Братья-оборотни - Вадим Проскурин

Первый въезд нового ярла Локлира в свою официальную резиденцию был обставлен с большой пышностью. На дороге, ведущей к замку Локлир, весь вчерашний день бабы усердно выпалывали чертополох и репейники. А сегодня вдоль дороги выстроились в начищенных доспехах кнехты замковой стражи, чтобы как бы не позволять ликующему народу выскакивать на дорогу и создавать торжественной процессии досадные помехи. Ликующий народ в количестве примерно двухсот душ согнали из ближайших сел. В первую шеренгу поставили зажиточных йоменов в крашеных одеждах, чернь толпилась сзади. Народ ликовал, причем вполне искренне. Действительно, с чего бы не ликовать, если два часа назад из замковых ворот выкатили бочку свежесваренного пива?

А вот с благородными гостями получилось не слишком удачно, второе сословие было представлено одним-единственным семейством. Возглавлял его барон Гельмут Айронсайд, прибывший в Локлир вместе с супругой Милдред, дочерью Изабеллой, гувернанткой Марион, полудюжиной кнехтов и какими-то рабами. Барон Гельмут был весьма знаменит, но не воинской доблестью, не набожностью и даже не ученостью, а тем, что леди Милдред принесла своему супругу девять дочерей и ни единого сына. Вероятно, всемогущий господь таким образом наказал барона Гельмута за какой-то неведомый грех. Что особенно обидно, все девять баронесс обладали крепким здоровьем, благополучно миновали возраст детства и не собирались ни от чего помирать. Не раз товарищи-рыцари намекали барону по-дружески, что любая порода нуждается в прореживании, и ничуть не зазорно, если какая-нибудь баронесса вдруг утопнет в омуте или, скажем, упадет с лошади и разобьет голову о камень. Барон Арчибальд Трикс по прозвищу Сторми однажды даже предложил продать десятилетнюю Сюзанну пиратам из Северной Норвегии. Сторми говорил, что эти пираты питают страсть к благородным девицам и якобы готовы не только брать их без всякого приданого, но даже платить богатый выкуп за каждую. Якобы у них в Норвегии благородные девицы в дефиците, и местные конунги меряются не тем, у кого борода длиннее или золотая цепь толще, а тем, у кого жена благороднее. Живут они, правда, в дикости, благородные дамы у них хлева за свиньями чистят, а бывает, что и нужники тоже вычищают, но это дело житейское, это у них не позор, а национальная самобытность. В конце концов, Изабелла не первая дочь, а шестая, это ж совсем одуреть надо, чтобы шестую дочь до взрослого состояния доращивать и замуж выдавать честь по чести, ты уж прости, Гельмут, но ты еще на третьей телке обанкротишься.

Говорят, что барон Айронсайд выслушал эту речь и ответил на нее так:

— Благодарю за предложение, Арчи, но иди на хуй. Ибо ведомо мне, что господь меня испытывает, и негоже благородному рыцарю отвергать божий квест и пускаться в жидовские хитрости. Я скорее обанкрочусь и в монахи уйду, но родную кровь пиратам продавать не стану. Ибо верю, что господь мне поможет, уповаю на него и стараюсь не грешить.

— Хули тогда отбивную в постный день уплетаешь? — поинтересовался Арчи.

— Иди на хуй! — огрызнулся Гельмут. — Я тебе серьезные вещи говорю, а ты прикалываешься.

— Извини, — сказал Арчи.

На этом обсуждение дочерей Гельмута закончилось.

Вопреки пессимистическим предсказаниям, Гельмут Айронсайд выдал замуж пять дочерей из девяти, и пока не обанкротился, хотя и заметно обеднел. И когда он узнал, что в Локлире началась междоусобица, он сразу понял, что упускать такой шанс никак нельзя. Кто бы ни вышел победителем в решающем сражении, этот самый победитель будет сильно заинтересован в дополнительной легитимизации собственных прав на Локлирский удел. А что может быть лучше для легитимизации прав, чем законный брак с достойной невестой, чье благородство ни у кого не вызывает сомнений? Нельзя упускать такой случай, никак нельзя! Отправить собственную дочь под венец с могущественным ярлом, да еще почти без приданого — это же будет интрига года! Хотя нет, интрига года — это как Роберт Плант стал Робертом Локлиром, все прочие интриги по сравнению с ней — детский лепет.

