Ночные бродяги - Гарри Килворт

— Я пришел сказать вам, — прокашлялся Врун, не желая обсуждать дальновидность мэра, — что эта Бриония Живорез, ветеринар, агитирует в защиту ласок-трубочистов.

Мэр выпрямился в своем кресле.

— Что?

— Она утверждает, что, если мы способны сделать механических и паровых барменов, то можно и трубы чистить без помощи ласок. Так что незачем, дескать, посылать на крыши этих малышей.

— Неужели? — в ярости воскликнул мэр. — И что же делать, если у нее это получится? Мой хор маленьких ласок известен всей стране! В чью пользу я буду устраивать благотворительные вечера, которые дают неплохой доход? И вообще, что она о себе возомнила?

— И многие прислушиваются к ее словам. А что, может, нам устроить обычный хор? Пойти в школу и набрать там малышей — вряд ли они будут петь хуже трубочистов?

— Разумеется! — взревел мэр Недоум. — Разумеется, они будут петь ничуть не хуже, но кто на них будет смотреть? Вся соль в том, что бедные малютки пришли на вечеринку, спустившись прямо с крыш. Они покрыты сажей с головы до пят, и она хлопьями падает на пол. Это производит впечатление. Ты что, Врун, ничего не понимаешь? Кому нужны чистые, ухоженные ласки из приличных семей? Чтобы произвести впечатление, нужно что-то, от чего все бы умилялись, ахали и охали, а потом раскошеливались. А как, по-твоему, я буду добывать деньги на всех этих благотворительных вечерах, если никто не станет умиляться и охать над судьбой несчастных маленьких трубочистов?

— Я об этом не подумал, — вздрогнул Врун.

— А ты подумай! — приказал Недоум. — Это должно быть что-то, что вызовет не меньше слез умиления, понял?

— Что? — испугался Врун. — Но я в этом ничего не понимаю, мэр. Только Сибил сумела бы что-нибудь такое придумать.

— Да, но Сибил теперь отказывается заниматься чем-либо связанным с ласками. Она утверждает, что у них тоже есть право на личную жизнь, как и у любого из нас. Я просто поверить этому не могу: кто-то из Недоумов защищает права каких-то ласок!

— Неужели? — воскликнул Врун. — Это ужасно! Она не понимает, что делает!

— Ну, от моей сестры можно ожидать чего угодно. Впрочем, не знаю, откуда она нахваталась таких сумасбродных идей. Ласки затем и существуют, чтобы обеспечивать спокойную жизнь горностаям, вот и весь сказ. А любой, кто считает иначе, должен пойти к врачу и провериться, все ли у него в порядке с головой.

— К Брионии? Забавно.

— Мда, — пробормотал мэр и влил в себя еще один стакан медовой росы с сиропом. — Ну, так что ты можешь предложить вместо наших трубочистов?

— Пока еще не могу! — в ужасе воскликнул Врун. — Мне нужно еще немножко подумать, мэр.

— Так думай! А я пока допью росу.

Врун переминался с лапы на лапу, лихорадочно пытаясь придумать что-нибудь стоящее, но ничего не приходило ему в голову. Наконец, когда мэр Недоум принялся, сопя и хлюпая, высасывать из стакана последние капли, Вруна осенило. Трубочисты работают внутри домов. А что если использовать тех, кто работает снаружи?!

— Верхолазы! — воскликнул он.

— Что верхолазы? — переспросил мэр.

— Мы можем издать закон, по которому все верхолазы должны будут сдавать экзамен, чтобы получить лицензию. Для этого им придется влезть на часовую башню. Мы можем собрать толпу зрителей, которые заплатят за это зрелище, и не надо будет врать, толкуя о благотворительности! Мы просто устроим экзамен на право быть верхолазом и чистить высотные здания!

Мэр содрогнулся:

— Могу сказать только одно — не стоит употреблять слово «вранье». Мы никогда не врем, Врун. Но твой план мне нравится. Дай-ка я подумаю. — Недоум помолчал минутку. — Да, это может сработать. Отлично. Но нужно сделать так, чтобы время от времени какой-нибудь из этих верхолазов срывался и падал.

— Падал?

— Ну да, с верхушки башни или, по крайней мере, со стены. Но лучше, конечно, с самого верха. Это будет более зрелищно и драматично. Представь себе: маленький невинный ласка летит вниз с пронзительным криком и разбивается насмерть! Зрители тут же полезут за кошельками, и мы соберем немало пожертвований на похороны несчастного…

— И оставим большую часть денег себе? — спросил Врун, прозревая.

Врун пожалел, что Сибил не слышит своего брата. Возможно, она согласилась бы с его планом, но вряд ли одобрила бы дополнения брата. Что ни говори, а до такой жестокости Врун никогда бы не додумался.

