Птицы меня не обгонят - Станислав Рудольф

Он сияет:

— Хорошо, а?

— Сойдет… — отвечаю я неопределенно. — Стоило из-за этого лезть…

— Можно, я его возьму себе? — сопит он.

— Бери, пожалуйста… Ну, спускаемся!

Он спрятал сверкающий камень в карман штанов и стал спускаться, подбородком почти упираясь в скалу.

Я раскинул руки, как гигантский паук, и полез вслед за ним. Спускаться очень трудно.

9

Мы мчались по коридору, как стадо мустангов, чтоб попасть в кабинет физики вовремя. Возле директорского кабинета стояла Итка. Моника Кракорцова держала ее за руку и рассказывала что-то безумно важное.

Итка крикнула нам:

— Куда летите?

— В физический! — ответил я и кинулся за ребятами, чтоб не прибежать последним.

— Гонза, постой!.. — вопила Итка вслед.

Но я, конечно, не мог задерживаться. Я перевел дух только возле кабинета.

— Надо бы мне с вами пари держать, — заявил Вотыпка и пригладил рукой волосы, — я бы согласился даже на мороженый торт!

— А я — на чабайскую колбасу, — облизнулся Милда.

Мне почему-то не пришло в голову что-нибудь вкусное. Я только мечтал, чтоб на моих часах был ровно час.

Шикола про нас не забыл. Без чего-то час он высунулся из кабинета и махнул рукой, чтоб мы заходили. Радио у него уже было включено. Играли последние такты из «Кармен». Дикторша подтвердила, что я не ошибся. Затем Шикола снял листок бумаги со своей подписью, повернул ключ и стал сосредоточенно ждать сигнала точного времени.

Пип, пип, пип, пип, пип, пип, пип, пип… Физик резким движением выдвинул ящик. Мы наклонили головы. Все часы показывали разное время.

И даже швейцарские — гордость Венды — преспокойно отставали на минуту.

Лишь на одних было ровно 13.00! На часах малыша Златника.

Он достал их из ящика, широким жестом сунул в карман и процедил сквозь зубы:

— Ну, так как, судари мои?!

Нам не оставалось ничего иного, как признать его допотопные куранты самыми точными.

Мы шли домой, потому что в пятницу после обеда уроков нет. Всю дорогу мы говорили об искусной работе старых часовых дел мастеров. Малыш Златник сиял, как новая монетка, и лишь сожалел, что не держал пари. А ведь мог бы выиграть шоколадку за двенадцать крон.

На мосту мы разошлись. Малыш Златник пошел со мной, потому что живет в этом конце.

Я сказал ему:

— Послушай, дай-ка мне твою луковицу посмотреть!

— Еще чего…

Он явно воображал из себя бог весть что. Но мне все-таки удалось его уговорить. Он вытащил цепь с часами и протянул мне.

Я осторожно положил их на ладонь и поглядел: на них было тринадцать ноль-ноль.

— Ведь они же у тебя стоят! — удивился я.

Малыш Златник и ухом не повел.

— Ага, стоят, но стрелки крутятся, смотри… — И он стал с такой быстротой крутить стрелки, что чуть не превратил их в спираль.

— Вот почему они показывали ровно час!.. — сообразил я.

Малыш Златник потоптался на месте, почесал голову и выдавил:

— Только ребятам не говори…

Я кивнул. И тут же подумал: «Чего от меня хотела Итка?»

10

Я прохаживаюсь взад-вперед по тротуару, под окнами того дома, где живет Итка. Я могу увидеть ее в одном из окон, на втором этаже. Для этого ей достаточно лишь чуть-чуть отодвинуть занавеску. Или, может, мне лучше перейти на противоположную сторону? Тогда она меня скорее заметит. Я жду, когда проедет машина с хлебом, и перебегаю через улицу и делаю вид, будто разглядываю витрину с объявлениями здешних садоводов, а сам то и дело поглядываю наверх. Конечно, я могу позвонить и прямо спросить, что ей было от меня надо. А если выйдет ее мама? Я тогда от смущенья начну заикаться.

Вдруг что-нибудь очень важное? А я как ненормальный мчался в физкабинет, чтоб убедиться, что на «курантах» малыша Златника ровно тринадцать ноль-ноль! Что, если она хотела позвать меня к себе, чтобы я ей поиграл? Я-то запросто! Интересно, какое у нее будет лицо, когда моя скрипка запоет сладкое «Tesoro mio»? Играть по нотам? Если не по нотам, она не прочтет названия. А в названии весь смысл.

А может, у нее есть свободное время и она хотела куда-нибудь пойти? Со мной!

Битый час топчусь на противоположном тротуаре.

Итка так и не вышла. Наверное, ее нет дома.

11

Я вернулся домой. Настроение у меня ниже нуля, хуже некуда.

— Баб… я голодный! Как волк!.. — сказал я.

