Гребаная история - Бернар Миньер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вдруг ветер подул в мою сторону, и я почувствовал запах. Запах трупа. Я сказал себе: «Такого не может быть…»
О господи, нет-нет-нет…
Я отбивался. Я попытался оттолкнуть руки, которые вцепились в меня, пытаясь оттащить назад. На этот раз они не собирались ослаблять хватку. Внезапно сквозь пелену слез я заметил деталь, ставшую последней каплей. Едва заметное движение… что-то желтое и склизкое размером с палец спокойно выползло из ее открытого рта.
Banana slug — банановый слизень. Я вспомнил, чему Брискер учил нас на биологии: у банановых слизней на языке двадцать семь тысяч крохотных зубчиков, и их слюна настолько густая, что ее можно положить на лезвие ножа и она не разрежется.
Когда полицейские, судмедэксперты и еще бог знает кто уводили меня отсюда, меня вытошнило прямо на него…
6. Двумя месяцами раньше
Ряд почтовых ящиков — всего двенадцать — возвышался в конце дороги, под палящим солнцем Канзаса, во Флинт-хилл, округ Чейз, практически самый географический центр Соединенных Штатов.
Раскачивающийся грузовой фургон «Додж Рэм» остановился ровно в полдень. Не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка. На идеально голубом, будто застывшем небе не наблюдалось ни тучки. Канзас знавал ужасные грозы, летом там случались и разрушительные торнадо, но в этой части штата небо часто было безоблачным. Воздушные массы, не останавливаясь, проходили над регионом, совсем как путешественники, освободившись от влаги в западных горах, прежде чем направиться на восток страны.
Женщина отодвинула скрипящие жалюзи, вынула платок и подняла козырек бейсболки, чтобы вытереть лоб от пота. На ней были оранжевые шорты и голубая блузка без рукавов. Женщина поставила ногу на землю и бросила взгляд на окружающий ее выжженный пейзаж.
Пейзаж очень однообразный. Бесконечный и без деревьев. Как мало он напоминает пышность ее родной Вирджинии, поросшей высокой травой вперемешку с цветами: горечавка, сильфия, псевдоиндиго… Дорога почти что прямая, без поворотов. Прерия, по которой ехал «Додж», возвышалась над небольшой известковой долиной, где каменные деревья, тополя и бразильский орех росли вдоль рахитичного ручья.
Сердце Америки. Место, где она наконец обрела покой. После стольких лет, которые провела, обслуживая его, убирая за ним дерьмо и мусор, вытирая кровь и слезы… Чужаки утверждали, что этот пейзаж вызывает скуку, и считали местных жителей невежами, но она знала, что все это ерунда — предрассудки горожан. К тому же именно здесь она смогла забыть его и его проклятую душу. Здесь не было ничего, что напоминало бы о Гранте Огастине.
Она не пыталась от него сбежать, он легко мог бы ее найти — в его распоряжении были любые средства. Она не пряталась, а всего лишь построила жизнь вдали от него, жизнь без него, жизнь, которая своей простотой была отрицанием той, что она знала рядом с ним. Иногда ей казалось, что за ней следят. Например, когда она брала напрокат сто семьдесят седьмой,[25] чтобы отправиться в Каунсил-Гроув или в Топику, но ее это совсем не беспокоило. Если б он захотел напомнить о себе, то уже давно бы сделал это. В конце концов, он сам уволил ее шестнадцать лет назад после той печальной истории…
Это была единственная вещь из того периода жизни, о которой она сожалела, — или, точнее, единственная личность…
За последние пять лет ей случалось думать, что Грант Огастин окончательно о ней забыл, вычеркнул из списка. Но она слишком хорошо знала этого человека, чтобы понимать: он никогда и ничего не забывает. И никого. Порой, когда молнии освещали небо Канзаса и ночь была наполнена зловещими раскатами, она просыпалась и садилась на кровати с замирающим сердцем, видя почти воочию его лицо, обрамленное сполохами молнии.
Шестнадцать лет…
Шестнадцать лет без единой весточки от него, и эта мысль временами не давала ей спать.
Оставляя клубы пыли, женщина доехала до ряда почтовых ящиков. На них были указаны имена: Мерриман, Пухальски, Бойл, а сами металлические ящики блестели, как капот ее «Доджа», несмотря на тень от красного вяза. Солнце немилосердно жгло. Со всеми предосторожностями она открыла свой ящик. Под мышками и на груди проступили круги пота. Плата за то, что кондиционер в «Додже» сломался, а сам грузовичок потреблял слишком много масла, а коробка передач трещала так, будто собиралась развалиться на куски. Ей давно пора этим заняться.
На дне почтового ящика лежала открытка.
Это мало напоминало корреспонденцию, которую она обычно получала. Засунув руку в темное нутро, женщина извлекла открытку на свет.
И удивленно на нее воззрилась.
Аэрофотосъемка. Зеленые острова, разбросанные в сверкающем море, покрытые лесом; между ними движется крохотный паром, оставляя за собой хвост из мерцающих букв V. Она перевернула открытку. Все верно, адрес и имя ее. Марта Аллен, 2200 Хайвэй 177, Стронг-Сити KS 66869.
Женщина начала читать. Нахмурила брови, отчего ее мокрый лоб прорезала глубокая складка.
Она уставилась на буквы, перед глазами все плыло.
И подавила крик.
После стольких лет… Это невозможно. Внезапно слезы навернулись на глаза и потекли тонкими дорожками. Она впилась зубами в сжатый кулак. В послании говорилось:
«Марта, с ним всё в порядке. Из него вырос хороший парень, такой же сильный и красивый, как его мать. Сожги эту открытку после прочтения. И не пытайся узнать что-то еще».
Открытка без подписи. Но кто ее написал? В открытке сказано о нем, но не о ней. Значит, она умерла?
— Мередит, — прошептала женщина, и слезы хлынули ручьем, сверкая под летним солнцем, будто стекляшки.
Марта огляделась вокруг; сердце испуганно заколотилось, словно у бьющейся в клетке птицы. Можно подумать, кто-то мог спрятаться в этой пустыне, чтобы за ней шпионить.
