Первый удар (сборник) - Николай Шпанов

Сафар подходил к земле. Радиус его правого виража все уменьшался. Стрелка альтиметра быстро склонялась к нулю. Еще хоть несколько минут! Держа одной рукой штурвал, он другою лихорадочно настраивал передатчик. Прошла минута, пока флагман отозвался на позывные и Сафар мог передать ему о том, где он и что делается под ним. Он глазами пытался сосчитать открывающиеся щели подземных аэродромов, но в конце концов просто сообщил: «Очень много. Не успею сосчитать. Постараюсь сделать, чтобы стало меньше».

Он бросил передатчик и вызвал по переговорному штурмана:

– Планирую спиралью. Бросай в щели.

– Есть бросать в щели.

Машина снижалась. Она со свистом неслась над зоной подземных аэродромов. Казалось, она ищет столкновения с поднимающимися истребителями.

Видя в своих экранах самолет, который, как помешанный, кружит в спирали над выходными отверстиями аэродромов, германские командиры прекращали выпуск истребителей. Катапульты замирали. Наступила растерянность. Уже несколько минут ни один из десяти аэродромов не выбрасывал в воздух своих истребителей. Капитан-лейтенант отдал адъютанту приказ:

– Командиру седьмого отряда в одиночку таранить противника.

Но прежде чем адъютант передал приказ по назначению, каземат командира зоны дрогнул от страшного взрыва. Погас свет. Широкая трещина легла поперек стекла панорамы… Медленно, точно в задумчивости, осела стальная труба перископа вместе с бетонным перекрытием. Кучи земли и распыленного бетона рухнули в каземат.

Миша думал, что промахнулся. Первая двухсотпятидесятикилограммовая бомба вместо аэродромных ворот упала прямо в соломенную крышу «кабака».

Сафар не знал, что под этой крышей был мозг всей зоны. Он крикнул в микрофон:

– Михаил, ты комсомолец или шляпа? Если промахнешься еще раз…

Миша и сам знал, что мазать нельзя – осталось три бомбы. Машина неслась впритирку к земле. Предметы на земной поверхности мелькали перед глазами как бешеные. В прицел нельзя было поймать ничего… Штурман рванул бомбосбрасыватель, освобождая следующую бомбу.

Силою взрыва машину подбросило с хвоста так, что Сафар с трудом вытянул ее на себя. Она ушла от земли, едва не задев трубы домов.

Но зато сквозь стекла пола Сафар увидел, как взметнулись вверх огороды. Огромным пауком поднялась из-под земли катапульта. Черный дым и языки пламени скрыли остальное.

Теперь высота была такая, что ее не хватит больше, чем на одно сбрасывание. На следующем самолет воткнется в землю. Сафар приказал:

– Залп двумя бомбами.

И тотчас почувствовал, как мощным потоком машину швырнуло вперед. Все стекла в полу самолета вылетели внутрь рубки.

Кратер вулкана раскрылся под деревней. В него посыпались домики. На воздух поднялись в беспорядке сцепившиеся истребители и грудой рушились обратно. Пламя взвивалось выше, чем шел Сафар.

Бомбы кончились. А там впереди раскрылись новые ворота еще одного подземелья. Дотянуть бы, только бы дотянуть туда! Мысли неслись в голове Сафара быстрей, чем его машина над землей.

«Бомбы все… нет больше бомб… Но есть еще комсомольская птичка и в ней лейтенанты Миша и Гиго. Бери их, Родина, бери, партия, своих сынов!»

Он схватил микрофон:

– Прощай, Миша!

– Гиго, милый Гиго, да здравствует Сталин и великая Родина!

Сафар потянул на себя штурвал. Машина задрала нос. В мозгу вихрем понеслись образы: Косых, Олеся, Гроза… «Сухие у тебя мозги, майор Гроза», – мельком подумал Сафар, и прежде чем задравшаяся машина успела скользнуть, всем своим огромным телом он навалился на штурвал, отжимая его от себя. Самолет повалился на нос. Струя ветра с воем ударила под разбитый козырек колпака, сорвала с Сафара очки и шлем. Сафар с силою дал правую ногу, направляя самолет в зияющую щель аэродромных ворот.

Дробя и ломая стальное плетение ферм, самолет врезался в гущу готовившихся к вылету истребителей. Сразу несколько машин загорелись. Самолет был слишком велик, чтобы исчезнуть под землей. Его хвост торчал из ворот. Веселые языки пламени хлопотливо лизали смятый металл фюзеляжа, поднимаясь к пылающему закатному небу.

21 ч. 00 м. 18/VIII

«Вторые сутки Бурхард живет на никотине. Садясь за машинку или к аппарату прямого провода, я не попадаю пальцами в клавиши. До меня как из-за ватной стены доносится голос Рорбаха, делающего очередной доклад. А он железный, этот Рорбах!..

