Время ненавидеть - Измайлов Андрей

Капитан Гуртовой по роду службы должен уметь владеть собой и владеть ситуацией. А он так и делает. Умеет. Не без каких-то своих соображений цедит сквозь зубы, вроде бы утеряв контроль над собой и над ситуацией. А не утерял. Он все видит. Даже спиной. И гражданку Ким видит. Спиной. И малому Степе – экзаменующе:

– Прочел? И заявление, и показания?

– Да-а… Товарищ капитан! Гражданка Ким должна здесь на показаниях написать «С моих слов записано верно». И дату. – Насмотрелся детективов малой, многозначительно подсказал Гуртовому.

– Верно! – как о неважном буркнул капитан. – Напишите, пожалуйста: «С моих слов записано верно». И дату.

Взяла авторучку. Бесстрастно.

– Значит, завтра с утра я вас жду. Вам есть где ночевать? Можем устроить.

Не ответила. Сказала молча. Спасибо.

– Товарищ капитан! Она ведь, может быть, не Яна, а та… – и напоказ, кончиками пальцев сняв со стола авторучку: отпечатки! запросто проверяется! запросто ловится!

– А, спасибо! – принял Гуртовой у Степы авторучку. Небрежно, всей ладонью. Небрежно вытер, прокатав между ладонями, пихнул в нагрудный карман.

– Т-товарищ кап… А если она завтра не придет?!

– Придет.

Нет, недоступны малому Степе соображения старшего по званию, капитана Гуртового.

Баскаков, а почему вдруг так в тюрьму захотелось?

– Я же говорю, Виктор Тарасыч, мое место там, где я есть. Да и не так здесь неуютно.

– Конечно. На воле гораздо неуютней.

– Да. Честному человеку шагу не ступить: убийства, погромы, стрельба.

– Конечно. Честному человеку гораздо лучше в тюрьме.

– Да. Виктор Тарасыч, что вы в самом-то деле от меня-то хотите?! Ну искалечил человека, так ведь случайно. Свидетели опять же… Вы бы делом занялись: убийства, погромы, стрельба. Вас сроки не поджимают?

– Еще нет. На ваш срок хватит. Вы же хотите по двести одиннадцатой пойти?

– Я н-не знаю Кодекса, Виктор Тарасыч. Нужды как-то не возникало до сих пор. Был бы жив мой юрист… Вы убийцу задержали, кстати?

– Двести одиннадцатая. Нарушение правил безопасности движения… и так далее. До трех лет… Я понимаю, понимаю, Баскаков, показания свидетелей, потерпевший претензий не имеет… Да! Глеб Леонидович некий привет просил передать. Лично вам. Знаете такого?

– О-о! Само собой, само собой! И ему от меня, Виктор Тарасыч.

– Передам. Непременно… А скажите, Баскаков, вы здесь себя в безопасности ощущаете?

– В относительной, Виктор Тарасыч. Но в большей, чем… чем не здесь. Вы бы подсуетились с этой… Анной Ким.

– С Анной? Хм! То есть с Яной, что ли? Ким?

– Хм! Не которая… – и Баскаков показал рукой «лебединое озеро», – а которая… – и обозначил «ниндзю».

– Да? А что вы можете сказать, Баскаков, о… – и Гуртовой передразнил «лебединое озеро».

– Нич-че-го. Мы же говорили как-то на эту тему, помните? С ней что, случилось что? Не могу ли я чем-нибудь помочь?

– Помню. Значит, гражданин Баскаков, вы себя здесь в безопасности ощущаете? – повторил. – Двести одиннадцатая, да? А то – по двести второй?

– Я же говорю: Кодекс для меня – темный лес.

– Это – незаконное пользование знаками Красного Креста и Красного Полумесяца.

– Ха. Ха. Ха. – раздельно произнес Бакс. Мол, понял шутку, но и оскорбиться могу.

– Ха. Ха. Ха. – раздельно ответил Гуртовой. – А то – по сто семнадцатой, по сто девятнадцатой? Нравится?.. Баскаков, вы знаете, что на зоне делают с теми, кто попадает туда по сто семнадцатой? По сто девятнадцатой? За изнасилование несовершеннолетней?

– Что-о-о?!! – вот уж искреннее возмущение прорвалось! Впору брякнуть нечто типа: не лепи горбатого, начальник!

– Видите ли, Баскаков, к нам с заявлением обратилась гражданка Ким. Яна Ким. В заявлении сказано, что вы, Баскаков, ее…

– Я-а-а?!

– Ага. А кто?

– Я-то при чем?! Ф-фу… уф! – облегчение пришло. – Сама заявилась, сама заявила? Ф-фу… уф!

– Собственной персоной.

Значит, жива. Слава Богу! Нет, не потому, что Баскаков сильно болеет душой за любого и каждого – милосердие из ушей капает, только Креста и Полумесяца во лбу не хватает! А болеет Баскаков душой прежде всего за себя. И если сия балеринка обнаружилась – значит, жива! Значит, все те, кто уже не жив, не врали ему последовательно. А значит, он и вообще ни при чем! «Позаботьтесь о ней!». Только и всего!

