Под солнцем свободы - Франц Финжгар

Такое общество было по душе Радовану. Однако с тех пор как он получил собственного раба в услужение, он стал разборчив. Теперь он уже имел право выбирать, где сесть.

Он остановил свой выбор на кабаке посолиднее, где сидели несколько солдат и бедных горожан. Еще в дверях заиграл он на лютне, а Исток запел, - веселая компания мигом пригласила их к столу. Оказалось, что смуглые солдаты служили на далекой окраине империи и лишь недавно пришли на быстроходном паруснике из Африки из-под Карфагена. Тут были варвары-готы, фракийцы, даже один славин затесался среди них. Говорили они на смеси разных языков, и Исток, хоть и с трудом, все же понимал их.

- Пейте, славины, и рассказывайте, откуда вы пришли. Помогали бить Хильбудия? Весь Константинополь его оплакивает. Я под его знаменем полгода служил. Вот это был воин!

- Верно, досталось ему. Но нам неведом меч, струны - наше оружие!

- К черту струны! Меч и копье - вот это сила! Ты, старик, ни на что не годен, а вот мальчик подошел бы. Продай его!

- Продай! А под старость росу слизывай да калачи из дорожной грязи замешивай! Поумней бы что придумал, расскажи лучше, что слышно в Африке. Ты ведь оттуда - весь, как уголь, обгорел.

- Да, из Африки. Но под Велисарием мы иначе воевали, чем ты под Хильбудием.

- Герои! - похвалил его Радован и оглянулся на остальных.

- Такого триумфа миру еще не снилось! - подхватил другой. - Короли в оковах, золото, серебро - все возами, пленных вандалов целые вереницы, все это скоро сам увидишь. А потом цирк будет, его уже начали готовить: ристания, борьба, стрельба из лука, - словом, такого еще никогда не бывало. Деньги так и сыплются, а уж ешь-пей - сколько душе угодно, брюхо, глядишь, вырастет ровно купол святой Софии.

- Думаешь, корабли Велисария скоро придут? - спросил чумазый кузнец из цирка.

- Да, сегодня вечером или завтра!

- А как ты думаешь, кто выиграет на стрельбе?

- Кто? Может, я или ты...

- Ни я, ни ты, а Асбад.

- Асбад, начальник десятого палатинского легиона? Этот вонючий блюдолиз? Никогда! Спорим!

- Ставлю два вандальских золотых!

- Ставлю и я! - закричал кузнец. - Ставлю двадцать пять милиарисиев за Асбада!

- Проиграешь, - шепнул ему на ухо долговязый гот.

- Ни за что, - стоял на своем кузнец, - ни за что не проиграю.

- А почему? Потому что Асбад - любовник Феодоры?

- Что болтаешь? Ты оскорбил императрицу! - Из темного угла вышел императорский соглядатай и положил руку на плечо солдата.

- Пьяный он, сдуру ляпнул, отпусти его!

- Оскорбление величества! - возражал соглядатай.

Все вскочили, закричали, сосуды полетели на пол, кто-то погасил факел, солдаты исчезли в дверях, шпион орал, - оскорбителя и след простыл. Толпа поглотила гостей, громовый вопль огласил предместье:

- Велисарий! Велисарий!

Живая река подхватила Радована и Истока и понесла по улицам и дорогам к пристани. Множество людей теснились на берегу. Возгласы "Слава!", "Победа!", "Хлеба и зрелищ!", сотрясали воздух. В море заблестели три красных огонька - сигналы кораблей Велисария.

12

"Это произошло или случайно, или по чьей-нибудь воле! - воскликнул Прокопий, закончив повесть о победе Велисария и гибели королевства вандалов. Но не только удача сопутствовала славному полководцу, бок о бок с удачей шагала бледная зависть - приемная дочь византийского двора. Когда голод и отчаянье принудили короля вандалов Гелимера попросить у Велисария хлеба, которого он давно уже не видел, губку, чтоб вытереть заплаканные глаза, и цитру, чтоб воспеть свою горькую участь, некоторые завистливые военачальники, сговорившись, послали быстроходный парусник в Константинополь к Юстиниану с доносом на Велисария, дескать, он, упоенный своей победой, вознамерился стать самовластным государем, африканским тираном. Не было тогда под солнцем человека, больше верившего доносам, чем алчный Юстиниан. Тени подозрения, что кто-то зарится на его корону, было достаточно, чтобы многие сложили свои головы на плахе или сгинули в подземельях темницы. Когда Restitutor urbis et orbis [Восстановитель города и мира (лат.)] узнал об этих обвинениях, он заперся в своих покоях и провел ночь в тяжелом раздумье.