Шестая дочь барона Гельмута Айронсайда достигла к этому времени пятнадцати лет возраста и находилась в расцвете юной красоты. Она была невысока, стройна, даже немного худощава, имела маленькую головку с тонкими чертами лица, волнистые каштановые волосы, не слишком густые, но в целом годные, и изящные ручки с тоненькими благородными пальчиками. Минувшей зимой барон Гельмут представил Изабеллу королевскому двору, и придворные дамы признали ее хорошей, годной девицей. Кое-кто критиковал юную баронессу за недостаточную бойкость, но леди Краули провела с Изабеллой час наедине и по итогам беседы заявила, что в тихом омуте черти водятся. Впрочем, более подробно изложить свою точку зрения она категорически отказалась. Как бы то ни было, манеры Изабеллы Айронсайд были близки к безупречным, а после того, как гувернантка Марион научила ее (а заодно и ее маму) говорить «потрясающе» вместо «не пизди», манеры баронессы стали абсолютно безупречными.

— Гляди, милая, вон уже, кажется, всадники, — сказала Милдред Айронсайд, вглядываясь в горизонт.

— Потрясающе, маменька, — отозвалась Изабелла, и голосок ее был нежен, как у мальчика из церковного хора. — Однако, маменька, вы изволите смотреть не в ту сторону. Всадники должны появиться вон из-за того холма.

— Потрясающе, — сказала Милдред.

— Девочки, не ругайтесь, — вмешался глава семейства. — Постарайтесь произвести на его высочество хорошее впечатление. Белла, цветы не прое… не потеряла?

— Никак нет, папенька, — ответила Изабелла и продемонстрировала отцу здоровенную охапку ромашек и васильков.

— Заеб… э-э-э… замечательно, — сказал барон.

Он сильно нервничал. Если, не дай бог, не выгорит… упаси господи, не накаркать бы и не сглазить…

— Едут! — заорал во всю глотку мальчишка, заблаговременно посаженный на дерево, чтобы дальше видел.

Мажордом засуетился, забегал, стал кричать, чтобы ликующий народ вставал на ноги и принимал ликующий вид. А тех, кто от бесплатного пива осоловел и задремал, безжалостно пинал в бока, чтобы готовились приветствовать нового господина со всем тщанием. А то, не дай бог, рассердится…

Среди простонародья о новом ярле ходили удивительные слухи. Все знали, что в битве на Гримпенских болотах активно применялась и святая молитва, и черная магия, и то ли сэр Роберт кого-то проклял, то ли его прокляли, хер разберет, короче, но что-то колдовское и чернокнижное там точно происходило. Вслух никто не говорил, что новый ярл балуется чертовщиной, но эти слухи оставляли неприятный осадочек. Поэтому три пригожие девицы, избранные народным сходом ритуально облобызать нового господина, сильно беспокоились и стояли на ногах не вполне твердо, ибо от беспокойства злоупотребили пивом.

И вот всадники показались из-за холма. Возглавлял колонну незнакомый рыцарь среднего роста и телосложения, одетый, вопреки обычаю, не в парадное облачение, а в легкий полевой камзол и широкополую шляпу почти простонародного вида. На корпус сзади следовали бароны Хеллкэт и Тандерболт.

— Чего это он без кольчуги? — укоризненно прошептала Милдред Айронсайд. — Этикет типа похуй?

— Этикет не имеет значения, — автоматически поправила ее Марион.

Изабелла хихикнула. Марион поняла, кому именно сделала замечание, и вежливо извинилась.

— Да насрать, не бери в голову, — отмахнулась от нее леди Милдред.

— Тише, курицы, — прошипел Гельмут. — Хватит пиздеть, улыбайтесь и машите цветочками.

— Сам ты… это… потрясающе… — мрачно прошипела Милдред.

Но уже в следующее мгновение на ее лице расплылась добрая и сердечная улыбка, захватившая не только уголки рта, но и уголки глаз и вообще все те уголки лица, которые надлежит захватывать искренней улыбкой, идущей от самого сердца. Это произошло молниеносно, только что на лице леди Милдред не отражалось ничего, кроме злобы, и вот уже нет никакой злобы, а есть только искреннее торжество и ликование. Изабелла не владела своим лицом столь виртуозно и завидовала маме лютой завистью, как-то раз она даже расплакалась, дескать, я тупая дура, никогда не научусь флирту, интригам и прочим женским премудростям. Мама тогда утешила ее, сказала, дескать, с годами научишься, а в твоем возрасте я была такая же дура. Но не расслабляйся и не ленись учиться женским премудростям, ибо потом будет поздно.

Сэр Роберт придержал лошадь, чтобы Хеллкэт и Тандерболт отставали от него не на корпус, а совсем чуть-чуть, и обратился к верным вассалам со следующим вопросом:

— А что это за киса с веником лыбится так загадочно?

— Хер ее знает, — беззмятежно ответил Реджи Хеллкэт. И добавил, подумав: — Симпотная телка, я бы вдул.

Перси Тандерболт ответил на вопрос сеньора более определенно: