Происшествие на Чумке - Валентина Иванникова

— Точно сейчас не скажу. Один мотор выведен из строя в бою. Но другой-то отказал ведь тоже. Нужен химический анализ металла этих деталей. Не свят же дух снял нехватающие полмиллиметра?

— А человек? Техник, например.

— Во время капитального ремонта, когда перебирается мотор — возможно. Но, по-моему, это праздный вопрос. Моторы на самолете Фесенко не перебирались.

— А на каком-нибудь другом?

— Не понимаю вас. Причем тут другой?

У Сергея голова шла кругом. Его вынужденная посадка, подозрения, упавшие на Мысова, о чем может не знать инженер — новый в полку человек, и гибель Фесенко — все это связывалось, переплеталось, запутывалось.

Из мастерской капитан Осокин пошел разыскивать замполита — он решил не выкладывать инженеру закравшегося в душу сомнения. Теперь эти сомнения имели уже целую историю, в которой новому человеку было бы трудно разобраться и которая, по всей вероятности, требовала тайны, а не огласки.

Службы полка были раскиданы на большой площади, и пока Сергей от мастерской добрался до штаба, расположенного в селе за речкой, он имел время подумать.

Вспоминалось, что когда он вернулся в полк и спросил, что с его машиной, подлечил ли ее механик, ему ответили, что Мысов отстранен от дела, а самолет в порядке — в моторе заменены детали, приведшие к поломке.

Всем сердцем Сергей протестовал против обвинения, предъявляемого Мысову. Лишь съездив к капитану Климчуку, он немного успокоился — увидел, поверил: Климчук докопается до истины. Тот рассказывал, как бывший начальник Мысова инженер-майор Могилевский выдвигал веские доводы, представлял вещественные доказательства.

Конечно, все требовало тщательной проверки и проверялось и при Могилевском и после, когда в связи с какой-то странной семейной трагедией инженер-майора отчислили из соединения.

И вот новое звено — на одном моторе самолета погибшего Фесенко были детали с тем же дефектом, что и на его, осокинском, самолете. Инженер сказал, что моторы самолета Фесенко не перебирались. Так ведь и его тоже не перебирались. Это же совершенно новая техника, полученная прямо с завода.

Осокин убыстрил шаг.

Как на грех, замполита в штабе не оказалось.

— Сейчас, если очень нужно, его можно застать на квартире, — сказал дежурный.

Замполит был больше, чем нужен Сергею, он был просто необходим! Своему непосредственному начальнику, командиру эскадрильи, капитан Осокин привык докладывать лишь определенные вещи: то и то сделано, то и то будет сделано и свои соображения — как. Только замполиту решил Сергей признаться, что он потерял вдруг ориентировку, что он не знает, правильные ли мысли ему приходят в голову.

Замполит собирался куда-то. У хаты, где он квартировал, стоял легковой автомобиль с заведенным мотором. Когда капитан, получив разрешение войти, переступил порог, замполит, принимая его за шофера, сказал:

— Сейчас, сейчас, Вася. Через десять минут мы должны быть уже там.

— Простите, товарищ подполковник. Докладывает капитан Осокин.

— А-а, тебя-то мне и надо, — воскликнул замполит обернувшись. Он складывал какие-то бумаги в портфель, который странно было видеть в его руках боевого летчика. — Проходи. Садись.

Помещение было маленькое, а вещи стояли громоздкие. Весь правый угол занимали иконы в тяжелых дубовых киотах. Рядом выпячивался пузатый комод. В полкомнаты расползлась кровать под лоскутным одеялом. На лавке были навалены узлы — садиться некуда.

— Садись на кровать, — сказал подполковник. Совершенно обескураженный Сергей опустился на кровать, предполагая, что потонет в пуховиках. Но на кровати лежало что-то жесткое, как камень.

Дома у замполита они долго не задержались. Не давая Сергею начать волнующее, прямо-таки жгущее его повествование, подполковник расспрашивал о погоде, о том, вкусен ли был обед. Собрав, наконец, бумаги в портфель, он крикнул: «Вася, я ушел», — надел шинель и предложил Сергею прогуляться. На улице хохотнул:

— Понравилось мое ложе? В старину монахи-отшельники сооружали такое для смирения плоти. Только они — из булыжников, а у меня из чистой пшенички.

На капитана и жилище замполита и несколько странные слова в другое время произвели бы большее впечатление. Но сейчас он был захлестнут совершенно иными мыслями, озабочен догадками, которые, казалось, должны быть или немедленно поддержаны, или отметены.

Он начал рассказывать о том, что привело к катастрофе самолет Фесенко.

