Белорские хроники (сборник) - Громыко Ольга Николаевна

– Ты, чужак, – гнусаво и пренебрежительно заявил тот, – в этом городе нет твоих женщин! Понял? Поэтому либо ты до заката убираешься отсюда…

И тут Трий озверел. Мало того что в табуне его считали кем-то вроде мерина, так теперь еще какие-то плюгавые людишки смеют ему указывать?!

– …либо мы по частям выносим тебя прямо сейча-а-ас…

Если третий вариант и существовал, то жеребец его не дождался, привычно развернувшись и лягнув подкованным сапогом.

Во дворец Трий вернулся уже затемно, грязный, окровавленный и в одних штанах. В драках с племенными ему случалось пострадать намного сильнее, так что чувствовал он себя неплохо, а с учетом победы – и вовсе отлично. Жеребец тихонечко проскользнул в отведенную ему комнату, собираясь наскоро ополоснуться над ведром и завалиться спать, но не тут-то было.

В комнату ворвалась Лесса, раздраженно, как кошка хвостом, помахивающая колючим прутом – чайной розой, с которой девушка нервно оборвала не только лепестки, но и листья. Вряд ли она безвылазно сидела у окошка на караульной башне – видимо, ее оповестила стража у ворот. Слуги, как Трий успел заметить, любили королевскую племянницу: скандальную, но добрую и справедливую.

Пока жеребец лихорадочно соображал, поздороваться или сразу спрятаться под стол, девушка выронила прут и с неподдельным ужасом воскликнула:

– О боги! Что с тобой случилось?!

Мигом сориентировавшийся Трий закатил глаза и умирающим лебедем рухнул на так удачно стоящую рядом кровать.

Через пять минут вокруг его «смертного ложа» бестолково носилась целая орда служанок с тазиками теплой воды, бинтами и чистой одеждой. Гнедой с удовольствием наблюдал за ними сквозь ресницы, не забывая душераздирающе постанывать.

Спешно поднятый с постели чародей (судя по его бодрому и вместе с тем недовольному виду, лежал он там не ради сна) осмотрел раны Трия, проницательно ему подмигнул и включился в хор оханий и причитаний.

Мужская солидарность сделала свое черное дело. К тому моменту когда каждая царапина была забинтована, а все синяки густо намазаны холодящим снадобьем, Лесса не только не сердилась на гнедого, но и сама, заламывая руки, раз десять извинилась перед ним за свою назойливость.

Рассказ о канцлере, возмечтавшем о королевском троне, вызвал бурю негодования. Верес сообщил, что занятый полоумным магом лес – единственное место на Шаккаре, куда не проникает магический поиск. Злоумышленникам оставалось только подождать, пока король хватится племянницы и объявит ее розыск, а там уж явится «отважный рыцарь» и торжественно ее спасет. Следующим пунктом плана была «внезапная» смерть короля, так что рассвет канцлеру (и без того лишившемуся трех зубов) предстояло встретить в застенках.

– И ты их победил?! – с замиранием уточнила Лесса. – Всех пятерых?

– Ерунда, – отмахнулся жеребец, удобно развалившись на подушках. – Это были всего лишь люди.

– А ты сейчас кто?

– Об этом я как-то забыл, – признался Трий. – Но мне и в табуне частенько приходилось драться с более сильными жеребцами… точнее говоря, все они там были сильнее меня. Приходилось брать ловкостью, чтобы хотя бы остаться в живых.

Лесса неожиданно наклонилась к жеребчику, чмокнула его в губы и, окончательно смутившись, выбежала из комнаты.

Верес одобрительно подмигнул изумленно глядящему ей вслед Трию.

Коня привели на пятый день – четверо мужиков, отчаянно спорящих, как они будут делить награду. Животное жевало узду, стригло ушами и взирало на собравшихся с мрачным презрением.

Как Верес и предрекал, конь получился отличный: лоснящийся, длинноногий, с шелковистой гривой и светло-голубыми глазами. Трий зачарованно обошел вокруг животного, сердито рывшего землю копытами. Вон та проплешинка на боку – шрам от копыта вожака, а вот здесь его цапнул волк, прежде чем жеребец сбросил хищника с крупа и затоптал…

Трий обернулся и увидел шесть пар с надеждой уставившихся на него глаз: придворного чародея, которому не терпелось опробовать новое заклинание, удачливых ловцов, уже слышащих звон королевского золота, и самого короля, тщательно скрывающего любопытство. Лесса, прикусив губу, смотрела в землю.

