Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго - Андрэ Моруа

Течет над кровлями дымок и рвется на простор,

И тени, становясь длинней, нисходят с этих гор.

Вергилий отвечал двум потребностям этого ребенка - тяготению к таинственности и к ясному, четкому, отточенному слогу. Прочтя поэму в пятьсот строк о всемирном потопе, Бискара нашел, что в ней тридцать две строки хороших, пятнадцать - очень хороших, пять строк - посредственных. Сам Виктор был более требователен и каждый год сжигал тетрадь со своими Поэтическими опытами - убогие тетрадки, сшитые им собственноручно с помощью бечевочки, завязанной узелком; ведь он получал только два су в день на свои расходы и тратиться на покупки надо было с осторожностью. Стихи своих детских лет он начал сохранять только с одиннадцатой тетради. Скромный и усердный труженик, он сам смиренно добивался критических замечаний. Горделивый Эжен, наоборот, любил похвастаться своим дарованием. Оба воздавали честь в своих стихах любимой матери, которая не имела разрешения брать сыновей к себе и сама навещала их в пансионе. Во всех своих трудах и успехах "сыновья думали только о том, какое удовольствие они доставят маме". В четырнадцать лет Виктор посвятил ей трагедию в стихах - "Иртамена":

Мама, видишь стихи неумелые эти?

Ты сурово на них не смотри.

Я твой сын, а они - мои робкие дети,

Ты улыбкою их одари!

Эти строки не розы Расина,

Что бессмертную славу ему принесли;

Как цветы полевые, невинно,

Эти строки для мамы моей расцвели.

То и дело повторявшееся наивное, детское слово "мама" показывало, что сердце юного поэта всецело принадлежало матери. "Иртамена" - это подражание Расину или, скорее, Вольтеру, но стих поражает своей непринужденностью и гибкостью. Сюжетом трагедии была, разумеется, победа законного повелителя над узурпатором. "Когда тиранов ненавидим, любить должны мы королей", - провозгласил в заключение автор. Иначе говоря, кто ненавидел Бонапарта, должен любить Людовика XVIII. В тетради "Разные стихи" (1816-1817) имеется запись, датированная сентябрем 1817 года: "Мне пятнадцать лет, написано плохо, я мог бы написать лучше", а на другом листке: "Глупости, сотворенные мною до моего рождения". Верно, эти стихи не назовешь шедеврами, но верно и то, что от юноши, способного на такой упорный, неослабный труд и такие блестки удачи, можно было всего ожидать.

Сохранившиеся тетради содержат тысячи стихотворных строк: тут и целая комическая опера, и мелодрама, написанная прозой, - "Инее де Кастро", и набросок пятиактной трагедии в стихах "Ателия, или Скандинавы", и эпическая поэма "Всемирный потоп"; ко всем произведениям имелись иллюстрации в виде рисунков на полях, причем некоторые из них смелостью игры света и тени напоминают рисунки Рембрандта. Надо добавить, что в то же самое время Виктор готовился к вступительным экзаменам в Политехническое училище, что у него были хорошие отметки по математике и что с конца 1816 года он вместе с Эженом, который был старше его на два года, занимался в коллеже Людовика Великого - с восьми часов утра до пяти часов вечера. Писать стихи он мог, только отнимая часы от сна и работая при свече в своей чердачной каморке, представлявшей собою в июне раскаленную печь, а в декабре - ледник, каморке, из окна которой открывается вид на башни собора Сен-Сюльпис, приспособленные в то время для оптического телеграфа. Однажды Виктор, повредив себе колено, вынужден был несколько недель пролежать в постели, и это позволило ему еще больше отдаться любимому делу. Феликс Бискара, славный человек, беспокоился: "С грустью замечаю, что здоровье ваше ухудшилось; так же, как и вы, полагаю, что причина тому - ваши бессонные ночи. Во имя всего святого, во имя нашей с вами дружбы, поберегите себя..." Но ведь "своя ноша не тянет", любимый труд не утомляет.