— Ты хочешь сказать — та же причина, что и твой, — резюмировал в конце за Сергея замполит. — Не надо поспешных выводов, капитан. В этом деле прежде всего хладнокровие. И факты. А факты, кажется, у нас уже появляются. Их надо анализировать и сопоставлять спокойно, капитан, без лихорадки нетерпения. А ты весь горишь! Куда же это годится?

Сергей попытался протестовать.

— Мне твое состояние понятно, — прервал его замполит. — Мы привыкли, теперь, на третьем году войны, можно говорить — привыкли и научились бить врага в открытом бою. А к коварству вражьему все привыкнуть не можем. Допустим, что и к твоей машине и к фесенковской враг руку приложил. Не будем уподобляться Могилевскому... Бдительность, капитан, это иногда так: зашел в хату, увидел постель из мешков с пшеницей, поинтересуйся, почему и кем она устроена. Ведь пшеница — продукт в этих местах, ограбленных врагом, во-первых, редкий. Во-вторых, на собственных боках проверяю, для подстилки не подходящий. Бдительность — внимание к большому и малому, к видимому и невидимому. Понятно?

Замполит и Сергей Осокин тут же отправились к Климчуку. Внимательно, не перебивая, выслушал Климчук обоих.

— Ну, и какие же выводы делаете лично вы? — спросил он у Осокина, когда тот окончил свой рассказ.

— Вывод пока только один, — сказал Сергей. — Где-то близко возле нас ходит враг, которого еще никто не видел.

— Невидимый враг и видимое вредительство, — задумчиво произнес Климчук, прохаживаясь по просторной горнице. Он подошел к своей сумке, лежавшей на столе, достал оттуда чертежи авиационного мотора. — Во всяком случае, — сказал Климчук, — завтра машинам не придется подниматься в воздух.

— Что вы, товарищ капитан! — усмехнулся Осокин. — Синоптики на неделю дали такую летную погоду, какую, кажется, за всю войну не давали!

— Синоптикам легче, — ответил Климчук. — Они имеют дело только с облаками. А у облаков, как известно, нет. моторов, которые могут неожиданно отказать. Сколько в полку новых машин? — повернулся он к замполиту.

— Почти две эскадрильи.

— Я только что получил копию приказа командира дивизии: эти «почти две» эскадрильи завтра останутся на земле. Будут самым основательным образом осмотрены моторы каждой машины.

— Вот как? — даже присвистнул Сергей.

— Да. Это необходимо, — твердо сказал Климчук.

Когда прощались, хозяин доверительно взял под руку Сергея и спросил:

— Как ваш земляк?

— Мысов?

— Мысов. Вы ему все-таки по-дружески посоветуйте: невесте надо писать. И почаще. Невеста, знаете, в жизни один раз бывает. А он ей около двух месяцев — ни слова.

— Что же писать? — мрачно отозвался Сергей, недовольный неожиданно веселым настроением следователя. — На месте Андрея и я бы невесте не писал. Веселого мало!

— Да вы не злитесь на меня, капитан! — теперь уже открыто засмеялся Климчук. — А прямо от меня заезжайте к своему другу — механику. И, кроме всего прочего, посоветуйте ему хорошенько выспаться: завтра у него будет ой как много дела!

— Товарищ Климчук! — просиял Осокин. — Дорогой мой, почему же молчал?

— Вот говорю.

— Значит, с Андреем — полный порядок?

— Полный. С завтрашнего дня приступает к исполнению своих обязанностей.

Всю обратную дорогу капитану Осокину казалось, что машина едет недостаточно быстро, и он нетерпеливо вертелся на своем месте.

— Да не егози ты, — проворчал замполит, занятый своими мыслями. — Никуда твой механик не денется! Написать письмо успеет.

Капитан Климчук в тот вечер тоже отправил на Урал только не личное, а повторное секретное письмо.

8. ДЕЛА УРАЛЬСКИЕ

Помощник Линева, Николай Иванович, ехал на Урал впервые. А название городка, где ему предстояло выполнить поручение начальства, он до того вообще никогда не слыхал. Поэтому первое, что он сделал, это запасся десятком популярных брошюр. Было необходимо не оказаться в нужную минуту профаном, а также просто интересно узнать о незнакомом крае.

Николай Иванович был еще совсем молодым человеком. К его стройной фигуре как нельзя лучше шла военная форма. И он форму очень любил. Но, получив распоряжение, оделся в штатское и вознаграждал себя только тем, что мог представляться «Николай Иванович». Называть себя по имени и отчеству ему тоже очень нравилось.