Комедия о Российском дворянине Фроле Скабееве и стольничей Нардын-Нащокина дочери Аннушке - Дмитрий Аверкиев

Старуха. Коль бого-т судья, ты что же судишь? Прощенья зачем не скажешь?

Старик. Прощаю ее, и благословенье ты ей послала — не сержусь, хвалю… Чего ж еще?

Старуха. Повидел бы ее…

Старик. И заикаться не смей! не моги!

Старуха. Ох, уж и не заикнись! Как же!

Старик. Не надо мне ее, не надо. Ей меня не надо стало, ну и мне ее не надо же. Захотела по воле жить — живи. Сердца у меня на нее нет, да и к ней не лежит сердце. Нету дочери у меня, нету. Отрезана: от дому отрезана, и от сердца отрезана тож…

Старуха. Ох, старик, старик! Грех! И помочь ничем не хочешь?

Старик. Помочь, помогу: сколько хочешь помогай, запрету от меня нет. Только чтоб я, государев свет-Алексей-Михайловичев стольник, Нардын-Нащокин — да его плута и ведомого вора Фролку зятем назвал — никогда того не будет, никогда! И тебе не позволю! нет! А помочь, помогай. И сам чего надо пошлю. Савельич, эй Савельич!

Входит Савельич.

Савельич (входя). Что, государь, прикажешь?

Нащокин. Ты мне правду говори. Посеребрил вчера зятек мой любезный тебе уста-те, а ты милости мои прежние вспомни — правду говори. Лежала дочь вечор больна?

Савельич. Лежала, государь, — сам видел.

Нащокин. А нынче встала?

Савельич. Встала, государь.

Нащочиха. Ишь, родительское-то благословение чего стоит.

Нащокин. Дорого, мать, стоит, дорого. Только для нас дорого оно по душе. А ему, плуту, чем оно дорого? Денег больших стоит, в золотом окладе, да в каменьях дорогих, — тем оно ему дорого. Тем. Заложит его, аль продаст…

Нащочиха. Ох, полно-ка!

Нащокин. Верно говорю, заложит. Ведь дорого, старуха, наше благословенье — денег больших под него дадут. И как не заложить! Кормить жену ему, чай, нечем. (Савельичу.) Бедно живет?

Савельич. Эдак-то бедно: горенка махонькая эдакая…

Нащокин. Ну да, да! Кормить, говорю, нечем. С того и больна стала. Ну да. (Савельичу.) Ты слушай: навали ему семь подвод, всего положи: и хлеба, и муки, и живности всякой, и рыбы. Свези, пусть кормит жену-то, — не попрекает, что приданого не принесла.

Нащочиха. Ну, старик, за это спасибо тебе!

Нащокин. Не для ради их делаю, старуха. Нет. А для того: не быть бы благословенью нашему поругану. Они нешто подорожат им? С молоду-то не очень родительским благословеньем дорожат. Не то дорожить — дорожиться не станут, за бесценок спустят. Да, да. (Савельичу.) Далеко ль плут живет?

Савельич. Кто, государь?

Нащокин. Кто плут-то? Зятек мой любезный, он плут. Про него спрашиваю.

Савельич. Недалече; если теперича от наших задворков через соседский огород перебежать — пустырек тут будет, а за тем пустырьком и домишка, хижа, так сказать надо, стоит; там он и живет.

Нащокин (жене). Ишь, недалече дочку-то, старуха, схоронил. Знает плут, что все-то мы вдаль глядеть норовим, да под носом ничего не видим. Умён, плут, умён. Хвалю. (Савельичу.) Так ступай, подводы-то отправь, да список сделай; чтоб по списку он, плут, все принял. Скажи: тесть, мол, по списку принять велел. Не то людишки изворуют. Ступай же… Аль подъехал кто? Погляди-ка. Бездокладочно не принимай, доложи сперва.

Савельич уходит.

Нащочиха. Кого еще бог даёт?

Возвращается Савельич.

Савельич. Лычиков Алексей Степаныч, и с сыном.

Нащокин. Зови! зови! Добрый он человек. Зови!

Савельич уходит; немного спустя входит Лычиков-отец.

Нащокин. Здравствуй, Алексей Степаныч, здравствуй! Как живешь, можешь? Сказали: с сыном, — где ж он, сыно-т?

Лычиков-отец. Здравствуй, государь, здравствуй. И тебе, государыня, низкий поклон. А сынишко пусть в сенях подождет — мне с тобой наперво о деле поговорить надо. И ты, государыня, посоветуй: дело-т общее, семейное…

Нащокин. Говори, Алексей Степаныч, говори. За доброту твою за вчерашнюю — ходил около меня, старого, успокоил, домой отправил — спасибо тебе. — Вот, жена: дочь отступилась, нашелся добрый человек, даром — не родной, чужой… Что ж, Алексей Степаныч, скажешь?

Лычиков-отец. О дочке твоей речь пойдет. — Дочку-т простил ли?

