ХМАРА - Анатолий Гончар

 Их было трое. Впереди ,стоя на одном колене и пуская стрелу за стрелой, расположился Григорий. Чуть поодаль, присев за большим из валунов и настороженно поглядывая из-под веток разлапистого клена, притаились Фрол и Мефодий. Остальных стражников нигде не было видно, оставалось лишь надеяться, что те отправились восвояси. Братья же, отдавая всю славу своему более рьяному собрату, в драку ввязываться пока не спешили, по-видимому дожидаясь когда обозначится чей-либо перевес, а уж там предполагалось действовать по обстановке и либо сделать ноги, либо помочь добить незадачливого чужестранца.

 Тем временем коренастый Григорий, бездарно выпустив последнюю стрелу, отбросил в сторону ставший бесполезным лук, вытащил из-за спины огромный, отливающий матовым серебром двуручный меч и, с усмешкой посмотрев на моё ржавое оружие, без колебаний бросился в бой. Его ехидный взгляд и деловая уверенность заставили и меня усомниться в качестве своего клинка. Но долго раздумывать над этим мне было некогда, ибо Гришка обрушил на мой щит всю тяжесть своего меча, и я, едва устояв на ногах, вынужден был попятиться. Криво ухмыляющийся противник захохотал, широко размахнулся и нанес новый удар. Не успевая прикрыться щитом, я выставил перед собой меч и принял весь удар на его лезвие. Сноп искр, вылетев из-под перекрещенных клинков, разлетелся во все стороны. Остывая, они стали опадать на землю мелкими черными хлопьями. Ого, а мечи-то, оказывается ,равные, - подумалось мне, глядя как изменилось лицо моего противника, озадаченно рассматривающего на своём мече глубокую, образовавшуюся от удара зазубрину. Я же, воспользовавшись его замешательством ,отпрыгнул в сторону и бросил быстрый взгляд на свой меч. И, о чудо, не заметил на нем ни единой отметины. Воодушевленный я не смог не подначить всё еще приходящего в себя соперника:

 -Слышь, Григорий, скажи, где такие мечи делают? Я детишкам куплю, пусть в огороде с крапивой играются.

 Вместо ответа Григорий зло ощерился и снова взмахнул своим двуручником. Я принял удар на щит, и поединок закипел вновь. Он ударял, я уклонялся, уходил в сторону, принимал на щит, парировал, в ушах стоял звон, а руки гудели от беспрестанных ударов. Мой противник оказался отменным фехтовальщиком, и мне никак не удавалось подловить Григория на промахе, чтобы одним точным ударом продырявить его толстое, выпирающеё как барабан брюхо. Оставалось лишь ждать, когда эта стокилограммовая детина выдохнется, но, как назло, минуты текли за минутами, а сил у него вроде и не убавлялось. Поняв, что измором моего поединщика не взять, я стал действовать спокойнее, рациональнее, сберегая силы и выглядывая его слабые места. Наконец, когда противник особенно сильно размахнулся, собираясь сокрушить меня одним ударом, я упал на колено, подставляя ему под удар щит и, вытянувшись вперед, сделал резкий выпад, нанося колющий удар в коленную чашечку. Грохот от удара слился с воплем взревевшего от боли Григория.

 -Умерщвлю! - взвыл раненый соперник, в ярости не обращая внимания на хлеставшую из раны кровь и стал осыпать меня своими ударами беспрестанно. При этом его раскрасневшееся в пылу схватки лицо, приняв багровый оттенок, начало медленно расплываться и под его мерцающей оболочкой стали проступать совсем другие, до боли знакомые черты. Размахивал мечом никто иной, как незабвенный моему сердцу Морок.

 -Ах ты, мелкая гадость! - прокричал я, в свою очередь, переходя в атаку. Вскипевшая в груди злость придала мне сил и , размахнувшись, я, что есть мочи, врезал по взвившемуся надо мной мечу противника. Удар, сноп искр и мой меч, едва не вырвавшись из рук взлетел вверх, а обломок вражьего клинка, сверкнув в воздухе острыми гранями, со звоном шлепнулся на камни и заскользил вниз по склону.

 -Чтоб тебя, - отскочив в сторону и потрясая обломком клинка, завопил Пантелемон Савелыч, сплюнул и, крутанувшись на месте, перекинулся в уродливую ночную зверюгу. Длинным, красным, раздвоенным ,словно у змеи языком ,зверь облизал широко расставленные ноздри и угрожающе рыкнул. Меж оскаленных клыков хищника потекла вниз зеленая, пенистая слюна. Продолжая рычать, зверь присел на задние, уродливо вывернутые лапы и, стремительно оттолкнувшись, взвился в воздух, пытаясь в длинном прыжке дотянутся до моего горла. Вместо шеи я подставил ему щит и от души врезал мечом по мохнатой, давно немытой шкуре. Пронзительный визг возвестил о том, что мой удар достиг цели. Зверина отпрянула и кинулась наутёк, оставляя за собой широкую красно-бурую полосу. Вбежав на ближайший взгорок, зверина остановилась и вновь приняла вид неказистого мужичонки. Через всю его спину тянулась узкая кровоточащая рана.