Трий печально потрепал коня по шее и покачал головой:

– Увы, совершенно не похож!

Капкан для некроманта

Луна так причудливо вытянула и изломала скользящую по земле тень, что даже дракон пустился бы наутек, не дожидаясь, когда из-за угла покажется отбрасывающее ее чудовище.

Рыжая псина, дремлющая частично под крыльцом (хвост – вещь нежная, надо его беречь), а частично снаружи (свежий воздух, к тому же вдруг есть позовут?), приподняла голову, принюхалась, зевнула и деловито сдала задом, прячась целиком. Не то чтобы она кого-то боялась, а так, на всякий случай. И вообще, разве порядочная собака не может просто замерзнуть?

У задней стены дома, полускрытая кустами орешника, стояла лестница. Но четырем когтистым лапам удобнее взбираться прямо по бревнам.

Распахнутое окно второго этажа чуть слышно поскрипывало ставнями. Тонкие занавески выбились из-за подоконника и плескались на ветру, как застрявшее в проеме привидение, а в стоящей под окном кровати по всем канонам жанра полагалось безмятежно почивать средь подушек и розовых лепестков прелестной златокудрой девице в кружевной рубашке до пят.

Подушки были. Розы – тоже, дюжины полторы, небрежно засунутые в щербатый кувшин с водой, слишком для них короткий. Рубашка висела на спинке стула, подменяя кружева дырами, рядом полулежали сапоги, а в кровати дрых, то есть почивал, укрывшись углом простыни, худой черноволосый мужчина.

Тень втянулась в окошко вслед за хозяйкой, карающим мечом пала на спящего и начала расползаться по нему с самыми гнусными намерениями. Шевелящиеся от нетерпения когти уже почти коснулись смуглой кожи, как вдруг мужчина сладко потянулся, окончательно сбивая простыню, и, неожиданно обхватив меня за шею, смачно впился губами в оскаленную морду.

– Ну наконец-то! Мне уже становилось холодно и одиноко в этой огромной постели…

– Эй, ты чего?! – Я ошалело попятилась, фыркая и мотая головой. – Дай я хоть ипостась сменю!

– Зачем? Так даже оригинальнее.

– Извращенец! – Я все-таки вырвалась, скатилась на пол и сердито встряхнулась. – Все белье в шерсти будет… Ты когда приехал?

– Сегодня вечером. – Верес заложил руки за голову, дразня меня нарочито алчным взглядом – как будто не только раздевающим, но и ощипывающим.

– И где полночи шлялся?

– Изменял тебе с другой нежитью, разумеется.

Я невежливо показала хвост его довольной ухмылке. До сих пор не люблю при нем превращаться, но уже по другой причине: перетекающая в лицо морда имеет обыкновение производить на зрителей такое сильное впечатление, что самой иногда в кошмарах снится. Со спины еще терпимо.

– Ну погоди, вот сейчас дух переведу и кинусь тебя душить из ревности… – Теперь и голос звучал чище, и усилий для разговора приходилось прилагать меньше. А чтобы Верес не посчитал меня обманщицей, я действительно вскочила на кровать и с боевым кличем нацелилась на его горло.

Несколько минут мы со сдавленным рычанием и хохотом катались по постели, потом замерли в обнимку, целуясь уже по-настоящему. Наконец я со счастливым вздохом спрятала лицо у него на груди. Боги, как же я соскучилась! Так бы вечно и лежала, вдыхая знакомый запах и прячась в нем от окружающего мира… Не хотелось ни о чем расспрашивать, ничего рассказывать – просто наслаждаться безмятежным покоем.

Верес к решительным действиям тоже не переходил, да и вообще, похоже, начал задремывать, заполучив такую уютную грелку в моем лице и прочем теле.

– Эй, а кто только что грозился надругаться над бедной нежитью?! – возмутилась я, приподнимаясь на локте. Мне самой дико хотелось спать, но поддразнить мужчину – еще сильнее.

– Давай утром, а? – чуть виновато предложил Верес, подбирая простыню и натягивая ее до самых подмышек. – Я только что с кладбища вернулся.