Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Затерянные в океане - Луи Жаколио

— Удивительно, — пробормотал он, — мне все чудится…

— Полно, Жюль, — успокоила его мадам Прево-Лемер, — подумай, кому какая нужда шпионить за нами.

— Твоя правда, дорогая… Ну-с, так ты предпочла бы Бартеса? Нельзя ли узнать, почему?

— Скажи мне сначала свое мнение о втором претенденте, а я потом сообщу свое.

— Охотно! Жюль Сеген почти так же молод, как и Бартес, и так же красив, хотя наружность его иного типа. По уму и способностям он, несомненно, не ниже Бартеса: все дела фирмы знает в совершенстве; наконец, и по происхождению он принадлежит к безусловно порядочной семье: отец его — судья в Сенском департаменте, пользующийся всеобщим уважением. Ну, теперь скажи, что ты имеешь против Сегена?

— Видишь ли, Жюль, — начала мадам Прево-Лемер, — при всех своих достоинствах, которых умалять я вовсе не собираюсь, этот молодой человек произвел на меня при первой встрече какое-то неприятное впечатление…

— Но кто же верит, дорогая, первому впечатлению? — перебил банкир.

— И потом, наблюдая за господином Сегеном, я всегда думала, что ему недостает искренности и прямодушия Бартеса.

Банкир пожал плечами.

— Не знаю, — произнес он, — я тоже наблюдаю за Сегеном уже десять лет…

— Дай мне докончить, мой друг… Наконец, мне кажется, у него несколько черствое сердце. Я тебе расскажу один факт, который имел место недавно без тебя. Бартес, Сеген и еще несколько гостей сидели у нас за столом и разговаривали. Речь зашла о бедственном положении жены и дочери Бернара — того Бернара, который, помнишь, обанкротился в прошлом году… Слыша о лишениях, которые они терпят, Бартес не мог удержаться от сожаления. «Бедные женщины!» — вздохнул он. «Ну, не нахожу этого, — отозвался Сеген, — по-моему, так они терпят по заслугам, так как в дни богатства Бернара я не видал женщин вздорнее и чванливее этих дам…» Меня слегка покоробило, и я постаралась переменить разговор. Через неделю еду к Бернарам, чтобы чем-нибудь помочь им, и представь себе, что узнаю! Оказывается, Эдмон, желая помочь несчастным и в то же время боясь оскорбить их милостыней, придумал сказку, будто он должен был Бернару пять тысяч франков, но не успел возвратить их, находясь за границей, и теперь считает своим долгом вернуть их. Разве такое благородство не редкость в наше время?

— Я вполне согласен с тобой, моя дорогая. Этот великодушный поступок еще больше возвышает Бартеса в моем мнении. Конечно, он будет для Стефании наилучшим мужем. Но ты что-то улыбаешься, Сюзанна?..

— Видишь ли, мой друг, — отвечала мадам Прево-Лемер с улыбкой, — в довершение всего мне кажется, что Стефания не совсем равнодушна к Эдмону.

— В самом деле? Тем лучше! Тогда не о чем и разговаривать. Тебе остается лишь переговорить с влюбленными. Результат своего разговора ты сегодня же передашь мне, а в ближайший день будет и помолвка.

— С удовольствием, мой друг! — отвечала жена банкира собираясь покинуть салон.

— Даже вот что!.. Постой-ка, Сюзанна! Не объявить ли нам о помолвке сегодня же вечером, во время ужина?

— Это будет еще лучше.

— Ну так ступай, моя дорогая! — проговорил банкир, еще раз обнимая свою достойную подругу.

Мадам Прево-Лемер вышла в танцевальный зал, где Стефания, краснея от удовольствия, танцевала с Эдмоном Бартесом, и сделала молодой парочке знак следовать за ней в ее будуар.

IX

ЕДВА БАНКИР И ЕГО ЖЕНА УШЛИ ИЗ МАЛЕНЬКОГО салона, где они поверяли друг другу свои семейные тайны, как две половины тяжелого оконного занавеса отдернулись, и из-за них показались два человека, безмолвные и бледные, словно собиравшиеся совершить преступление.

Это были Альбер и главный бухгалтер его отца Жюль Сеген. Пробравшись в эту комнату с целью, о которой мы узнаем ниже, они были застигнуты врасплох хозяевами дома и, не успев обменяться и парой слов, едва успели скрыться за опущенный оконный занавес, закрывавший окно от любопытных глаз уличных прохожих.

Конечно, и банкир, и его жена, удалившиеся сюда, чтобы на свободе обменяться мыслями о занимавших их предметах, были слишком далеки от подозрения, что они здесь не одни; с другой стороны, и молодые люди не думали попасть в засаду, где они совершенно невольно стали шпионами; они вовсе не для этого проникли сюда, — их цель была совсем другая…

Как бы то ни было, но Альбер и его соучастник слышали все, о чем беседовали банкир и его жена. Едва последние ушли, как они быстро освободились из своей случайной западни, уверенные, что больше никто не встревожит их. Тем не менее фигура Жюля Сегена все еще сохраняла следы изумления и озабоченности, в которые поверг его неожиданный приход хозяев в эту комнату.

Альбер, заимствовавший от людей, которых он посещал, привычку все, что бы ни случилось, обращать в шутку (эта милая черта характера и теперь еще сохраняется у некоторых субъектов известного класса), первым прервал молчание, воскликнув:

— Уф, черт возьми, я едва не задохнулся в этой клетке! Почтенный папаша мог спасти меня двумя способами: или раскрыв двери нашего заключения, или убравшись отсюда! Он предпочел второе — ну, тем лучше для него и для нас! Но вообрази себе фигуру виновника моих дней, если бы он вздумал раздвинуть половинки занавеса! Последовал бы диалог, имевший место при открытии убежища некоего господина в гардеробном шкафу в два часа утра: «Что вы тут делаете?» — «Прогуливаюсь!» Потеха!.. Но что за мрачный вид у тебя? Неужели тебя так устрашило наше приключение?

— Нет, но я все думаю.

— О чем?

— Сейчас узнаешь.

— Как ты находишь идею папаши выдать Стефанию за Эдмона?

— Вот именно об этом я и хотел поговорить с тобой… Но сначала скажи мне, зачем ты привел меня сюда?

Этот вопрос сразу придал физиономии Альбера то серьезное и отчасти беспокойное выражение, с которым он вошел в этот салон в сопровождении своего друга.

— Видишь ли, — сказал он, — я хочу просить тебя об одной услуге…

— Если только она в пределах моих возможностей, — отвечал Сеген, — ведь ты знаешь, что я всегда твой покорный слуга.

— Дело касается твоей специальности, то есть денег… Скажи мне, как ваши корреспонденты рассчитываются за свои авансы, получаемые от вас?

— Да очень просто — сведением баланса в конце каждого месяца.

— Твой ответ не совсем ясен для меня… Но как бы там ни было, а я, кажется, пропал, если ты не придешь ко мне на помощь: мне остается или пустить себе пулю в лоб, или бежать в Америку, спасаясь от гнева Прево-папаши!