивает:

— Так когда ты посвятишь меня в тайну? Если я правильно понял, это имеет какое-то отношение к делу, над которым ты работаешь? Верно?

Саманта вздыхает:

— Даже не знаю, с чего начать…

— Как насчет «Жили-были…»?

— Ну хорошо. Слушай…

Следующие два часа Саманта без особого энтузиазма занимается тремя срочными делами и посматривает на телефон, снова ожидая звонка от Фрэнка. Затем берется за составление завещания для ВИЧ-инфицированного клиента, но теперь с экрана компьютера на нее смотрит лицо Кэтрин. У нее начинает болеть голова. Она отворачивается от монитора, на мгновение закрывает глаза и решает прогуляться.