Нащокин. Простил. Бог с ней. Простил.

Лычиков-отец (весело). Ой ли?

Нащочиха. Ох, Алексей Степаныч, ты спроси: как простил?

Лычиков-отец. А что ж?

Нащочиха. Простить, говорит, прощаю, а на глаза не пущу. Вот оно каково его прощенье.

Нащокин. Чего ж им еще?

Лычиков-отец. И по-моему, государь, эдакое прощенье — как бы и не прощенье вовсе.

Нащокин. Ну, ладно, ладно! — Твое-т дело какое, Алексей Степаныч, сказывай.

Лычиков-отец. Дело, государь, такое. У зятя твоего, у Фрола Скабеича, сестренка есть, Варюшкой звать, а мой болван сынишко — что в сенях-то сидит, — ишь, просит: «благослови, родитель!» Жить без нее, говорит, без Фроловой сестренки не может. Я так положил: простишь ты, государь, зятя твоего, и я болвана моего сынишку по тому ж прощу и благословлю. А не простишь, и я не прощу. — А теперь: и думать как, не знаю; есть твое прощенье дочке, аль нет — сказать не умею. По-твоему, ты простил. А по-нашему, вот, с государыней твоей, какое же это прощенье! Как бы и нет его совсем, прощенья-то.

Нащочиха. Вишь, старик, и Алексей Степаныч по-моему ж говорит: какое это прощенье! — А ты то подумай: родня у него, у Фролки, теперь хорошая будет. Алексей Степаныч, — такой же стольник, как и ты, — сына, чу, на сестре его женит. Скажут: хоть он, плут, и захудалого рода, да дворянин же, и родня у него хорошая.

Нащокин. Ох, жена, и ты туда ж за зятьком, кажись, плутовать пустилась! Ишь, разводы развела! Ан Алексее-т Степаныч поумней тебя будет: тогда сына оженит, как я прощу. Не с ним, плутом, со мной породниться хочет.

Нащочиха. А ты с Алексей Степанычем — нешто не хочешь? Он с тобой — рад, а ты с ним — нет?

Нащокин. Ох, плутовато, старая, говоришь. Сбить хочешь. Алексее-т Степаныч — аль не слыхала? — тогда сына окрутит, как я прощу.

Нащочиха. Да ты ж простил! Сам сказал. Алексей Степаныч, на тебя сошлюсь.

Лычиков-отец. Точно, государь, было сказано.

Нащокин. Я и то прощаю.

Нащочиха. Ты не так, ты по-настоящему прости.

Нащокин. Как еще по-настоящему?

Нащочиха. А так же: сюда их позови. Матери дочку-то дай повидеть. И то дочка без языка из-за тебя — слышь, Алексей Степаныч, из-за отца-то без языка лежала…

Лычиков-отец (качая головой). Что ты!

Нащочиха (мужу). Да. Прости по-настоящему. Хоть раз дай повидеть. Проси и ты, Алексей Степаныч.

Лычиков-отец. Что ж, государь, материнскому сердцу-то уважь; дай дочку-то государыне повидеть…

Нащочиха. Разик всего. Я тебе, старому, за это в ноги поклонюсь. Не дай, государь, с тоски помереть. Всего-то разик. (Хочет поклониться в ноги.)

Нащокин (удерживая ее). Полно-ка, полно!

Лычиков-отец. Уважь государыню-то.

Нащокин. Ох, Алексей Степаныч! Жена! Да нешто я!.. Ну, разик пусть! Позови. Только больше — отнюдь, ни-ни-ни!

Нащочиха. Ладно-ка. (Бежит к дверям.) Савельич, Савельич! (Входит Савельич.) Савельич, сбегай скорей, зови зятя с дочкой, не мешкая, скажи, шли бы: мать-де велела. А то старый еще раздумается, заупрямится. Иди, иди же. Скорей.

Нащокин. Чтоб со всей семьей своей плут шел; тесть, мол, так велел.

Лычиков-отец. Моего сынишку кликни сюда; в сенях сидит.

Савельич уходит; следом Лычиков Савва входит.

Лычиков-отец. Вот он, государь, сынишко мой; Савкой звать. (Сыну строго.) Стань к сторонке, жди: сейчас тебе решенье выйдет. А теперь молчи.

Нащокин. Подь-ка, Савушка, ко мне, старику. Скажи-ка мне про зятя моего: каков он плут есть?

Лычиков Савва. Что ж, государь, это ему прозванье только такое: плут, а сам он, по-моему, душа он человек. Вот что. Я его довольно знаю.

Hащочиха. Вот видишь, старый, что говорят!

Нащокин. А ты верь. Против приятеля говорить станет ли?

Лычиков Савва. Нет, государь, право.

Нащокин (Савве). А сестренка-то у него хороша, а? Звать-то как? Варей? (Савва смутился.)

Лычиков-отец (смеясь). Что, брат Савва, попался? Языко-т к гортани прилип, — а?