– Знаете, Виктор Тарасыч. Я вам как на духу! О мертвых – или плохо, или ничего… Так вот! Если что и было, то – Гуреев. Бодя. Борис Ильич. Вы на похоронах были… Я-то молчал потому… Все же у меня на службе состоял… Но не поэтому даже… Знаете, взаимоотношения полов – сложная материя. Изнасилование, принуждение. Синдром Майка Тайсона… Знаете, наверное. Боксерам что-то вообще на девиц не везет…

Бакс говорил и говорил. С явным облегчением.

Гуртовой выждал и вклинился:

– В заявлении Яны Ким сказано, что виновник – вы, Баскаков. От восьми до пятнадцати.

– Д-Д… П-п… Да что же такое, а?! Да я ж! Я ж тебя! Я вас всех!.. Ты бы лучше ее сестричку взбесившуюся искал, а не меня закапывал! Что ты ко мне привязался, ну скажи, скажи! Ты ее ищи! Ты ее нашел?

– Нашел… – ровно вставил в баскаковскую истерику Гуртовой.

– Ты бы лучше в городе за поряд… А? ЧТО?!

– Нашел.

– Эту? – и жестом: «ниндзя».

– Да.

– И?.. – и не дожидаясь ответа (ясно, нашел – значит, повязали… не унижаться же перед ментом, выспрашивая подробности – мент назло молчать будет: мол, кто ты есть, Баскаков, чтобы перед тобой отчитываться?!), руководяще-требовательно шагнул к дверям камеры, стукнул начальственно.

Ряха-блин в петлицах тут как тут…

– Ну-ка, дружок, дай-ка я от тебя позвоню!

– Не положено! – выказал полное служебное соответствие ряха-блин. – Не положено! – В присутствии-то капитана!

– Баскаков! Вы же не дома… – укорил Гуртовой. – И не у себя в офисе. И не в кабинете «Востока». К слову, там опять хозяин сменился, насколько мне известно. Обошлось без погромов на сей раз… Сядьте, сядьте! Напоминаю. В заявлении от имени Яны Ким содержится обвинение Баскакова Анатолия Марковича в изнасиловании с применением физического насилия и с использованием беспомощного состояния. Так что не торопитесь отсюда…

– Где?! Когда?! Да пусть она не… Ставку! Очную! Сейчас! Немедленно! Я ее!..

– Ставку так ставку. Завтра.

– Сегодня!

– Ночь, Баскаков. Смотрите, ни одно окошко не светится.

Ни одно не светится. И то, где корчилась в танце, а потом в предсмертной судороге Зоя Лапиньш, зайчик-блонда, – оно тоже не светится.

– Завтра.

И – гулкая запирающаяся дверь. И – тишина.

А он не солгал, капитан Гуртовой Виктор Тарасыч. Он ведь так и сказал: заявление от имени Яны Ким…

Долгая дорога в Теремок. Окраина почти. И в машине – Гуртовой, малой Степа Евсеев, коллеги- оперативники. И – Ким.

Долгая дорога пешком – через разъезжающиеся ворота Теремка, по коридорам, минуя локальные сектора, отпирание-запирание, металлическое эхо.

И навстречу – на встречу – долгий путь Бакса.

– Давай-давай, иди-иди! – ряха-блин мгновенно- лакейски чует перемену ветра.

Ну-ну, ряха! Бакс тебе припомнит! Сейчас все прояснится, сейчас он, Бакс, развяжется со всей этой шушерой – и всем все припомнит!

Комната. Замкнутое пространство. Стол, Стулья, Необходимое и достаточное в подобных случаях количество людей.

Ким.

Каменнолицый Гуртовой.

Лихорадочный, возбужденный малой Степа Евсеев: вот какой капитан умница! Сказано, соблюдать особую осторожность? А он, капитан, можно сказать, привел за ручку без эксцессов – и прямиком в Теремок! «Поверил», что она… ну, эта… не она, а сестричка! Браво!

Сотрудники. Протокол. Конвой.

И – наконец-то Бакс. Взгляд разъяренно-обещающий: «Н-ну? Где тут у вас которая?! Сговорились?!».

И – до-о-олгая, до-о-олгая секунда.

Взгляд у сестры Ким все тот же, прежний, бесстрастный.

А у Бакса… Дрогнул. Не то! Не так! Не!..

Крик: то ли «ки-ай!», вдох-выдох.

То ли визг покрышек летящей юзом машины – в пропасть, в пропасть.

То ли предсмертный…

… крик.

И неимоверный, фантастический, невозможный прыжок…

Каратэ: искусство-работа-балет.

Старый папа О, цирковые чудеса.

Стробоэффект на пятачке варьете.

«Кобел» Лева в нокауте.

Бойня в спортзале.

Лицо папы-динамо под водой.

Писк в недрах свалки.

Сразу и вдруг. Вместившись в один миг.

***

И если… Как говорится: «на замедленном повторе ясно видно…». Если рапидно, то – да:

медленно и обреченно, невозвратно валящийся на пол, в небытие – Бакс;

рефлекторные попытки конвоя и оперативников выхватить оружие, исключенное при контактах с подследственными и осужденными;

недвижимый Гуртовой;

потерявшийся малой Степа;

и – поворот головы Ким еще там, еще в воздухе, в прыжке. Лицо. У нее – лицо…