— …а если никто не упадет после первых восхождений, нужно будет намазать башню чем-нибудь скользким. Без падений зрителям станет скучно, и они перестанут ходить.

— А если кто-нибудь узнает об этом? — спросил Врун.

— Ну, вряд ли. А потом я просто предлагаю возможные варианты. О, придумал! Можно будет устроить так, чтобы восхождение начиналось незадолго до полудня. С одной стороны, это обеденное время и к башне придет много зевак, а с другой — всем известно, что, когда часы звонят, вся башня прямо-таки сотрясается. Так что двенадцати ударов будет достаточно, чтобы кто-нибудь из наших малышей свалился. Ну, что скажешь, Врун? Правда, я гений?

— Гений, — пробормотал Врун слабым голосом. — Разумеется.

— Ну и отлично. С завтрашнего дня моя строительная фирма начнет повсюду строить ненужные высоченные трубы, чтобы оправдать увеличение количества верхолазов. Ну а поскольку всегда найдутся желающие подзаработать, даже если работа и опасна, то у нас не будет отбоя в малышах, желающих сдать наш экзамен. А постройка труб обойдется недорого, ведь работать будут ласки. Максимум прибыли, минимум затрат — вот мой девиз!

— Да, ваша строительная фирма, — подхватил Врун. — Как она сейчас называется? Вы все время меняете название, и я никак не могу запомнить.

— «Ласкастрой». Ну разве кому-то придет в голову, что такая фирма связана с мэром? А если что-то пойдет не так, всегда можно сказать, что в этом виноваты сами ласки, ведь у меня с этой фирмой нет ничего общего. Управляющий там ласка, строители и рабочие тоже ласки. Так что вся вина падет на их головы. Всем известно, что все проблемы в мире связаны с ласками и ни с кем иным.

13

— Как только мы сколотим группу, то присвоим всем клички. Меня вот будут звать Вторник, — заявил Баламут.

Один из слушающих его мужчин кивнул:

— Хорошо, тогда моя кличка Суббота. — Человек возвышался над Баламутом подобно башне, даже несмотря на то, что он сидел на стуле, а не стоял. Впрочем, на самого Баламута величина его собеседников не производила ровным счетом никакого впечатления. Он был из тех, кого не удивишь такими пустяками.

— А я буду Август, — сказал второй.

Баламут замотал головой:

— Ты не можешь быть Августом, это ведь месяц, а не день недели. Ты должен подобрать себе другую кличку. Среди анархистов принято, чтобы прозвища членов группы были связаны с днями недели.

— Ну ладно, тогда пусть будет Воскресенье.

— Нет, — вмешался его приятель. — Думаю, воскресенье не подойдет. Что ни говори, а это святой день.

— Но мы же анархисты, — возмутился Август-Воскресенье. — А стало быть, и атеисты, и не верим во всякие там святые дни.

— Я-то не верю, а вот моя мамочка верила, и я не хочу оскорбить ее память.

— Ладно, пускай тогда я буду Пятницей, — смирился желающий обрести кличку.

— Тебе не следует быть Пятницей, — снова выступил Баламут. — Пятницей называли человека-слугу. Но ты ведь вряд ли хочешь, чтобы тебя звали как лакея. Именно с такого рода вещами мы и боремся.

— Ну, тогда пусть Среда.

— Люди могут подумать, что ты член футбольной команды, — сказал его компаньон. — Или по крайней мере болельщик. Игры-то у нас происходят по средам.

— А Четверг?

— Слишком похоже на «четверть». Если кто-нибудь ослышится, когда ты представляешься, то решит, будто ты говоришь о времени. Например, четверть десятого. Или, еще хуже, школьная четверть!

Анархист не на шутку испугался:

— Но ведь уже и дней-то почти не осталось! Мне что же, так и ходить без имени? Уж пусть меня зовут Понедельник. Надеюсь, никто не станет возражать. Это не потревожит ни футбольных болельщиков, ни память твоей мамочки, ни каких-нибудь книжных героев, которых на необитаемом острове кому-то вздумалось назвать Пятницами?

— Понедельник подойдет, — согласился Баламут, он переглянулся с другим человеком и кивнул. — Да, будь отныне Понедельником.

— Отлично, рад, что я наконец-то вам угодил, — с облегчением выдохнул Понедельник.

Баламут перебрался через реку и встретился с двумя людьми в подземельях собора Святого Помпона. Оба мужчины были в черном — черные широкие балахоны, черные шляпы, черные ботинки. По стенам усыпальниц, расположенных в подземелье, двигались их не менее черные тени.

— Итак, товарищи анархисты, — начал Баламут, — можете ли вы посодействовать мне создать бомбу, мощности которой хватило бы, чтобы взорвать весь город?