Генералы сидят друг против друга, подтянутые и настороженные. Бурхард, не спуская глаз с карты, ловит каждое слово начальника штаба. Тот сухо выкладывает:

– …далее в районе третьей армии бомбардировщики пытались проникнуть к нашим перегрузочным пунктам Поморжаны и Стрыя. Они отбиты с потерями. Однако одной советской штурмовой эскадрилье удалось прорваться к автодорожному узлу Коломыя и внести панику в момент высадки химических войск. Имели место повреждение бомбами баллонов с ОВ. Произошло массовое отравление наших войск.

Бурхард:

– Опять штурмовики! Я же предупреждал вас, генерал: максимум внимания охране наземных войск от налетов. Я попрошу вас…

– Ваше превосходительство, – Рорбах сделался еще суше, – земля сама зевает. Мы не вездесущи и не всевидящи. Их штурмовики идут на бреющем полете по сто километров в глубь нашего расположения.

– Все время на бреющем?

У Рорбаха появилась нотка торжества, точно речь шла об его собственной заслуге:

– Да, ваше превосходительство, местами пятнадцать метров. Борьба средствами одних воздушных сил невозможна. Мы их просто не видим. Я уже докладывал о необходимости наземными средствами затруднить противнику пользование идущими в наш глубокий тыл удобными долинами рек, прогалинами лесов. Мы предвидели: все это будет подступами для штурмовиков.

– Нужно телеграфировать ставке.

– Пехота сама должна обороняться пулеметами. Здесь, собственно говоря, даже не нужна зенитность. Огневая завеса пулеметов могла бы остановить любую атаку штурмовиков. Особенно страдает от штурмовиков пехота.

Бурхард повернулся ко мне:

– Со слов генерала Рорбаха вы передадите в ставку телеграфный доклад: мы снимаем с себя ответственность за все, что лежит ниже ста метров и будет прозевано наземными войсками. Мы еще раз указываем командованию, что пехотным частям должны быть немедленно приданы офицеры военно-воздушных сил для связи и инструктажа. Немедленно.

Он раздраженно ткнул окурок в переполненную пепельницу и потянулся за свежей сигаретой. Рорбах молчал. Бурхард спросил:

– Все?!

Рорбах бережно провел по карте жирную линию. От города Радома она упрямой красной чертой потянулась в юго-западном направлении через Калиш, Остров, пересекая германскую границу, подошла к Бреслау.

– Советская эскадра, – лаконически бросил Рорбах.

Брови Бурхарда поднялись.

– Она движется сюда, – показал он на Берлин.

– Нет. Последние донесения: выше Калиша большевики разделились. Всего двести с чем-то машин идут к Берлину. Остальные, числом примерно четыреста, повернули на юго-запад.

– Наша агентура ни к черту не годна. Генерал Александер спит. Разве нельзя было знать это заранее? Что им там нужно? Неужели Бреслау?

– Боюсь, что хуже, – сказал Рорбах.

– Но ведь больше там ничего нет, – Бурхард оживился. – Вы не думаете, что они могут вот отсюда повернуть на северо-запад? Они хотят подойти к Берлину с двух сторон.

– Берлин? Зачем он им нужен?

– Столица!

– Судя по численности машин в колоннах, нечто более существенное интересует их именно здесь, в южной Германии.

Жуя папиросу, Бурхард уставился в карту.

– Вот! – выкрикнул Рорбах и коротким движением карандаша охватил весь юго-восточный угол Германии. – Здесь добрая половина военной промышленности страны.

Бурхард даже откинулся в кресле. Он хмуро глядел на отрезанный смелым карандашным мазком угол Третьей империи.

– Дрезден, Мюнхен, Нюрнберг, Штутгарт, – бормотал он.

– Радиус действия машин, находящихся в строю советской эскадры, допускает такой рейд при сохранении большой бомбовой нагрузки. Мы просчитались в надежности прифронтового пояса обороны.

– Южный промышленный район все же велик. Они должны были избрать более узкую цель.

– И, конечно, избрали. Логика говорит за то, что первыми должны быть уничтожены заводы, поставляющие нам наиболее активное оружие, – авиацию, бронемашины, ОВ.

– Так.

– Значит, первый удар должен быть нанесен здесь.

Рорбах очертил кружком город Нюрнберг.

– Руки коротки. На Нюрнберг не упадет ни одна бомба.

– Да, нужно постараться, чтобы не упала.

– Ни одна, – решительно повторил Бурхард.

– Максимальные усилия обороны будут сосредоточены именно здесь – на линии Регенсбург – Цвикау. Но первая наша задача заключается в том, чтобы не допустить советскую эскадру до этой линии вообще.