Оплот империи на севере у Дуная пал. Хильбудий погиб. Славины соберутся с силами и весной опустошат Фракию. Правда, он щедро одарил Тунюша, Чтоб тот посеял раздор между антами и славинами. Но целиком полагаться на гунна нельзя. Из Азии доходили все более достоверные вести о том, что персы готовятся к отпору. И в такое время он должен отозвать Велисария и уничтожить его. Но это значит лишить себя единственной опоры! Разве найдешь ему замену? Ведь Велисарий не только талантливый полководец - он богат. Он содержит тысячи воинов, из государственной казны не тратится на них и сотни талантов. Разве найдешь ему замену? Конечно, Феодора, императрица, нашла бы. Разумеется, преемником Велисария оказался бы тот, кто одерживает победы над придворными красавицами в жемчужном зале императорского дворца. Нет, нет, я не могу его уничтожить.

Четырежды переворачивал он песочные часы на подставке из слоновой кости. Тонкая золотистая струйка беззвучно вытекала в крошечное отверстие. Управда остановился перед часами. Время шло, а тяжелые мысли не покидали его. Управда подошел к окну и взглянул на море. Звезды угасали. Пропонтида покорно лежала у подножья императорского дворца, точно ожидая приказаний всемогущего деспота. Парусник, доставивший донос, недвижно стоял в порту.

- Агиа Софиа [Святая София (греч.)], - воззвал император, - смотри, я строю тебе новый храм, я намерен превзойти Соломона, осени меня, будь милосердна, окажи милость, столь необходимую государю в тяжелую минуту! Пожар поразил твой дом, и правильно сделал, ибо мудрость божья должна иметь более прекрасный дом. Вознагради труд мой в минуту эту!

Занялся день, молотки строителей застучали на стенах новой церкви.

И Управду озарило.

- Не верю, это ложь! Велисарий невинен! Пусть только выдержит испытание!

Он сел, взял пергамент и написал:

"Поскольку ты одолел грозного неприятеля, твой император и повелитель предоставляет тебе право выбора, остаться ли в Африке, отослав в Константинополь Гелимера и пленных, или возвратиться вместе с ними. Да пребудет с тобой милость деспота!"

В тот же день отошел корабль, который вез послание императора.

Между тем Велисарий через своих шпионов уже знал о доносе. Не мешкая, он нагрузил корабли бесчисленными богатствами и набил их пленными вандалами, оставил в Карфагене гарнизон герулов и приготовился к отплытию в Константинополь. Он торопился оправдаться перед государем и расквитаться с лживыми доносчиками.

Когда прибыл гонец, корабли были готовы к отплытию, а самый быстрый парусник вез в Константинополь весть о том, что победоносный полководец возвращается.

Юстиниан убедился, что донос был порожден завистью, и решил устроить в городе триумф, какие устраивали лишь римские цезари в честь победы над варварами. Ему хотелось превзойти Тита и Траяна.

Разверзлась императорская казна, и посыпались из нее золото и серебро. Юстиниан распорядился заново покрасить ипподром. Арки и своды прогибались под тяжестью ковров. С севера и востока в столицу гнали необозримые стада. Гонцы мчались по стране, возвещая о празднестве. Народ валом повалил в Константинополь. Земледельцы побросали плуги, ремесленники отложили свои орудия. Глас деспота всем повелевал идти в столицу. Он сулил невиданное пиршество. И поскольку с наступлением зимы со всех концов страны с кличем "Хлеба и зрелищ!" В Константинополь стекались варвары, в январе город оказался битком набит пришлым людом.

Юстиниан учредил огромные награды для победителей в ристаниях, издал специальный закон о ристателях, борцах, метателях копий и лучниках. Все упражнялись, все готовились. За каппадокийских и арабских скакунов платили груды золота. На поле для тренировок с утра до вечера было полно народу, заключали пари, кто победит, зеленые или голубые.

И в разгар всеобщего напряженного ожидания во вторую ночь февраля в море перед Константинополем появились три красных огонька - то плыли корабли Велисария.

Богатый Эпафродит, торговец до мозга костей, воспользовался случаем угодить Феодоре и через нее, разумеется, Юстиниану. Лукавый грек понимал, что достаточно однажды промахнуться, промешкать, как немедленно окажешься перед судом за оскорбление величества. А подобные суды обыкновенно оканчивались тем, что обвиняемый исчезал в подземной темнице и его состояние поглощала ненасытная императорская казна.

Поэтому он велел Мельхиору купить самых лучших коней. Управитель обошел все ярмарки, высматривая скакунов для партии зеленых, и, наконец, остановил свой выбор на четырех арабских жеребцах, которые, по всеобщему суждению, должны были победить. Они стоили Эпафродиту ящик золота, и он подарил Феодоре их с тем, чтобы она выпустила жеребцов на стороне своей партии голубых. В благодарность Феодора послала ему в серебряной шкатулке тесьму, которой завязывала волосы при омовении.