Собрание произведений в пяти томах. Том 5. Двадцать первый век - Михаил Жванецкий

Так что когда еще нам светит быть принятыми в европейских домах, даже без перхоти и с душистым дыханием.

В общем, жить мы среди мюзиклов и «дьюти фри» живем, но как-то потерянно.

Всё ищем, ищем свое место и не можем никак отыскать.

Здорово все-таки нас приучили не думать о себе.

То время кончилось.

Язык кино и Чикаго стал переводим.

Мы уже знаем, что такое убивающий гангстер и преуспевающий адвокат.

Мы еще не знаем, что такое завод Форда и Катерпиллера, но хорошо знаем, что такое доллар и ищем, ищем и находим понемногу, входя в этот мир с недоверием и удивлением.

И судорожно, как деревенский мальчик, держим свой фанерный чемоданчик, где среди самого необходимого – две-три книги Булгакова, два куска мыла, одна зубная щетка, две песни Окуджавы, три песни Высоцкого и три картины Эльдара Рязанова.

И, может быть, несколько строк автора этих строк.

Целую, жду, пишу.

* * *

У меня открыты окна, двери.

Тепло-прохладно.

Солнечно.

Темно-сине.

Желто-зелено.

Светло-голубо.

Шумит все синее.

Тихо дышит голубое.

Шелестит желто-зеленое.

Четырнадцатое сентября.

Двое сидят в воде.

Двадцать на берегу.

Тепло, если не ветер.

Ветер прохладный.

Люди прохладные.

Птицы прохладные.

Рыбы холодные.

Все теплое уходит ниже.

Чем ниже, тем теплее.

Тем жарче.

Потом прохладнее и совсем холодно совсем внизу.

Если бы люди не старели, был бы запрет на появление новых.

Вы на это пойдете?

Я на это не пойду.

Буду стареть.

Я от нового хорошего не жду.

Но все ждут…

Пусть появляется.

Мы исчезнем.

Культурный слой должен расти телами и текстами.

От нас останутся веселые размышления, мобильные телефоны, теракты и Интернет.

Немало.

Нам досталось телевидение, авиация, памперсы и Голливуд.

Тоже неплохо.

Предыдущим – паровозы, телефоны, «Титаник» и Толстой.

Нет, нет. Очень неплохо.

Слой от слоя не отставать!

Примите и прощайте.

Прощайте и примите.

Без шума и суеты.

Без речей и завещаний.

Летайте.

Включайте.

Читайте.

Пользуйтесь.

Теперь это ваше.

Общество придает значение видимости.

У человека: автомобильные права, паспорт, диплом, удостоверение, членский билет, таможенная декларация, свидетельство о браке и куча всего.

А нужна только справка о состоянии здоровья.

И то устная.

Все остальное не соответствует действительности.

Он испытал в жизни две любви.

Один раз отчаянно.

Второй – чуть глуше.

В первый раз девушку двадцати пяти.

Второй раз женщину тридцати двух.

И снова ту же.

Физически жизнь строится очень просто. Вначале тело заменяет мозги, потом мозги заменяют тело.

Вначале мы нуждаемся в страсти.

Потом в любви.

Потом в заботе.

Как бы вам сказать…

Она была ему не полностью верна.

Наши мысли – гул.

Наш протест – инфаркт.

Сидеть начеку и лежать насмерть.

Атаковать врага из больницы.

Убивать его своей смертью.

Расшатать его своим параличом.

А сейчас что затеяли, чтоб обратить на себя внимание – умирают молодыми!

Задача, люди, жить не лучше, а дольше.

Ей, конечно, достается.

Кто может выдержать такой характер – склочен, плаксив, жаден, скуп, прожорлив, болезнен.

Плюс мнителен.

Плюс без вкуса.

Плюс без внешности.

Плюс требует утешения.

По всем, по всем вопросам.

Как это можно выдержать?

Выдержать такое невозможно.

И она на это плюет.

Мы все занимаемся политической деятельностью.

Но в домашних условиях и между собой.

Она кричала и плакала.

– Какие вы, мужчины, все одинаковые – и отец, и брат, и ты. Вы все говорите одно и то же: не бросай незастеленную постель, не оставляй грязную посуду, не ешь семечки в постели, не бросай одежду посреди комнаты. Не оставляй мусор на ночь. Вы все такие одинаковые. И ты уже, казалось бы, в Москве, уже культурный человек – и то же самое.

Он пил и говорил:

– Миша, я женюсь только на той, что покончит с собой либо сразу, либо чуточку до моей смерти.

Но прежде всего свою основную линию мы проведем немедленно – мы выпьем.

– Гриша, ты куда?

– Нет, я иду домой.

Странный. То у него две женщины в серебристых пальто. То он ест шоколад – одну плитку за другой.

Абсолютное одиночество – это когда уже нет тех, кто тебя не понимает.

А чтоб поговорить, надо долго лететь на большом многомоторном самолете.