 -Как же так-то?! - пробормотал Морок, рассеянно глядя на натекающую под ноги кровавую лужу, - это ж волкодлакова шкура-то, её ж мечом-то и богатырю не пробить, а с тебя какой богатырь? Али мы с Нурингией просчитались, не на ту лошадку поставили, а? - он удивленно посмотрел в мою сторону. - Да нет, вроде всё правильно, разе што.., - он опять задумался не договорив. А я, наконец-то спохватившись, сделал шаг в его сторону, но Морок уже опомнился и, взмахнув рукой, заюлил на одном месте. Весь бугорок и растущие на нем чахлые деревца заволокло серой, непроницаемой дымкой, которая, уносясь с ветром, быстро рассеивалась. Через считанные секунды о Мороке напоминала лишь небольшая лужа вытекшей крови да запах псины, забивавший мои ноздри. Увы, противник смылся, оставив меня теряться в догадках. Я развел руками, раздосадованно покачал головой и, в поисках двух незадачливых стражников, внимательно оглядел окрестности. Рядом их не было, за кустами и поваленными деревьями тоже и только у самих стен города смутно угадывались две темные дружно улепетывающие фигурки. Я усмехнулся, вытер со лба пот, подхватил оброненную в пылу схватки суму и, снедаемый печальными мыслями, направил свои стопы по следам уже успевших скрыться за стенами города братьев. А мне было от чего печалиться: что-то слишком часто за последние время я стал попадать в засады. Старею?

 Когда я подошел к городу, у его ворот уже стояло два путника: то ли монахи, то ли священники, то ли еще какие святые отцы. (Я в этом не разбираюсь, мне всё едино, что поп, что протоирей, а может это одно и то же?) и благочестиво крестились.

 Городские ворота, как всегда, были широко распахнуты. В меру пьяные и сытые стражники, вольготно развалившись на заботливо постеленных циновках, вели неторопливую беседу, а пилигримы, стоя пред ними ну точь-в-точь как я намедни, пытались пройти под сень "благословенного" града. Тщетно. Стража была непоколебима, полновесных тугриков у путников, похоже, не было, а без "бабок" кто же пропустит бездомного бродягу? Как говорится, дурных нема. Это с деньгами (если знать нужные ходы и выходы) идите куда хотите, везите что хотите: хоть сахар, хоть гексоген, а без евро и дойлеров в вашей же столице вы иностранец. А эти двое как я уже сказал, тугриков не имели, да и выглядели потешно, ни дать не взять два братца кролика на прогулке. Темные рясы до щиколоток, на голове такие же черные колпачочки, в руках приличного размера посохи, за плечами полупустые котомки. Ближе ко мне стоял высокий, сутулый, к тому же поджарый, словно борзая собака, и уже немолодой слуга божий с впалыми щеками на вытянутом, безволосом лице и непередаваемой скорбью в тёмных, слегка раскосых глазах. Молитвенно сложив на груди руки, глядя в бесконечность, он что-то приглушенно бормотал и всё время норовил прошмыгнуть мимо рассеянно взирающей на них стражи. Второй - дородный, коренастый, с русой окладистой бородой на румяных щеках и блестящими голубыми глазами, таившими в себе толику лукавства, стоял чуть поодаль и вел "переговоры" с начальником дневной смены - тщедушным малым лет тридцати, с маленькой, почти детской головой, но зато большим крючковатым носом, торчащим на давно не бритом лице. Одетый в красный кафтан и такого же цвета сапоги он больше походил на балаганного скомороха чем на старшого "доблестного" воинства, но кривая сабля, висевшая на боку, не оставляла сомнений во властных полномочиях её владельца.

 Не желая нарушать течение беседы, я остановился чуть в стороне, не доходя до переговорщиков добрый десяток метров, и невольно прислушался. Глава стражи говорил отрывисто, зло, грубо прерывая собеседника на полуслове, речь же пилигрима была нетороплива, степенна и не лишена некоторого изящества.

 -О, благородный Мусафаил (ага, теперь понятно как зовут этого мелкого начальничка), уверяю Вас, что пропустив нас с отцом Иннокентием беспошлинно, Вы не только не нарушите ваших законов и заповедей, но и поспособствуете привнесению в город благодати небесной.

 -И нет, и не уговаривайте, не нать нам никакой вашей благодати, у нас своей немерено, вот вчерась еще одну ведьму спалили.

 -А что же так сурово-то? Ведьма она чай тоже человек, мож молитвами да покаянием...