Тысяча восемьсот семнадцатый год. "Французскую армию одели в белые мундиры, на австрийский лад... Наполеона сослали на остров Святой Елены, и так как Англия отказывала ему в зеленом сукне, он приказывал перелицовывать свои старые сюртуки... В морском министерстве повели расследование по поводу крушения фрегата "Медуза"... Большие газеты стали совсем маленькими... Разводы были запрещены. Лицеи назывались теперь коллежами... Шатобриан каждое утро вставал перед окном своей спальни в доме N_27 по улице Сен-Доминик в панталонах со штрипками, в домашних туфлях, в пестрой шелковой повязке на седой голове и, устремив глаза в зеркало, раскрыв перед собой шкатулку с полным набором инструментов дантиста, осматривал свои прекрасные зубы, в то же время обдумывая варианты "Монархии согласно Хартии", которые он затем диктовал своему секретарю, господину Пилоржу..." [Виктор Гюго, "Отверженные"] Французская Академия объявила конкурс стихотворных произведений, предложив для него следующую тему: "Счастье, которое при всех обстоятельствах жизни дает человеку учение". Виктор Гюго сказал себе: "А что, если попробовать?.." Для него задумать - значило и выполнить задуманное. Он сочинил 334 строки:

С Вергилием в руках, один в глуши лесной...

Люблю я тишину и ветви надо мной,

Люблю я здесь бродить, следить игру теней,

Дидону вспоминать и горевать над ней...

Оригинально это? Нисколько. Поэт пожертвовал собственными вкусами в угоду обветшалому классицизму академиков, который, впрочем, почитала и госпожа Гюго. Правильно сложенные, аккуратно построенные стихи выражали искреннее чувство юноши, который, изучая Цицерона или Демосфена, мечтает последовать их примеру, а потом открывает, что его герои кончили жизнь в немилости.

Герои, вы ушли... а я - всего лишь я!

Ну что ж... я одиночество постиг

Наедине с собой, среди любимых книг...

Поэма написана, но еще надо отдать ее в канцелярию Академии. Однако воспитанники пансиона Кордье жили как в тюрьме. Виктор Гюго открылся Феликсу Бискара, который водил пансионеров на прогулки, и этот славный малый повел колонну учеников к дворцу Мазарини. Пока они разглядывали купол и каменных львов, классный наставник и его подопечный помчались в канцелярию Академии и вручили поэму швейцару в скуфейке. Выйдя на улицу, они наткнулись на Абеля, старшего брата, который и по возрасту, и как любимец отца пользовался большей свободой. Пришлось во всем ему признаться. Затем младший брат догнал своих товарищей и вернулся в пансион к задачам по алгебре.

Через несколько недель, когда он бегал на школьном дворе взапуски, туда вдруг явился Абель. "Иди сюда, дурачина!" - позвал он брата. Ведь Абель был уже офицер, а потому обращался с младшими братьями, как с детьми, и говорил с ними ласково, но покровительственным тоном. Виктор подошел. "Ну, что тебя дернуло написать, сколько тебе лет? - спросил Абель. - Академия решила, что ты хотел ее мистифицировать. А не будь этого, ты бы получил премию. Ну, и осел ты! Теперь дадут только почетный диплом". Однако мнение Абеля было не совсем верным: премия ускользнула от Виктора Гюго не по этой причине. Произведение его заняло на конкурсе девятое место, и Ренуар, постоянный секретарь Академии, автор трагедии "Тамплиеры", написал в своем докладе: "Если правда, что ему столько лет, Академия должна поощрить юного поэта". Отрывок из поэмы был зачитан на публичном заседаний: дамы аплодировали, и Ренуар, которому Виктор Гюго послал свою метрику, ответил письмом, предлагая ему прийти в Академию, причем допустил в этом письме грубую орфографическую ошибку. Впрочем, о Ренуаре говорили, что этот поэт, историк и филолог хорошо знает язык - только не французский, а романский.