Как нерушимо соблюдается равновесие в нашей жизни.

Сейчас, когда столько всего в магазинах, – стало не хватать взгляда, слова, тайного рукопожатия, чего было так много, когда не хватало еды и одежды.

Снова очереди – чтоб подойти к другу.

Кто это все распределяет?

Почему они не ошибаются?

И почему люди сами ничего сделать не могут?

Она:

– Хочешь, я помолчу? Поверь мне, я еще никому этого не предлагала.

Друзья! Всё, я наливать уже не могу. Руки дрожат. Только солить, перчить и взбалтывать.

Внимание!

Перестал давать отзывы о собратьях.

Скажу «не нравится», пишут «зависть».

Скажу «нравится», пишут «зависть».

Пишите, братья, выступайте.

Я умолкаю.

Мое первое хобби – вкусно поесть за обедом.

Второе – хорошо поспать после него.

Третье – разобраться в первых двух ощущениях.

И вот я счастлив.

И вот некому об этом сказать.

Попробуйте жить, имея вместо рук – ручки, вместо ног – ножки, вместо губ – губки. Прямо не знаешь, как это все оперировать.

Я старый холостяк.

Я знаю, как без стирки обходиться.

В сорочке, кальсонах, носках посыпаешь себя стиральным порошком и становишься под горячий душ.

Намыливаешься.

Трешь все мочалкой, поливаешь, споласкиваешь и выходишь – сам чистый, и они все чистые.

Очень маленькие трагедии

Ночная жизнь

Темная ночь в семье.

Муж приходит очень поздно.

В темноте ложится.

Из-под кровати вылезает кто-то и исчезает.

Дочь старшая долго возилась под дверью и пришла еще позже.

По ту сторону окна на веревке кто-то сверху спускается.

Ему говорят: «Тсс!» – и он ползет обратно. Спрашивает, когда первый троллейбус, и начинает одеваться, роняя на нижний балкон туфли.

Из шкафа вылезает кто-то.

Туда тут же заползает пара.

Маленький мальчик не может пописать, ходит с горшком, стучится.

К утру приходит сын и, не раздеваясь, сразу садится завтракать.

Баба Яга

Звонок в шесть часов утра.

Я снимаю трубку.

– Позовите, пожалуйста, Бабу Ягу.

– Что? Кто? Какого дьявола?!

– Нет-нет, дьявола не нужно. Именно Бабу Ягу.

– Это кто звонит?

– Это Баба Яга? Это мама одного нехорошего мальчика.

– Эй, это кто? Чего? Какая мама, какого мальчика?

– У меня мальчик балуется. Звать Сёмочка. Это Баба Яга?

– Какая тебе Баба Яга! У вас что там, мозги повылетали? Я артист. Я только лег.

– Это Баба Яга? Как хорошо, что вы сразу взяли трубку.

– Да. Это я взял трубку. Я забыл отключить телефон. И вы меня наказали тут же! Тут же!

– Здравствуй, Баба Яга.

– Чтоб ты перевернулась! Я сейчас положу!..

– Не кладите, пожалуйста, трубку, Баба Яга. Мальчик капризничает, не хочет кушать, балуется. Он очень избалован, Баба Яга, он черной краской разрисовал белые стены. Мы не можем смыть. Он развинтил настольную лампу, а папа включил – папу ударило, папа лежит...

– Вот пусть током ударенный папа им и занимается. Я артист. Я не сплю ночами. Я принял снотворное.

– Алло, Баба Яга…

– Еще раз так назовешь…

– Баба Яга! Прошу тебя, поговори с Сёмочкой…

– Я его, паскудника, по стене размажу.

– Да-да, вот-вот…

– Что «вот-вот»?

– Вот это и скажи ему, Баба Яга.

– Чего это вы в шесть утра не спите, как все нормальные? Воскресенье...

– Вот-вот. Я даю ему трубку.

– Постой, постой! Если я ему два слова скажу, он весь год говорить не сможет, я за то, что вы меня разбудили, прокляну всю его молодую жизнь, и мать его, и отца его, и семью его.

– Вот-вот. Я ему даю трубку.

– Чтоб ты сдох, придурок! Я тебе рожу переверну и на задницу надену! Ты у меня по утрам не то что порядочных людей, ты своей мамы будешь бояться. Ты всех людей будешь избегать.

– Это Баба Яга?!.

– Чтоб ты сдох, идиот! Я тебе все твои вонючие ручонки повыдергиваю!

– Это Баба Яга?!.

– Ты что, не слышишь, подонок? Иди, сволочь, петухом работай в курятнике, а не буди артиста, кретин поганый. Артист спит днем. У артиста рассвет в три часа дня.

– Тетя, так вы Баба Яга?

– Артист полнокровно живет только ночью, гаденыш мелкий.

– Тетя Яга…

– Какая я тебе «тетя», подонок? Посмотрел бы ты на мое лицо. У меня борода с тебя, показать?

– Нет! Нет! Не надо!