Бабушка стояла у горячей плиты и жарила отбивные.

Штуки три уже лежали в кастрюле, чтоб до ужина не остыли. Я приподнял крышку и схватил одну. Бабушка шлепнула меня по руке:

— Это на ужин!

— Не мучь меня, не то умру голодной смертью!

— Подождешь.

— Я сейчас съем свою порцию, а на ужин одно только пюре!

Но бабушка была тверда и не уступала.

— А за столом будешь сидеть и слюнки глотать? Что он о нас подумает? — объяснила она.

Я не понял.

— Кто он?..

Она кивнула головой на дверь:

— Они вот-вот придут!

Я совсем забыл, что сегодня к нам явится этот Владимир. Вот почему бабушка возится, а не сидит, как обычно, над очередным кроссвордом. Она подвязала мамин белый фартук и, более того, надела платье, которое надевает только по воскресеньям.

Меня словно холодной водой окатили.

— Ну и оставь все для него!

— Не груби!.. — отрезала бабушка, продолжая заниматься шипящими в сале отбивными.

Пускай! Обойдусь и без мяса, могу поесть хлеба с маслом. И с горчицей.

Я удалился со своим хлебом в спальню.

— Не кроши там!

Ее замечания у меня в одно ухо влетают, в другое вылетают. Поем и возьмусь за скрипку. Эту неделю я занимался совсем мало. Мой учитель такие вещи замечает сразу и начинает мне выговаривать.

Я проглатываю последний кусок и открываю футляр. «Tesoro mio»?

Сегодня нет. Сегодня «Tesoro mio» ни к селу ни к городу! Что-нибудь другое, чтобы…

Я играю до невозможности фальшиво, вру как только могу.

Через минуту распахнулись двери, и в спальню явилась бабушка.

— Ты почему так скрипишь? Воображаешь, что у меня вместо нервов веревки?

Я не ответил и стал метаться между кроватями, то наклоняя скрипку, то поднимая ее кверху, делая вид, будто целиком поглощен тем фальшивым визгом, который я пытался вытянуть из струн. У стены я повернулся и, не взглянув на бабушку, съехал со спинки кровати.

— Ты меня слышишь?.. — говорит она, и в голосе ее слышна угроза.

Вдруг что-то ударилось о стекло. Я повернулся, сделал два шага вперед и грифом скрипки приподнял штору. С той стороны окна, на жестяном выступе, опрокинувшись на спинку, лежала неуклюжая ночная бабочка. Оказывается, бабочки уже начали летать.

— Я маме скажу! — пригрозила бабушка, но, не получив ответа, захлопнула за собой двери и вернулась к плите.

Я не могу больше мучить скрипку и себя этим несносным пиликаньем. Просто не в силах.

Я спрятал скрипку в футляр.

Что делать? Вернуться в кухню и терпеливо, как подобает паиньке-мальчику, ждать, когда они наконец изволят явиться?

Я немного постоял у окна, рассматривая полосатое брюшко бабочки, ее ножки, тщетно дрыгающие в воздухе в поисках опоры. Потом отворил окно и сбросил бабочку вниз. Она тут же распростерла крылья и взяла курс на Калоусак, к черешневой аллее.

Мне пришла в голову мировецкая идея.

Я разделся до самых трусов и молчком проскользнул мимо бабушки, которая уже ставила на стол тарелки. В передней, где у нас стоит старый шкаф, я достал поношенный лыжный костюм, пиджак, зашитый на спине, и ковбойку. Когда-то она наверняка служила артиллеристам целью для стрельбы боевыми патронами. Все это я аккуратно сложил и хотел незаметно шмыгнуть обратно в спальню. Стол был уже накрыт на четыре персоны. Бабушка уселась возле окна и, воспользовавшись свободной минуткой, разгадывала кроссворд. Я крался на цыпочках, но она меня все-таки окликнула:

— Коралловый остров! Пять букв!

— Атолл! — ответил я, изо всех сил стараясь казаться спокойным.

Она заполняла свои квадратики, и я смог пройти незамеченным.

Я разоделся как только мог — вид у меня был как у полоумного — и стал терпеливо ждать.

12

Я услыхал три голоса. Они рокотали, будто камушки, брошенные в железный котелок. Один из голосов был непривычно низкий и звучал реже других.

Мама и Владимир уже здесь, но я не разбираю, о чем они говорят. Я развалился на аккуратно застланной постели. Все равно за мной сейчас явятся.

Мама уже приближается к дверям спальни.

Зовет:

— Гонза!..

Мама распахивает двери. Она вся сияет, она еще не сняла светлого пальто с медной пряжкой и светло-коричневого шарфика.

И вдруг улыбка на ее губах леденеет, превращается в сосульку.

Мама, внимательно рассмотрев меня, издает лишь сдавленный вопль ужаса: