Другие люди - Сол Стейн

— Кто рекомендовал вам меня? — спросил доктор Кох.

— Джордж Томасси. Но речь не шла о рекомендации.

— Я незнаком с доктором Томасси.

— Он не доктор. Адвокат из Уэстчестера. Я знаю его много лет. Он снабдил меня ксерокопией вашей статьи, доктор Кох, о трех типах человеческого характера.[7] Томасси охарактеризовал статью как блестящую. Он — криминальный адвокат. И я, прочитав статью, полностью с ним согласился. В моей практике, а я консультирую корпорации, понимание психологии клиентов, особенно тех, кто выбился в лидеры, начав практически с нуля, особенно актуально. Удивительная проницательность выдвинутых вами положений и послужила причиной моего звонка. У меня очень умная дочь, а мне как-то сказали, что очень умному человеку необходим очень умный психоаналитик.

— Последнее не всегда правомерно, — заметил доктор Кох.

Я-то надеялся польстить ему. А голос его звучал так, словно он не понял комплимента и отреагировал лишь на мое, по его мнению, неверное, утверждение.

— Вы окажете мне большую услугу, доктор Кох.

— Сэр, проблема в другом — у меня нет свободного времени. А вы не просили вашего семейного доктора порекомендовать вам достойного специалиста?

— Дело в том, что я назвал ему вашу фамилию и попросил навести о вас справки. Отзывы блестящие.

— Я не специализируюсь на детском психоанализе.

— Моей дочери двадцать семь лет.

— А что с ней?

— Бессонница.

— Мы все иной раз не можем уснуть…

— Нет, нет, нет. Она не спит по многу ночей подряд. И…

— Продолжайте.

— Боюсь, она переусердствовала с «секоналом».

— Ваша дочь знает, что вы звоните мне?

Тогда я подумал, что доктор Кох грубиян. При здравом размышлении понял, что грубости в его вопросе не было.

— Нет.

— На психоанализ соглашаются добровольно.

— Я уверен, что она согласится.

— Похоже, вы знаете вашу дочь лучше, чем большинство отцов, мистер Уидмер.

Должно быть, он записал мою фамилию, чтобы запомнить ее.

— Я могу принять вас в четыре часа в следующий вторник. Вас это устроит?

— Я подстроюсь под ваш график, — с облегчением ответил я, уже думая о том, какие совещания мне придется перенести.

Время, назначенное доктором Кохом, оказалось крайне неудобным. Мне пришлось просить одного из моих партнеров, Уитни Армитейджа, заменить меня на встрече с руководителем зарубежной судостроительной фирмы. Тот обиделся бы, прими его мой помощник, который, кстати, знал вопрос куда лучше меня, а уж Уитни просто не останется ничего другого, как молчать и делать пометки в блокноте, поскольку ранее он вообще не имел дела с судостроительным бизнесом, не говоря уж о фирме нашего клиента.

Я сослался на личные обстоятельства.

— У тебя, часом, не рак, Нед? — спросил Уитни со свойственной ему прямотой.

Два года назад мы с ним потеряли партнера, который несколько раз отпрашивался по «личным делам», которые привели его сначала в больницу, а потом на кладбище.

— Нет, — ответил я, жалея, что не нашелся с шуткой.

— Я допустил бестактность, Нед. Заглянул через плечо твоей очаровательной секретарши и увидел, что в календаре записан доктор К. Так ты называешь теперь любовниц, Нед?

— Естественно, — что еще я мог сказать. Он заглянул в мой календарь!

— Нужное дело, — кивнул Уитни. — Если корешок работает, значит, ты еще живой.

По линии жены Уитни доводился родственником Кэботам, что, собственно, и позволило ему войти в наш круг.

— Не волнуйся, Нед. Я посижу на твоей встрече. Я могу заменить любого, в том числе и тебя.

— Спасибо, Уитни.

— Только не забудь об этом. Я тоже могу попросить тебя об услуге. К примеру, заменить меня на моей любовнице, если мой крючок не пожелает подниматься.

Любовница у него была. Александра, она же и жена, с которой я действительно не отказался бы переспать.

Потом я не раз сожалел о том, что не послал Уитни вместо себя к доктору Коху, хотя с трудом мог представить его входящим в подъезд дома на Девяносто шестой улице, где доктор Кох жил и работал. За стеклянной дверью швейцар сидел перед монитором охранной системы. На мой стук в дверь он отреагировал с явным недовольством.

— Я к доктору Коху.

— Вам назначено?

Я кивнул, подумав, чего он такой злой.

— Лифт направо.

На стенках кабины чернели чьи-то инициалы, нанесенные несмываемой краской. Лифтер, черноволосый молодой парень, кивнул, когда я сказал, к кому еду, что-то ответил, скорее по-испански, чем по-английски. На шестом этаже он выпустил меня из кабины и указал на дверь в дальнем конце коридора.

На табличке значилось: «ГЮНТЕР КОХ». Никакого упоминания о докторе. Я позвонил, прежде чем увидел вторую табличку, совсем маленькую: «Входите. Звонить не нужно», и покраснел от смущения.

За дверью оказалась приемная с семью или восемью пластмассовыми стульями. Не пойму, почему доктора не могут обставлять приемные приличной мебелью. Наверное, все зависит от клиентуры. Если из нашей приемной исчезнут кожаные диваны и кресла, некоторые из клиентов решат, что фирма испытывает серьезные материальные затруднения.

Меня передергивало при мысли о том, что в приемной окажутся еще какие-то люди. К счастью, она была пуста. Есть врачи, которые меряют свой престиж числом ожидающих в приемной пациентов. Доктор Кох, с облегчением подумал я, к таковым не относился.

Несмотря на звонок, меня никто не встретил. Секретаря я не обнаружил. Кто же ведет денежную документацию, печатает выписки другим врачам? Или она сидит в задней комнате, чтобы не смущать пациентов?

Из глубины квартиры донеслись звуки сдвигаемой мебели, голоса, затем дверь открылась, и в приемную вышел мужчина лет сорока с небольшим, в отлично сшитом костюме, жилетке. Я-то думал, что пациенты психоаналитиков выходят через другую дверь.

За ним следовал второй мужчина, в котором я безошибочно опознал доктора Коха, грузный, в мятом костюме, с большой головой, взлохмаченными седыми волосами. Как только за пациентом закрылась входная дверь, доктор Кох взглянул на часы и протянул мне руку.

— Мистер Уидмер, — в голосе не слышалось вопроса. И звучал он куда теплее, чем по телефону.

Вслед за ним я прошел в комнату с окнами, затянутыми портьерами. Освещалась она лишь лампой под абажуром, стоящей на громадном письменном столе. Рядом лежали четыре или пять картонных папок. Позади стола виднелась высокая, обитая кожей спинка стула, на каких восседали судьи, пока в залах наших судов не появилась более современная и удобная мебель. Я, конечно, не эксперт, но мне показалось, что пол устилал персидский ковер, когда-то стоивший немалых денег. Взгляд мой, естественно, переместился на кожаную кушетку у стены, в ногах прикрытую прозрачной пленкой, дабы обувь пациентов не царапала кожу. Мне почему-то представлялось, что, ложась на кушетку, они снимают обувь. На изголовье кушетки лежала бумажная салфетка вроде той, что кладут в самолетах на спинки сидений в экономическом классе. Наверное, он менял салфетки после ухода пациента.